присутствовало некое безмолвное признание того факта, что, как бы ни сложилась жизнь, Она – Особый человек для него, как и Он – Особый человек для неё. Не сохранили, не сумели, но это не зачеркивало важности того, что было. Что оба продолжали считать ценным. Лишь изредка могло мелькнуть в его письмах: «Сегодня весь день сидели без света. Кромешная тьма. Помнишь, как тогда?» Или в её: «Сегодня мне подарили розы. Красиииивые…. Почти как твои». И оба улыбались. И уносились мыслями. К той тьме. И к тем розам.
Когда дома было совсем плохо, единственное спасение было: закрыть глаза и хоть перед сном минут на десять представить… им уже по сорок… или больше… и они неожиданно встречаются… и понимают, что им нельзя больше расставаться…
Не мечтала о встрече более ранней – потому что тот мужчина, которым она его считала и которого хотела бы любить, не бросил бы усыновленного им ребенка…
Пробовала вообразить, как он будет выглядеть – в сорок.
И на «одноклассниках» искала – его. И следила за собой, стараясь сохранить стройность и привлекательность, – для него. Как он восхищался ею когда-то!
Они плавали в ночном море, вместе, и по очереди, и он ждал её на берегу с полотенцем в руках, и она шла к нему по воде, а он шептал потрясённо:
- Русалочка моя…
И с годами понимала, где и какие ошибки они сделали, и почему, и понимала, как легко тогда всё это было исправить – если б знать! – но что толку?
Только и осталось от тех пор – трепетная любовь к розам.
И привязывалась потом - не к людям, а к отголоскам тех чувств, которые когда-то испытала.
Так странно было ничего о нем не знать, не знать, жив ли он, так странно было думать, что, возможно, не узнала бы его на улице, пройди он в метре от неё… И бог весть, чем сейчас полны его мысли и чувства.
Но отчего-то в глубине души была убеждена: он тоже – помнит. Как она шла к нему по воде. И он вбирал её взглядом в себя. Всю. И навечно. И шептал ей навстречу:
- Русалочка моя….
