границы.
- Ты чего раздухарился, Кузьмич? Нешто ваши лучше? Ну скажи, скажи, нешто лучше?
- А-а-а... - махнул рукой Кузьмич, - Прав ты, Колюня. Хрен редьки не слаще. Всяк в твой карман залезть норовит. Но нас хоть немного в покое оставили. Видно, нефти насосались, вот мелочь по карманам трудовым им лень тырить стало. А вам-то, Колюня, совсем хреново, знаю я. Раздавят вас, Коляш, раздавят как клопов.
- Так я, Кузьмич, за тем и пришёл к тебе. Не хотим мы как клопы подохнуть. Помозговали с мужиками на селе - решили в город идти, к нашим. Поддержим. Другого случая, может, и не будет вовсе. Сегодня их положат, завтра до нас доберутся. Так поодиночке всех и порешат. Вместе надо, вместе отпор фашистам давать. Как отцы наши, сообча. Иначе каюк.
Николай помолчал, набрал в грудь побольше воздуха и, наконец, решился:
- Ты, кум, я знаю, всегда при грошах был...
Микола, воровато оглянувшись, склонился к уху Кузьмича и зашептал с громким присвистом. Зайди кто-нибудь из соседей в этот момент к Кузьмичу на огонёк, он, прислушавшись, скорее всего разобрал бы в страстном шипении некоторые слова: склад, прапорщик, калаши... Но, по счастью, никто не зашёл.
- Что ж ты мне тут титьки мнёшь? - загрохотал Кузьмич, роняя табуретку, - Пришёл тут слёзы лить. Сразу бы сказал. Это ж… Мужики же... Герои… Так мне ж... мне же... Разве ж мне для святого дела жалко?!
Через минуту Кузьмич вышел из соседней комнаты, таща в руках старую, советских годов, сетчатую авоську, доверху набитую мятыми купюрами.
- На, держи, - протянул он сетку куму, - Тут и на „калаши“, и на „маслята“ хватит. Не давайте им только спуску, мужики. За своих детей бьётесь.
- Спасибо, кум! - на глазах Николая появились слёзы, - Только...
- Что ещё?
- Да ладно, ничего. В обменник зайду. Боюсь, рубли сейчас у нас не в почёте…
- Ох-хо! Вот я дурень старый! Что же я не подумал! Кузьмич снова бросился в дальнюю комнату.
- Держи, - он протянул ошеломлённому Николаю с десяток серо-зелёных пачек. Держи- держи. Этих-то фантиков американских мне вообще не жалко - куды мне они... А Игорёк про них, похоже, и вовсе забыл.
- Как там, кстати, он в Москве, остепенился? Или всё пошаливает, проказник?
- Что ты! Серьёзный такой, важный. Про девяностые и не вспоминает, тьфу-тьфу-тьфу…
В дверь громко постучали. Мерно, будто вбивали гвозди. Точно так, как два часа назад дубасил по окнам Микола.
И тут…
Сегодня. Обычная хрущёвка на окраине Санкт-Петербурга.
- Ну? И тут?
И тут я проснулся. Телевизор над башкой - бу-бу-бу, - по экрану прям на меня танк ползёт... Приснится же такое! Я бутылки пустые на полу пересчитал - нет, вроде с прошлой недели не прибавилось...
Говорят - есть такая версия - сновидения мы смотрим в последние мгновения перед пробуждением. Разбудит нас какой шум или фраза чья-то - и мозг тут же нам под это дело „предысторию“ достоверную подкладывает. Ну как достоверную? Свою версию, конечно. Но чтоб в итоге с пробудившим нас финалом обязательно тютелька в тютельку совпала. Не знаю, братцы, честно не знаю, почему мне такая вот странная досталась. Мозг, он ведь, сами знаете, штука тёмная, неисследованная. Я вам решил рассказать, вдруг вы больше меня в этом соображаете - разъясните дураку...
Ой, ёшкин кот! В дверь-то и впрямь барабанят. Побегу. У меня звонок сломан - а вдруг важное чего?! Вдруг на гуманитарную помощь нашим собирают? А как ещё помочь? Не знаю...
