Годом позже...
Он стоял у самой кромки воды на берегу принадлежащего ему озера и смотрел, как команда пловчих, одетых русалками, исполняла свой олимпийский золотой танец под аккомпанемент его собственного оркестра.
Чуть поодаль от него, как всегда за спиной, стояла его постоянная свита: пресс-секретарь - длинноногая брюнетка Вероника с миловидным лицом и близко поставленными к носу глазами цвета чистого изумруда и потрясающим воображение бюстом. Она имела к своим двадцати четырем годам три «верхних» образования и знала пять языков, включая японский.
И рядом с ней «домашний шут» - Вовик Барр, которому уже перевалило за шестьдесят, но он все не унимался, беспрерывно суетился, дергался, нес какую-то ахинею и время от времени прикладывался к фляжке с самогоном, ибо никаких других напитков не признавал с тех пор, как он по воле счастливого случая оказался в этой компании.
Сначала он ради того, чтобы повеселить хозяев, стал гнать самогонку сам, но потом ради него взяли на службу пожилую женщину в качестве горничной и тут оказалось, что она делает по своему ей одной известному рецепту потрясающую по вкусу самогонку, настоенную на травах.
Сам хозяин недвижимости был одет в свою обычную «робу олигарха», как он любил выражаться, а именно: на голове броне-парик, на носу броне-очки, затем броне-усы, полностью закрывавшие губы, и, наконец, – броне-борода. На голом теле – броне-майка, броне-кальсоны и броне-носки. Поверх всего: броне-рубашка, броне-бабочка и броне-пиджак. Чуть ниже: броне-брюки с броне-гюльфиком и броне-ботинки.
Вся эта амуниция была изготовлена за океаном на ведущем заводе по производству скафандров для американских астронавтов за «бешеные бабки», как сказал Вовику его бессменный собутыльник, бывший генерал КГБ, а ныне садовник Вася.
Жара стояла сумасшедшая – где-то за тридцать по Цельсию, но владелец крупного водохранилища не потел, поскольку исправно работал сверхминиатюрный кондиционер, установленный у него в паховой области.
Звали этого человека Моисей Иванович Хабибулин, или попросту Буля. Был он ниже среднего роста, едва доставал головой до плеча Вероники, с лицом восточного человека и вечно брезгливо-презрительной гримасой.
Он глядел на олимпийских див и почесывал парик.
- А что: неплохо, - сказал Вовик и прихлебнул из фляжки, - хороши телки, особенно та, которая справа, с большой попкой, копия с моей Верки. Оставишь ее?
Вовик Барр был с молодости большим ценителем женских попок, это ему принадлежало крылатое выражение: « В даме есть три самые главные вещи: «попка, ноги и мозги».
- Они все вернутся группой, как приехали, - отреагировала Вероника, и ее можно было понять, ибо никаких других красоток, кроме себя, она бы не потерпела возле хозяина ни при каких обстоятельствах.
Сам Буля пока молчал, он еще не принял решения, он вообще не бросал слов на ветер. Люди, у которых в собственности есть водохранилище, как правило, малоразговорчивы.
- Справа, говоришь? – наконец-то открыл рот Буля. - Ладно, черт с тобой. Оставь ему девчонку, глядишь из нее Истомина получится, дадим ей шанс.
Вероника, улыбаясь во все тридцать два зуба, злобно зыркнула на Вовика и записала что-то в блокнотик, висевший у нее на шнурке в расщелине между грудями.
Здесь на кого ни посмотри, все искренне улыбались, потому, наверное, что были довольны жизнью: и оркестранты, и весь балет на воде, и, конечно же, Вероника. Только двое из присутствующих могли себе позволить мрачноватость и недовольство – это сам хозяин и его верный шут Вовик Барр. Ему вообще прощалось все, поскольку Буля его обожал. Пока еще он ему не надоел.
- Ты святой, Буля, - сказал Вовик, - пойду в часовню свечку поставлю за твое здоровье.
- Не идиотничай, гад, знаешь ведь, что я верующий.
- Как скажете, гражданин начальник.
- Вот чучело, тебе и, правда, нужно жить с бомжами.
- Это негуманно, Буля. Я человек интеллигентный, пишущий. Меня надо холить и лелеять, поить свежим самогоном от Натальи Павловны и кормить на убой. Кстати, что у нас на обед?
- А верно, что? – эхом отозвался Буля. Он все глядел, как олимпийские чемпионки плескались недалеко от берега и призывно улыбались ему.
Вероника, поглядывая в спину хозяина, который ни разу не обернулся к своим спутникам, полистала свой блокнотик.
- Программа весьма обширная, но есть и кое-какие изыски.
В частности, среди закусок будет новейшее блюдо: заливное из австралийской кобры под названием «Гей ин дрерд».
- Переведи.
- Чтоб ты сдох! –с удовольствием сказала пресс-секретарь.
- Обязательно попробую, - решил Буля, - а что, разве в России не нашлось ни одной болотной гадюки?
- Да их полным-полно, - поддержал хозяина Вовик и очень выразительно посмотрел на Веронику. – И далеко ходить не надо, она тебя готова цапнуть в любой момент. Всегда нужно держаться настороже. И, главное дело, выглядят весьма привлекательно.
- А что у нас на горячее? – усмехнулся Буля.
- Шашлык по-нанайски из мяса пожилого калифорнийского аллигатора.
- Небось, не прожуешь, - проворчал Вовик, - все зубы об него обломаешь.
Шут хозяйский, Вовик Барр, любил побрюзжать, зная, что ничего за это ему не будет, и Вероника его «органически не переваривала», как она всем говорила, потому что он был вне зоны ее волеизъявления. Всех остальных, кто обслуживал хозяина, она держала в страхе и терроризировала, как только могла, но не Вовика, хотя тоже старалась, как могла. Но, какие бы пакости она ему не устраивала, Вовик всегда выходил сухим из воды, Буля никогда не давал его в обиду. Пока он ему еще не надоел...
- Ваш фаянсовый рот все перемелет и проглотит, - очень мило произнесла пресс-секретарь. – А если он сломается, то вам Буля еще один подарит.
- Один-один, - сказал Буля, - она тебе отомстила за гадюку, назвав твой рот фаянсом, то бишь унитазом. Вы квиты. А теперь пойдемте все к столу. Пригласите девчонку.
Буля развернулся и двинулся по тротуару, уложенному керамической плиткой цвета терракоты в сторону здания, отделанного глазурованным кирпичом и стилизованного под средневековый замок с башенками и бойницами. Свита по-прежнему была у него за спиной.
Вокруг них не было ни души, только одинокий садовник, стоя на бордюрном камне, подстригал кусты самшита. Когда процессия проходила мимо него, он повернулся, сделал руки по швам и слегка наклонил голову. Буля кивнул ему в ответ, а Вовик хитро подмигнул, ибо у него везде были друзья.
Люди из охраны старались не попадаться хозяину на глаза, ибо он их терпеть не мог, называл «бритоголовыми дебилами» и часто менял контингент, чтобы «органы» не подсунули кого-нибудь своего.
Из обслуживающего персонала не боялись увольнения только двое: повар, выписанный из Франции, по имени Жан Батист и русская горничная, семидесятилетняя Наталья Павловна, та самая, которая гнала самогонку для Вовика Барра, за что ее, собственно, и держали.
Когда процессия подошла к дверям, они автоматически открылись и впустили всех в дом.
Годом раньше...
День не задался.
Время три часа пополудни, а у них еще маковой росинки во рту не было, все трое страдали от похмелья, но даже на бутылку пива собрать не удалось. Больше всех мучилась Верка-патриотка, она из-за этого была крайне раздражена, глядела с презрением на своих двух мужиков и беспрерывно и очень громко материлась.
Троица бомжей, живших шведской семьей, сидела под навесом у автобусной остановки рядом с выходом из подземки на своем обычном месте и с тоской глядела на снующих вокруг людей.
Место, которое они захватили силой совсем недавно, было одним из самых лучших и доходных во всем районе: подвал, где они ночевали, находился в соседнем доме, рядом со станцией метро функционировал один из немногих общественных туалетов. У автобусной остановки расположились десятки палаток, торговавших съестным и пивом.
Народу вокруг тьма тьмущая, можно было и поднять с земли, оброненные проходящими рубль-другой, или просто выпросить деньги у пьющих пиво возле палатки. Но, самое главное, - полно урн, куда бросалось все недоеденное и недопитое. Это был настоящий Клондайк.
Они считали, что им посчастливилось в жизни, и готовы были стоять насмерть, чтобы не пустить на свою территорию посторонних.
Но сегодня день не задался...
Жара стояла несусветная, но им не было жарко, потому что они потели под своими зимними одеждами, которые они постоянно носили и зимой, и летом. В подвале одежду оставить нельзя, ее тут же украдут, так что приходилось весь гардероб носить на себе...
Бывший писатель Вовик, как звала его семья, которому не-давно стукнуло шестьдесят, сгорбленный, седовласый с фиолетовым носом, «шнобелем», как говорила Верка-патриотка, спустился в подземный переход, надеясь чем-нибудь поживиться.
Делая вид, что он просто прогуливается, он носком разваливающегося зимнего сапога подталкивал валявшиеся на полу окурки к телефонной нише, прогнал оттуда спавшую собаку, потом, как бы невзначай нагнулся и, подобрав чинарики, сунул их в карман телогрейки.
Вовик старался не терять человеческого достоинства, даже когда их общая с Пулей жена Верка-патриотка поносила его последними словами, он не опускался до ответных грубостей, зная, что она это делает не со зла, а просто для разговора, ради общения.
Первый раз, когда Вовик попался им на пути, Пуля с Веркой-патриоткой его жестоко избили, но потом пожалели и пустили к себе в подвал, где он неделю залечивал гнойники от побоев. Они все это время его кормили, а потом привыкли к нему и оставили насовсем. Так он попал в семью, и теперь у него было все как у людей, даже жена, правда, одна на двоих.
От Вовика был прок, никто, как он, не мог мягко и интеллигентно сказать какому-нибудь покупателю пива: «Мил человек, выручи пятью рублями, помираю». Это всегда срабатывало. Набрав на бутылку пива, он тут же похмелял семью, и первой всегда прикладывалась Верка-патриотка. «А ты, молоток, - говорила она ему, - я не жалею, что тебя оставила». Бывший писатель Вовик был совершенно счастлив, поскольку это был комплимент наивысшей пробы и вселял в него надежды на будущее.
Но сегодня день не задался...
Вовик попал в бомжи в период расцвета финансовых пирамид из-за своей наивности, а не авантюризма. Он посчитал, что если по государственному телевидению рекламируют новые способы обогащения, то в этом нет никакого криминала. Он заложил свою квартиру, деньги отдал тем, кого расхваливали на все лады, и ока-зался на улице...
Как он выжил, он и сам не мог понять, ночевал с такими же, как он бедолагами по подвалам, питался в лучшем случае объедками, а то и просто отбросами, несколько раз переболел дизентерией, и пришел к главному выводу: надо искать семью.
И тут ему повезло: его чуть не убили добрые люди, ставшие его семьей. При первой их встрече особенно усердствовала его будущая общая жена Верка-патриотка: она била его, уже лежащего почти без сознания, ногами.
Впоследствии оказалось, что она возненавидела интеллигенцию. Ее бывший муж был известным демократом первой волны, и, видя всю подноготную его «деятельности», она спилась, сама ушла из дома и оказалась на улице.
Сначала занималась проституцией за гроши у трех вокзалов, а потом оказалась в подвале, где она и встретила тоже спившегося, бывшего спортсмена,
