Он разных там консерваториев никогда не кончал и пилястры с балястрами никогда не считал. Главное – Полярный круг. Край земли. Конверты с бумагой в постоянном дефиците. Вместо академий и швейцаров в ливреях – Северное Сияние и злые часовые с беспощадными автоматами).
Я хотел было объяснить ему, как академик академику, что медведь и ведьмедь – разные понятия. Медведь – это животное, а ведьмедь –это ведьмак. Вурдалак. Нечистая сила. Но ведь мы, академики, ярые материалисты. Поэтому ни в какую нечистую силу не верим. У нас – технический прогресс и пилоны с канделябрами. Но объяснять не стал. Это было бы не просто некрасиво, а откровенно оскорбительно. Отец – это отец. Это – святое. Он переживает. Он не какой-нибудь продажный конструктор, готовый Родину продать за пару верблюдов – кораблей пустынь.
Дальше – больше (азарт, как известно, затягивает). Мы разгромили (словесно, конечно. А то подумаете чёрти что…) международную, находившуюся под патронажем ЮНЕСКО и лично Тура Хейердала, археологическую экспедицию, самоуверенно утверждавшую что она обнаружила в Ливийской пустыне могилу легендарного египетского фараона, самого Хумдумштоп- Рамзеса Восемнадцатого со всеми его жёнами, наложницами, заложницами, внуками и евнухами, рабами, лошадями, верблюдами и прочими фараонскими причиндалами. Не того откопали, радостно сообщили мы юнесковским ребятам. Потому что не там копали. Надо было на два метра правее и на юго-восток от ближайшей финиковой пальмы. В общем, в направлении Индийского океана. Так что, как говорил булгаковский Коровьев, поздравляю вас, граждане, соврамши! И вообще, прежде чем копать, надо было спросить его. Да нет, не Коровьева - Михалыча! А то накопали там, понимаешь! Испортили уникальный природный ландшафт! Опять же песок – ценный строительный материал… А по смете расходов как теперь отчитываться будете? Перед мировым-то сообществом? Или надеетесь, что спишут как естественную убыль? Учтут градус наклона к Индийскому океану по касательной к финиковой пальме? Да, ребята, подвели вы и ЮНЕСКО, и Хейердала, который Тур на плоту с нашим Сенкевичем, который по телевизору!
Потом, ближе к очередной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, указали американской космической ассоциации НАСА на неправильный расчет длины третьей направляющей (чего направляющей? Куда? К кому? В чего и в какую сторону? Михалыч знает. Его дела.) одного из телескопов в Силиконовой Долине (штат Калифорния. Государство -США.), тактично при этом намекнув, что с вашей сегодняшней направляющей можно только раздевающуюся соседку-академшу разглядывать в ближайшей американской бане, да и то только через свежепомытое окно. А вот Альфа-Центавру в центральном секторе туманности то ли Архимеда, то ли Андромеда, короче, какого-то «меда» - это уж увольте! Здесь с вашей сегодняшней направляющей-упирающей базар совсем не катит, нет! Чтобы век нам, советским академикам, вашей американкой свободы не видать!
А перед Новым Годом мы от души наплясались на известном и жутко модном стихоплёте-песеннике, утверждавшем с нагло выпученными глазами и блестящей лысиной, что слова широко популярной сегодня песни про его очередную несчастную неразделённую любовь, случившуюся с ним на очередной ударной комсомольской стройке – это его собственные слова его же собственного сочинения. Ха-ха, три раза! Посмотрите на несчастного! Какая может быть любовь с такой наглой музыкальной мордой! И с глазками откровенно млядскими! И вообще, коньюнктурщик! Комсомолом прикрывается! Его светлыми идеалами! Хотите, мамой своей композиторской поклянусь, ничтоже сумнящеся, предлагал этот музыкальный негодяй. У нас с ней семейный подряд. Я – стихи, она – музычку. Нормально. На хлеб с компотом хватает, и даже в заграницу съездить за государственный счёт.
Оставьте свою маму в покое, гневно заявили мы с Михалычем. Ваши якобы слова – это совершенно не ваши слова. И, пожалуйста, без всяких «якобов»! Потому что это гнусная ложь! От начала и до конца! (Нет, выразились-то мы гораздо крепче, гораздо! Во всей, так сказать, нецензурной красе. Чтобы он прочувствовал всю мерзость своего поступка. Но это уже совершенно не для печати.). Потому что эти слова этой легкомысленно популярной песни, которую наша передовая молодёжь принимает за чистую монету – это примитивнейший и нахальнейший плагиат стихотворения полуизвестного в своё время малайско-индусского поэта японо-монгольского происхождения середины восемнадцатого века, который трагически погиб во время охоты на индонезийском острове Суматра, будучи заживо съеденным бенгальским тигром-людоедом (это называется – не повезло. Или, может быть, тигру его вирши совсем не нравились. Или он своим полосатым хвостом чувствовал, что по ним вместе со стихоплётовой мамой-композиторшей через двести лет будет сложена эта похабная песенка про якобы светлые стихоплётовы чувства.).
Кстати, вся эта разоблачительная история с песенником каким-то образом просочилась в прессу, и одна очень уважаемая газета, ссылаясь, в частности, и на наше разоблачение, так врезала этому «певцу любви», что он устал чесаться, оправдываясь за этот наглый исторический плагиат. Больше того, всю свою вину он малодушно попытался свалить на нас, утверждая, что мы являемся чуть ли не агентами международного империализма, пытающимися внести брожение и смуту в сплочённые ряды деятелей советской музыкальной культуры.
- Да, такой кабак мы наделали с этим гипофизом… - с весёлой смущенностью процитировал Михалыч профессора Преображенского из «Собачьего сердца». – Кстати, о Булгакове…
-Не-не! – замахал я руками. – Я - пас! Булгакова трогать не буду!
-Испугался… - презрительно фыркнул Михалыч. - А я ещё шляпу тебе хотел купить…
- При чём тут испугался? – ответил я. – В конце концов, надо же кого-нибудь оставить и для души… И вообще совесть знать! Этак мы скоро замахнёмся и на бессмертные идеи классиков марксизма-ленинизма!
- А что? – равнодушно пожал он плечами. – Среди них тоже кой-кого надо бы как следует причесать…
-Это уж без меня! – заявил я решительно. – В конце концов, неплохо бы и институт закончить без политических осложнений. А то с такими настроениями мне светят совсем другие университеты. Тюремные. С красномордыми профессорами в погонах внутренних войск.
- Разнылся… - поморщился мой не признающий абсолютно никаких авторитетов научный руководитель и махнул рукой. – Ладно. Пусть живут. Считай, что уговорил. А всё же стихоплёта мы здорово умыли! Это дело надо отметить. Иду за пивом. Скумбрию брать?
Резюме: В общем и целом, благодаря всей этой разносторонней энциклопедической переписке с самыми разными деятелями техники, науки, культуры и балабольства, я ещё раз со всей на то очевидностью убедился, что число самодовольных бездарностей, неучей, пустобрёхов и просто прохиндеев в окружающем меня животно-человеческом пространстве оказалось гораздо – гораздо! - большим, нежели казалось на первый, поверхностный взгляд.
Как сказал царь Соломон на своём знаменитом обручальном кольце, «всё пройдёт, взойдёт капуста…». Да, прошли годы. Я стал нервным и грустным. Потускнел и поседел. Вместо водки и пива всё чаще пью кефир, всё чаще НЕ жалею о несбывшемся, и всё чаще думаю о вечности и вечном. Михалыч давно вышел на пенсию, но поскольку её денежное выражение явно недостаточно для такого, как он, по-прежнему воинствующего интеллектуала, то приходится подрабатывать, чтобы достойно прокормить и себя, и бессовестно брошенную на произвол судьбы переехавшими в другой микрорайон соседями-академиками (нет, серьёзно! Преподают в Академии коммунальной службы! Крупнейшие специалисты по уборке подъездов и подмёту тротуаров!) кошку Блядку. Она кошка аккуратная, серьёзная, академически воспитанная. Чтобы шастать по каким-то там помойкам – ни-ни, боже упаси! Опять же не обременяет Михалыча своей кошачьей плодовитостью, такой характерной для их кошачьей физиологии. То ли и на самом деле котов к себе не подпускает, то ли так умело предохраняется. Случайно, что ли, Михалыч пару раз ловил её у косков, торгующих презервативами… Я же говорю – весьма положительная особа! Те дворницко-коммунальные академики ещё не раз локти себе обкусают, сообразив какого сокровища так опрометчиво лишились! Блядка живёт у Михалыча на кухне, и в знак благодарности за то, что не дал пропасть, постоянно демонстрирует ему работу своих голосовых мурлакательных связок (да-да, которые от языка к черепу).
С прошлого лета Михалыч сторожит безалкогольный магазин на Семёновской площади (Блядка ходит на дежурства вместе с ним). Ночь через две, пять «штук» (хотелось бы долларов, но…). Скромно, но необременительно, тем более что у своего тюбетеичного хозяина он в большой чести. Потому что шпарит наизусть на чистом фарси Омара Хаяма и выходит на смену абсолютно трезвым и даже без привычного этому окончательно омосковившемуся тюбетеичнику по опыту прежних сторожей перегарного запаха. Опять же Блядка тоже не ест свой хлеб даром, потому что мастерски ловит мышей, которых до неё было здесь, в магазине и окрестностях, видимо-невидимо, и тюбетеичник задолбался давать взятки всяким-разным проверяющим из санитарно-эпидемиологических служб разных чиновничьих уровней. В знак уважения и признательности он бесплатно оставляет Михалычу пакеты с соками, у которых только-только истёк срок давности (а чего им, сокам, спрашивается, будет? Они же герметически упакованные! Это не какая-нибудь силиконовая направляющая для академической женской бани!), а Блядке – подозрительного цвета молоко, тоже подозрительное в плане просрАчивания. Михалыч сии подношения принимает с достоинством и сдержанной благодарностью, несмотря на то, что считает хозяина (и вполне справедливо) жуликом (а кто, скажите, не…?) и вообще плутом. Впрочем, на моё предложение написать на него, на тюбетеечника, в соответствующую «академию наук», он ответил решительным отказом. Аргумент железный: все воруют, все «бодяжат», все жить хотят. Поэтому зачем обижать человека? К тому же сейчас и без него этих самых академий расплодилось… А академиков – вообще караул…
- Кстати, есть дело, – как бы между прочим, сказал он с до боли знакомыми, опасными интонациями. – Вот смотри, чего на коробке написано? - и протягивает мне упаковку из-под сока. – В состав входит… - и произносит какое-то совершенно непроизносимое название из ста тысяч миллионов букв.
-Грамотеи! Не сульфит, а сульфиД! Понял?
-Ага, - отвечаю я. – Понял. И что самое удивительное - абсолютно всё.
- Ну и славненько. Значит, я – за пивом. Бумага и ручка - в столе. И свежую газетку на стол постели. Будет всё-таки какое-то подобие уюта. И вообще – гигиенично.
- У меня был один знакомый старик, - сказал Михалыч через полчаса. - В прошлом- довольно известный искусствовед, сейчас лежит на Ваганьковском… Так вот он как-то рассказывал: иду по улице Горького мимо памятника Маяковскому и вижу – около памятника стоят ребятишки, наверное, первоклассники, и с ними - учительница. Лица у всех ребятишек внимательные, серьёзные. Слушают рассказ учительницы о великом пролетарском поэте.
