которые казалось, хотели зацепиться да не могли за вершины чуть не трещавших от силы ветра деревьев.
Ольга отступила от набежавшей волны и, зябко поежившись, потуже закуталась в плащ.
- Какую судьбу пророчит мне этот ветер, - в смятении подумала она.
Внезапно ветер стих, как не было его вовсе, покорные его воле тучи замедлили свой бег и расступились. И вдруг в просветы меж серых туч хлынули на землю три золотистых луча, высветив своим пересечением широкий мыс при слиянии Великой и Псковы.
Ольга тихо охнула, пораженная увиденным, и воскликнула:
- Быть на этом месте граду великому и славному!
Видение трех золотых лучей долго еще не покидало взволнованную Ольгу.
- Не зря мне это знамение открылось, ох, не зря, - всю обратную дорогу до Киева думала она.
Утро следующего дня Ольга встретила с покоем на сердце. Во сне вновь виделись ей огненные птицы с падающими перьями-стрелами, но засиявшие три золотых луча рассеяли страшное видение.
- Золотые лучи отогнали от меня огненных птиц Перуна, дав мне покой и умиротворение, - шептала она, встречая рассвет, - есть в этом знак, только вот понять пока не могу.
Пополудни на княжий двор дружинники привели странно одетого человека и вызвали княгиню.
- Что за дело у вас ко мне, люди, - спросила Ольга, выходя на крыльцо в сопровождении верного Асмуда и Кружулихи, которая тот час придвинула княгине кресло.
- Рассуди, матушка-княгиня, - обратился к ней бородатый дружинник, видимо старший по возрасту, - вот человек странные, непотребные речи ведет среди народу у ворот Киевских. Как бы беды не накликал на тебя, голубушка, и на всех нас.
- Что ж такого говорит сей муж, - заинтересовалась княгиня, внимательно вглядываясь в спокойно стоявшего пришельца, одетого в просторный серый плащ с капюшоном и подпоясанный пеньковой верёвкой. На ногах истертые кожаные башмаки, что выдавало в пришельце человека много ходившего, через плечо странника была перекинута котомка на длинной перевязи, а в руках он держал посох. Седую голову покрывала простая шапка.
- Против богов наших речи ведет, - отвечал бородач, - за других богов ратует.
- Отпустите его, пусть подойдет поближе, - велела Ольга, - а вы ступайте. Я сама с ним разберусь.
Когда плененный дружинниками взошел на крыльцо, Ольга обратила внимание на его добрые улыбчивые глаза.
- Кто ты, и пошто разговоры ведёшь неправильные с людом киевским? – жестом предложив ему сесть на скамью, спросила княгиня.
- Я монах, княгиня, странствую, несу людям слово божие, - продолжая стоять, проговорил пришелец.
- А имя есть у тебя? – поинтересовалась Ольга, повторив приглашение садиться.
Монах тяжело опираясь на посох опустился на скамью, с трудом сдержав вздох облегчения.
- В миру звали меня Буслаем, жил я в Новгороде, торговлей промышлял, а принял крещение с именем Никифор.
- В миру? Крещение? – удивленно переспросила Княгиня, - так как же мне величать тебя, путник?
- Никифором и зови, - помолвил тихо он, - крещен я во славу Бога единого.
Ольга внимательно смотрела на сидящего с понурой головой странника. Заметив, как он с трудом сдерживает вздох, спросила:
- Крепко тебе от мужиков досталось у ворот киевских?
- Народ ко мне с добром отнесся, а вот дружиннички твои, княгинюшка, крепки на руку, - тихо произнес Никифор.
- Осерчал на них? – посочувствовала она.
- Они не ведают, что творят в своем безбожии, грех на них обиду таить, - Никифор смотрел на княгиню, не опуская глаз.
От его взгляда Ольге вдруг стало тепло и легко на сердце.
- Добрый ты, - улыбнулась она.
- Бог мой доброте и любви учит. Откроешь ему свое сердце, добрым светом войдет в него божественная любовь, - Никифор говорил тихим голосом, и каждое его слово было словно капли долгожданного дождя в жару.
- Слышала я от купцов приезжих об этом Боге, но с посвященным говорю впервые, - Ольга жестом отослала прочь Асмуда и Кружулиху.
- Спрошу тебя сейчас, - продолжила она, оставшись наедине с Никифором, - сможешь ли мне сон мой растолковать, потому что уверена я, его мне Перун посылает, а понять не могу, чего ждёт он от меня. Часто снятся мне птицы огненные с человечьими головами, летают оне надо мной, кричат, а потом на меня свои огненные перья, аки стрелы, бросают.
Путник помолчал, потом вздохнул и вымолвил:
- Души невинно тобой убиенные покоя тебе не дают, - Никифор жестом остановил попытавшуюся что-то сказать Ольгу, - в пылу горя своего поддалась ты гневу, обиде, велела город сжечь. Сотни душ деток да жен, благих в своей безвинности, погубила ты в Искоростене.
Должна ты покаяться в содеянном, прощения попросить.
- Но я за мужа моего погибшего мстила! Перун так велел, – воскликнула княгиня.
- Вот, послушай, что скажу тебе, - Никифор помолчал и продолжил тихо говорить, - Много люди грешили на земле, послал Бог-отец Сына своего Иисуса в мир людей, нести Слово и Веру Божии. Но люди в греховности своей не вняли учению, предали Сына Божьего, и возвели на Голгофу, чтобы распять на кресте. Так Бог-отец Сына своего на смерть послал, чтобы грехи людские его смертию искупить. И вняли люди. И кто покаялся, кто врагов своих простил, тому прощение было. Уметь простить, уметь изжить в себе злобу не каждый сможет. Бог на то силу даёт.
Ольга со смешанным чувством умиротворения и сомнения внимала словам странника.
- Месть – удел слабых, - монах строго взглянул на Ольгу, - будь сильной, умерь гордыню, повинись, испроси прощения перед Господом за кровь, без вины пролитую. А Он поможет, даст силы тебе простить врагов.
Ольга прижала руки к груди, пытаясь унять сильно бьющееся сердце.
- То, что предлагаешь ты мне, Никифор, - прерывающимся голосом проговорила она, - значит отступиться от наших богов.
Никифор встал, подошел к княгине и положил руку ей на плечо:
- Подумай, достойны ли почитания те, кто требует крови и мести? Отпусти от себя горе своё, упокой гнев за смерть мужа, смирись с потерей, разве это противно душе твоей? А коль душа захочет принять единого Бога Христа, вольна ты в деяниях своих, никто тебе слова супротив не скажет. Верую в это.
Ольга поднялась с кресла, прошлась по крыльцу и, вернувшись в кресло, спросила:
- А, вот скажи еще. Стояла я с дружиной на берегу Великой, ветер нагнал тучи, но вдруг сквозь них три солнечных луча ударили в землю, где две реки сливаются в одну. Решила я, что Перун велит мне на том месте город заложить.
- Три золотых луча с неба это пресвятая троица, Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой дух, - монах осенил себя крестом, - тебе знамение, чтобы ты храм во имя Христа поставила на том месте и сама приняла крещение во славу Бога нашего.
Ольга встала и направилась внутрь дворца, в дверях остановилась:
- Думать буду. А ты жди. Прикажу место тебе в нижних покоях дать.
Ввечеру накрыла Киев косматая серая туча, медленно плывшая по небу. Низкое закатное солнце уже не могло осветить город, и ранние сумерки выпускали из всех углов темноту. Ольга, одетая в простой сарафан, стояла у перил крыльца и зябко куталась в меховую душегрею.
- Не по-летнему что-то похолодало, - думала княгиня, вглядываясь в небо, - вон, как зарницы гоняет по туче, знать, гроза ночью будет. Далече ещё она, быстро не придёт. Птахи-то все попрятались уже. Ненастье чуют. Вороны раскаркались, не успокоятся никак. От их злого карканья на сердце муторно. О чем вещают вороны своим криком? Только ли о грозе? Может, они о судьбе моей кричат?
- Матушка, - услышала Ольга ласковый голос и оглянулась, - княгинюшка, ступай в покои, а то ветер закатный дурной, как бы хворобы на тебя не нагнал.
- Иду, нянюшка, - улыбнулась княгиня Кружулихе и следом за ней вошла внутрь.
- О чём призадумалась, княгинюшка, - нарушила тишину опочивальни ведунья, ловко орудуя веретеном, - как вошла в опочивальню, да села у окошка, с той поры и словечка не молвила. Какие думы тебя одолели, покоя не дают?
Ольга не сразу откликнулась, мысли и вправду суетились в голове, словно мураши на куче.
- Скажи, ведунья, отчего боги наши столь жестоки, нас заставляют в страхе и ненависти жить? И жертвы просят кровавые, - Ольга встала с лавки у окна и подошла к пряхе, - не могу я покой найти, думы-думушки одолели, Пошто так-то устроено?
Кружулиха собрала спрядённую нить на веретено и воткнула его в пряжу. Оправила передник, стряхнув с него невидимые шерстинки.
- Предки наши завещали нам жить у богов в подчинении, - ведунья говорила тихо, перебирая в руках край передника, - учат боги людей, оберегают. Вот за ученье да за оберег и просят подношений. Да, кровью порой богам платит люд русский, так ведь нету клятвы крепче, нежели клятва на крови.
- А мне пролитая по моей воле кровь не дает покоя! – воскликнула Ольга и. сделав несколько шагов по опочивальне, присела рядом со старицей, - так и видится она на моих руках!
Княгиня раскрыла перед собой ладони:
- А самая горячая и несмываемая так от тех жен и детей, что я в Искорестене пожгла. Всё делала я, как Велес мне велел, всё, чтобы кровью ответить за Игоря, убиенного князя Киевского, любимого мужа моего. Свершилась месть, но покоя нет мне! Ночью птицы огненные в меня стрелы мечут, днём руки и сердце горят не утихаючи, - Ольга промокнула рукавом побежавшие по щекам слёзы.
- Не смыть мне с рук и сердца той кровушки, - горько проговорила она, - а я чистою хочу быть! Как в те дни, когда муж мой рядом был, когда сердце от любви горело! Но тот-от огонь согревал, не мучил.
- Болью напитались твои слова, матушка, - ведунья взяла Ольгу за руку и стала поглаживать, успокаивая.
- Послушай, что скажу тебе, о том много я думаю от заката до рассвета и с рассвета до заката, - княгиня снова встала и зашагала по опочивальне, опустившись в кресло, стоящее у кровати, она заговорила, словно в омут с головой окунулась, - странник, что днями ко дворцу был от ворот киевских приведён, поведал мне о своём боге. Сказал он, что бог этот учит любви, что нельзя кровью на кровь, злом на зло отвечать, что надо простить тех, кто горе принес, тогда и мне прощение и успокоение будет.
Кружулиха вздохнула, взяла в руки веретено и начала прясть, потом остановилась и взглянула Ольге в глаза:
- Жизнь наша как эта нить, - начала она говорить, - вьётся-прядётся, на основу, на веру нашу наматывается. Но случается и так, - ведунья оборвала нить, - теряется основа, но пряжа-то есть ещё, не закончилась! Стало быть, новая будет основа, а уж какой ей оказаться, прежней ли, - Кружулиха взяла в руки свободное веретено, протянула его княгине, - новой ли, сам каждый должен решать, и только времени река скажет, верная ли основа выбрана. Сама ты должна решить, какую основу, какую дорогу ты выберешь для жизни. Но одно могу тебе сказать, как выберешь, обратного перебора уже не будет.
- Вот ты всю жизнь свою и мужей, и жён лечишь. А разве не боги тебе такое уменье дали, - Ольга внимательно смотрела на старуху.
- Травы понимать да хворь людскую изгонять меня матушка моя научила, а ёй ведовсто тоже от матушки досталось, - ведунья допряла нить, убрала веретено в стоявшую рядом с ней корзинку и вздохнула, - ни я, ни матушка, ни все жёнки рода нашего сами богов-от не видали. Но в наговорах-заговорах к ним обращались, на их помощь надежду имеючи. А я вот так думаю, коли кто себя сильным чтёт, то все дела его спорятся-ладятся. А сила та не в руках иль ногах, она внутри сидит, в самом сердце. Ты, мИлушка, своё
