Счастливо!

Вечером Семенов разговаривал со своей матерью в последний раз.
- Я сегодня умру, - проговорила она, очнувшись после действия наркотика, когда глаза ее прояснились. Новая боль еще не навалилась на нее, но была где-то недалеко, совсем рядом, и поэтому мать Семенова беспокоилась, торопилась найти самые нужные слова, чтобы сказать их напоследок.
Семенов глядел на ее пожелтевшее лицо, желтые белки глаз, и никак не мог поверить, что все уже кончено, ничего нельзя поправить и изменить, уже нет никаких шансов. Нет, нет, нет!            
Из жизни Семенова уходил самый близкий человек, которому он доставил столько забот и горя, человек, какого уже не встретишь до самой своей смерти, и он все еще надеялся на что-то, на какое-то чудо, и думал, что, может быть,  и на этот раз обойдется, и все будет хорошо.
Они молча смотрели друг на друга.
-Счастливо тебе, сынок, - сказала мать.
Семенов кивнул.
- Не бросай Марию! – попросила она и требовательно посмотрела ему в глаза. Мария оставалась жить со своим отцом, отчимом Семенова.
-И, самое главное, сынок, похорони меня за один день. Не хочу я лежать до понедельника, люди будут ходить и смотреть. И потом этот запах. Стыдно мне. Сделаешь? Я тебя очень прошу, очень.
Когда Семенов, провожаемый отчимом, закрыл дверь квартиры, то услышал крик матери, и, съежившись и опустив голову, заспешил вниз по лестнице. Семенов знал, что в последние дни мать терпела боль только в его присутствии, видимо, жалела его.              
Утром, бессознательно удерживая себя, он медленно пришел к остановке, пропустил желтый гармошку-экспресс и сел на автобус, который шел со всеми остановками. Приехав к дому, где жила его мать, он поднялся по лестнице до середины третьего этажа и, остановившись у окна, выкурил сырую сигарету. На душе у него было пусто, тоскливо и одиноко, совсем плохо было у него на душе.
Он увидел, как из квартиры, где жила его мать, вышли три человека, которых никто не провожал, две женщины и мужчина, несший легкий металлический ящик. Эти трое, как-то странно посмотрели на Семенова и молча стали опускаться по лестнице, оглядываясь на него.
Семенов дал себе слово, что пойдет наверх, как эти трое уйдут, и, держась за перила, он одолел эти тяжкие одиннадцать ступенек, когда услышал, как хлопнула внизу дверь и ноль-три уехала.
Квартира была не заперта, и на зеркало, висевшее в прихожей, кто-то уже успел набросить покрывало.
Мать лежала там же, где и вчера, но Семенов побоялся глядеть на нее, мельком он увидел, что губы у нее накрашены помадой, и понял, что это родственники, его тетя и дальняя сестра, уже приступили к своим горьким обязанностям.
-Слава богу, отмучилась, - сказала одна из женщин, - все губы себе искусала. Вторая просто вздохнула, ни на кого не глядя.
-Я ее завтра похороню, - проговорил Семенов невпопад и неожиданно для себя самого.
Женщины на мгновение застыли, каждая в неудобной и нелепой позе, как при игре в «замри», и молча переглянулись между собой.
-Ты в своем уме? – спросила одна.
-А почему не в понедельник? - добавила вторая, - телеграмму дадим, родственники приедут.
-Завтра, - сказал Семенов, - она так велела.
-Бог с тобой, делай, как хочешь, - сказала тетя.
Втроем они с трудом разыскали документы в разбросанных и осиротевших вещах матери, и Семенов пошел в поликлинику за справкой о смерти.
Была середина марта, мороз еще держался, и, взглянув на солнце, Семенов на минуту ослеп; он стоял посреди тротуара, слышал, как скрипит снег под ногами прохожих, вдыхал воздух, уже пахнувший весной, чувствовал, как его с обеих сторон толкают прохожие и ничего не видел. Все куда-то спешили, а он стоял, закрыв глаза, и не двигался.
Он разыскал нужную комнату в поликлинике, но там было пусто, и он начал открывать все двери подряд. Теперь Семенов торопился и нервничал, он боялся, что не успеет до вечера сделать все, что нужно, а не выполнить последнюю просьбу матери он не мог. Он твердо знал, что устроит все так, как она хотела.
В одном кабинете Семенов увидел группу женщин в белых халатах, стоящих к нему спиной, одна что-то рассказывала, остальные дружно смеялись.
-Вам что нужно, гражданин? – спросила та, что рассказывала смешное.
-У меня мама умерла, - сказал Семенов и понял, что сказал не правильно: взрослый, тридцатилетний мужчина говорит «мама», как мог бы сказать мальчик, - это, видимо, выглядело очень несуразно, и он почувствовал себя неловко.
-Мама, - повторил он вдруг совершенно непроизвольно.
-Вы там подождите за дверью, - предложила ему женщина и отвернулась, - они скоро придут.
Семенов сел на диване рядом с другими людьми, которым тоже что-то нужно было здесь, и стал ждать, он услышал, как там за дверью опять дружно рассмеялись. У них никто не умер, подумал Семенов, нет, у них никто не умер, как у меня. Наконец пришла хозяйка десятого кабинета, очень крупная женщина, с рассеянным и неприветливым лицом, и Семенов сразу почувствовал себя в чем-то виноватым перед ней и попросил справку.
-У нас бланки кончились, - автоматически проговорила женщина и еще больше озаботилась, - заходите завтра.
Семенову отступать было некуда и он начал настаивать:
-Я не могу завтра, завтра похороны, вы мне дайте, пожалуйста, сегодня.
-Не понимаю, что за спешка, - усмехнулась женщина уголками рта, - у вас мать только-только умерла. Куда вы так торопитесь? Я не понимаю, объяснитесь, будьте любезны, Не только у вас горе, у нас многие умирают, очень многие, но, извините, чтобы устраивать такую спешку… Я что-то не припомню. Просто какая-то потрясающая торопливость. Чем это вызвано?
Семенов хотел объяснить все, как есть, но удержался и замолчал, он стоял и молча переминался с ноги на ногу, не зная, что ему добавить. Почему я должен перед ней оправдываться?  тоскливо подумал он, в чем я перед ней виноват? в том, что у меня умерла моя мама, и я вынужден придти сюда и просить эту справку? Мне самому не трудно сходить за этим бланком, пусть мне только скажут, куда надо идти. Мне легче сходить самому, чем выслушивать все это.
Видя, что Семенов топчется на месте и не уходит, женщина насупилась и начала нервно перебирать какие-то бумажки у себя на столе, но ей попадались все время не те, что нужно, и  это обстоятельство раздражало ее все больше и больше.
-Не знаю, - сказала она, - не знаю, вот и сестра куда-то ушла. Что за спешка? Все ходят, ходят, сумасшедший дом какой-то.
-Сестра в тринадцатом, - уточнил Семенов, который уже во всем разобрался, - позвать?
-Не надо, - окончательно расстроилась женщина, - сама как-нибудь обойдусь. Она начала энергично шевелить руками в куче бумажек  и вдруг случайно натолкнулась на то, что искала и сама удивилась находке.
Повернувшись к Семенову спиной, она принялась быстро заполнять бланк, и он, с большим облегчением вздохнув и заглянув через ее плечо, прочитал то, что уже знал, отрывок диагноза: «метастазы в печень».
Семенов ехал в битком набитом автобусе в магазин похоронных принадлежностей и, не обращая внимания на давку, к которой он уже давно привык, пересчитывал в уме деньги, хватит или нет? По идее хватало, если, естественно, не возникнет никаких проблем с гробом. Ну, там дефицитные размеры все такое. Мать у него была самого обыкновенного среднего роста, но и здесь он себя успокоил, решил, что можно будет, в крайнем случае, подобрать на размер-два больше.
Словом, наваливалась ежедневная маета: то не подходит, это, не слава богу, и в привычной суетливой озабоченности боль от утраты самого близкого человека притуплялась, отходила на второй план.
К удивлению Семенова в магазине оказался самый разнообразный выбор, не надо было ничего заменять и выдумывать, пожалуйста, любые размеры и в самом неограниченном количестве. Семенов даже растерялся от неожиданности, а потом взял себя в руки и кинулся платить в кассу.
Умудренная жизненным опытом тетя научила его взять счет на покупку, который можно было предъявить в конторе, где Семенов работал, начальство у него было доброе, любило помогать людям, когда его очень просили.
Здесь Семенову вторично повезло: подошел к нему  какой-то небритый гражданин в бобровой шапке, шотландском мохеровом шарфе и ватнике и спросил: куда, мол везти.
-К «Рассвету», - сказал Семенов.
-Далековато, - огорчился небритый, - там три поста ГАИ.
-Они везде, - как бы извиняясь, улыбнулся Семенов, - поможете донести?
-Само собой, - небритый охотно ухватился за гроб, и они двинулись. - Сколько дашь, не обидишь?
-Нет, - сказал Семенов, - давайте поскорее.
-Хоронишь кого? – участливо поинтересовался небритый.
-У меня мама умерла.
-Это бывает, - подхватил небритый, - вот у меня, к примеру.- Он начал что-то рассказывать.
-Семенов не слушал, молча смотрел на дорогу и думал одно и тоже: как же я теперь буду жить без нее? Когда подъехали к дому, Семенов торопливо, еще сидя в кабине, протянул деньги.
-Маловато, хозяин, - сказал  небритый, - надо добавить. Все-таки мать хоронишь, а не чужого человека, Мать – она у человека одна на всю жизнь, это тебе не жена или, скажем, теща.
Семенов добавил.
К концу рабочего дня он, наконец, добрался до кладбища, теперь у него было почти все, что бывает у человека перед похоронами, его мать-покойница лежала уже прибранная в гробу, все документы были у него на руках, на кухне женщины готовили что-то для поминок, позвякивали бутылки, какие-то люди ходили по квартире и говорили ему что-то, не было у Семенова только одного, но самого главного – могилы.
Но он успел и, нагнувшись к окошку, протянул деньги и документы маленькой барышне, с дорогими золотыми сережками, которая вежливо и сочувственно улыбалась.
Семенов тупо и тоскливо оглядывал стены, выкрашенные в зеленый цвет, какие-то плакаты и « Правила поведения на кладбище», он глядел на все это и не мог понять, о каких правилах идет речь: у людей горе, они пришли хоронить своих близких, а не в кино. Зачем повесили эту глупость на всеобщее обозрение?
-Боюсь, что завтра у вас ничего не получится, - улыбнулась ему, сочувственная барышня, - смена уже кончилась, впрочем, по-говорите с бригадиром.
Бояться нужно не ей, а мне, подумал Семенов, это у меня заказан катафалк, люди придут на похороны, а могилы нет. Это мне нужно бояться, мне и больше никому. Господи, скорее бы все это кончилось.
Бригадира Сережу, низенького крепыша лет пятидесяти, с перебитым носом и маленькими глазками он нашел на заднем дворе в деревянной пристройке и выложил ему все, как на исповеди. Пока Семенов говорил бригадир молча прикидывал его, взвешивая, так сказать, на сколько он потянет.
На много Семенов не тянул, он это сам, к сожалению, чувствовал, здесь дело пахло какими-то рублями, но Сережа был неумолим, как всякий профессионал, тем более, что за ним стояли люли, его бригада, а грунт промерз на полтора метра. Семенов все это прочитал в Сережиных глазах, пока рассказывал ему свое горе. Но горе горем, а платить все равно надо, ибо кто-то должен копать мерзлую землю.
- Какой участок? – спросил Сережа.
-Сорок восьмой.
-Там глина, ломом не возьмешь.
-Да, да, я понимаю. Мне бы надо завтра к одиннадцати. – Семенов стал показывать Сереже оплаченный счет.
-Не надо, - отвел тот его руку, - это конторе. Там глина, браток, да плюс суббота – двойной тариф.
-Это сколько?
-Полтинник.
Семенов стал что- то прикидывать в уме, но Сереже вся эта