Грёзы Судьбы. Глава 6. Повелитель Судьбы

конец. Но я же ни в чём не виноват! Как бы мне ни было жаль брата, жаль до спазмов в горле, но он всё-таки преступил закон, а я-то здесь ни при чём! Я застонал. Похоже, что опять впадаю в забытье.
Но выпасть в осадок мне не дали. По уровню учителей пронёсся усиленный динамиками властный голос сторожей:
-- Жители двенадцатого сектора девятого уровня секции эф! Это сторожевая служба! В одном из жилых отсеков укрывается преступник, школьник восьмого класса! Он обвиняется в нападении на сторожей и сопротивлении при задержании! Немедленно выйдите из своих комнат и оставьте двери открытыми! Благодарим за содействие!
Я побелел как полотно. Татьяна Фёдоровна схватила меня за локоть и потащила в санузел. Я одеревенел, и учительнице пришлось силком тащить меня в ванную комнату. И я, и она осознавали тщетность этой попытки спрятаться. В дверь на фоне поднявшегося шума требовательно постучали. Классная сделала несколько незавершённых движений, находясь в крайней степени замешательства. Через пару секунд дверь слетела с петель. В комнату влетел сторож, замедлив своё стремительное движение, столкнувшись с учительницей. Она рефлекторно оттолкнула его. Сторож быстрым движением выхватил дубинку и наотмашь ударил ею Татьяну Фёдоровну. Из уголка её рта потекла струйка крови.  Я, не осознавая, что делаю, в приступе внезапной ярости схватил первое, что мне попалось на столе, и бросился ей на помощь. Классная, утратив всю свою мягкость, звонко залепила роже пощёчину. Сторож в упор всадил моей учительнице заряд парализатора. Татьяна Фёдоровна стала валиться на рожу, тот, не догадавшись посторониться, стал падать под тяжестью её тела. Я, не в силах затормозить, чтобы не споткнуться, перепрыгнул падающих, сжимая до боли в костяшках рукоятку кухонного ножа. Оказавшись в коридоре, я потерял рассудок. Смутно я видел учителей, прижавшихся к стенам коридора. Бежавшего ко мне сторожа я не заметил среди плывших перед глазами цветных кругов. Я резко повернулся и оказался лицом к лицу с рожей. На уровне его живота что-то противно чавкнуло. Сторож охнул и уткнулся грудью мне в нос. Я не удержался на ногах, и он повалил меня на спину. Я медленно опустил глаза. Лезвие ножа, ручку которого я всё ещё крепко сжимал,  целиком скрылось в теле сторожа. Когда кровь из раны толчком обагрила мои пальцы, я беззвучно заорал в ужасе. В умирающих глазах сторожа я прочёл недоумение. Сзади послышался топот ног. Я выхватил парализатор из ослабших рук сторожа, с небывалой силой скинул его с себя и, вскочив, выстрелил в набегавшего сторожа, продолжая орать, не издавая ни звука. Сторож, в которого я всадил полный заряд, словно бы наткнулся на невидимую стену, и опрокинулся на спину, хрустнув затылком. Я развернулся в сторону дверного проёма и поразил парализующим лучом выбирающегося из-под неподвижного тела учительницы сторожа. Больше ни одной рожи вокруг не было. Учителя в шоке смотрели на эту невероятную сцену. Я выкинул парализатор из онемевших пальцев и прыгнул в седло ближайшего электроцикла, вдавив педаль газа до упора. Квадроцикл, взревев ротором, встал на задние колёса, чуть не сбросив меня на пол. Учителя вжались в стены. Управление электроциклом  было максимально простым, и с ним мог справиться любой психованный школьник, каковым я сейчас и являлся.
Я мчался, как ужаленный, по коридорам и пандусам, едва обращая внимание на шарахающихся в сторону людей. В голове царила пустота и паника, животный ужас. Надсадный рёв электромотора я не слышал, квадроцикл шёл на пределе возможностей, как и я. Я видел перед собой лишь длинный тёмный тоннель с небольшим пятном света впереди, в котором мелькали повороты. Не знаю, сколько времени продолжалась эта безумная гонка по школьным лабиринтам, время тогда умерло. Мчавшийся навстречу электроцикл я заметил в последний момент. Моё тело в попытке предотвратить столкновение, крутануло руль в сторону. Квадроцикл, жалобно заскулив, всё же выполнил манёвр, не снижая скорости, и перед ним неожиданно выросла стена. Электроцикл смяло в гармошку, а я, так ничего и не почувствовав, умер. В первый раз…

2.
В последнее время Он всё чаще погружался в воспоминания о жизнях, в которых Он был просто смертным. Они начинали казаться Ему более спокойными и безмятежными, чем теперешнее существование в качестве простого смертного. Да, несомненно, в Его настоящем у Него были неоспоримые преимущества, как-то: способность перемещаться между мирами, телепортация, обладание, если не бессмертием, то очень длительной продолжительностью земной жизни, телекинез; но были и минусы: прошлые жизни начисто перечеркнуты, и ни один мир не является Его домом. Любой из миров Его рано или поздно исторгал из своего лона. Жаль, что счастье находиться в одном родном мире Он осознал слишком поздно. Чехарда между мирами прервала сию идиллию. Но когда же началась эта чехарда? Он искал ответа, но не находил его.
Он давно потерял ход времени. Для Его организма, постоянно перемещающегося между мирами, больше не существовало устоявшейся схемы смены времён года и смены времени суток. Его биологические часы шли намного медленнее, чем у просто смертных. Однако по Его субъективным понятиям, Он уже долгое время находился в шкуре Скитальца. Он полагал сперва, что нащупал верный путь, но тот никуда не вёл. Ему уже осточертели эти такие разные и такие одинаковые миры. Он хотел домой, домой в свой мир, в одном из которых обитала Его прежняя сущность. Ветер, дующий между мирами, Его давно начал раздражать. Он старался как можно дольше находиться в одном мире, который походил на Его прежние миры, но ветер гнал Его вперёд. И Он принялся убегать в воспоминания. Он вспомнил многое из прошлых параллельных жизней, но ни одно воспоминание не приблизило Его к ответу на вопрос, отчего Он стал таким. Отчего кто-то из прежних Него погиб не в своё время и запустил цепную реакцию чехарды между мирами. Как же Он намучился во время этой дурацкой чехарды! Он не мог понять, почему, проснувшись утром, Он не узнаёт окружающую Его действительность, отчего Он помнит то, чего в этом мире не могло с Ним произойти. Он думал, что сходит с ума. Он жил, как в тумане, смутно ощущая то, что занимает чужое место. Пока Повелитель Ветра не объяснил Ему всё, и Он, поняв, что превращение в Скитальца неизбежно, не ускорил сей процесс первым пришедшим в голову способом – самоубийствами. Он снова устал…

***

В своих прошлых смертных жизнях Он всегда мечтал питаться исключительно в кафе, барах и ресторанах, но денег для этого не имел. Став Скитальцем, Он воплотил эту мечту в реальность и первое время не вылезал из всякого рода различных кафешек, ресторанчиков, баров, забегаловок, пельменных, блинных, закусочных, фастфудов, кулинарий и прочих общепитов. Вскоре, это, правда, наскучило, и Он всё чаще обедал в одиночестве в гостиничных номерах или в съёмных  квартирах. В этот раз Он забрёл в заводскую столовую. Обстановка там была довольно неуютной, но Он не обращал на неё внимания. Угрюмые рабочие, многие в своих несвежих робах торопливо поглощали стандартный обед и скользили по Нему безликими взглядами. Он давно заметил, что Его черты как бы смазались, и зацепиться взглядом в Его внешности было не за что. Вроде бы с первого взгляда ничего необычного, но со второго становилось непонятным, отчего ни одна Его черта не запечатлевается в памяти, моргнёшь – и Его образ куда-то улетучивается. Хотя на месте и нос, и губы, и глаза, и уши – всё осталось прежним. Первое время Он очень этому удивлялся и много времени торчал  у зеркала, но вскоре махнул на это странное обстоятельство рукой.
Он тщательно пережёвывал котлеты. В отличие от трудяг, время на обед у Него не было ограничено, и Он, лениво работая челюстями, снова и снова рылся в своей памяти, пытаясь отыскать ответ на мучивший его вопрос «предтечи Скитальца», попутно отмечая картонный привкус котлет во рту. Почему-то опять вспомнился мир, в котором Он проходил обучение в интернате и погиб в глупой потасовке со сторожами. Что-то там было не так. Та Его смерть не должна была произойти. Да и подозрительно много провалов в памяти о том дне. Он сосредоточился и тут же поперхнулся. Он вспомнил, почему тогда после уроков Он пошёл не в свою комнату, а другой дорогой и натолкнулся на ту роковую драку…

3.
Сегодня у нас было первое занятие по классической русской поэзии. Учитель оказался нам не знаком. Меня поразила несколько странная внешность его: неуловимые черты лица и абсолютно никаких признаков возрастной принадлежности. Не представившись, учитель начал занятие. Он рассказывал про стихотворные размеры, про рифмы, приводил в пример стихотворения, которые никогда ранее на уроках литературы мы не слышали. Я сперва вслушивался внимательно, но затем меня посетила одна, как мне тогда казалось, удачная идея. В течение недели я никак не мог решиться признаться Ей в том, что я в Неё влюбился. Такое чувство меня посетило впервые, и я просто не знал, куда с ним деваться. Моя нерешительность весьма способствовала моим мучениям. Сегодняшний же урок подтолкнул меня к мысли сделать признание в стихах. Очень романтично. Ага! Я тихонько выдернул двойной листок в клеточку из учебной тетради, сунул ручку в зубы и стал ждать вдохновения. Учитель в это время продолжал декламировать странные стихи. Наконец, муза снизошла до меня, и я принялся пачкать бумагу. Больше учителя я не слушал. Стихотворение вышло корявым и банальным. Я выдернул ещё один листок. Никогда не предполагал, что стихоплётство такое трудное занятие. Я кидал взгляды на Неё, чтобы вдохновение не покинуло меня. (Не думал я тогда, что это невинное чувство, в конце концов, бросит меня в пучину невероятных изменений в моей судьбе). Сосед по парте попытался взглянуть, чем я там занимаюсь, но я стыдливо прикрыл листок руками и посоветовал ему не лезть. Переписав в муках рождённое стихотворение начисто, я подписался снизу и, довольный собой, перечитал ещё раз. Тут прозвенел звонок. Урок литературы был последним, и класс, радостно галдя, принялся собираться. Учитель громко кашлянул и произнёс:
-- Всем до свидания, а вас, молодой человек, я бы хотел немного задержать.
С холодом в душе я понял, что этот молодой человек – я. Вот сейчас я получу выговор за неправильное использование учебной тетради и за невнимательность. Было глупо думать, что учитель не заметит моей провинности. Ноги ослабели, и я сел обратно за парту. Одноклассники, посмеиваясь, постепенно расходились. Я вперил глаза в пол и нахохлился. Когда мы остались одни, учитель сказал:
-- Подойди ко мне.
Я, шаркая ногами, медленно подошёл к столу.
-- Ну и чем ты там увлечённо занимался? Поделись со своим учителем.
Я молча сопел, не смотря на него.
-- Уж не стихи ли ты там писал?
Уши у меня начали гореть. Ещё чего не хватало.
-- Да ведь я тебя не ругаю вовсе. Мне просто любопытно, что ты написал. Между прочим, весь урок я читал свои собственные стихи.
Я удивлённо поднял на него глаза. Вот это да! Я ещё не знал ни одного учителя, пишущего стихи и читающего их на уроке. Правда, ни одного его стихотворения толком не расслышал, ну, да неважно.
-- Хорошо, смотрите.
Учитель взял листок и стал