Неизбежная милость

Неизбежная милость

Я не хотел никуда ехать и если бы не Крон, то непременно остался бы дома. Не знаю почему, но последнее время мне все реже и реже хотелось покидать свое жилище. Даже не припомню, когда я делал это последний раз. Но как бы там ни было я оказался в десятом вагоне пригородного поезда, который отправился в путь ровно в полдень. На жестком сидении удобно устроиться так и не удалось,  но полноценно рассмотреть пейзаж за окном это не помешало.
Признаться, я люблю тщетное созерцание природы и если вдруг представляется такая возможность, то очень этому рад. Городская жизнь начисто лишила меня возможности радоваться природе, созерцать удавалось лишь урбанистический вид. Я - человек города и он для меня естественная среда обитания. Чтобы я не делал все принадлежит ему…Все пути-дороги пролегают в толчее городских улиц, мои друзья - сплошь горожане и сны, которые я случается вижу по ночам о городе. Иногда мне кажется, что я принадлежу ему настолько, что если вдруг он исчезнет, то и я исчезну вместе с ним.
И вот волею случая вырвался за его пределы, преодолел его притяжение, и о чудо, жив! Я вне города, в вагоне электрички, которая несет меня прочь от меня самого. И вдруг странное чувство охватило меня, на долго ли меня хватит? Или я, как дельфин способный непродолжительное время обходиться без воздуха скоро остро буду ощущать его нехватку и начну задыхаться? Что тогда? Срочно назад к родным границам?
Помню сходное чувство я испытал однажды, когда впервые с отцом отправился в путешествие по нашим заморским колониям. Это острое чувство нехватки городских стен и страстное желание находиться по ту сторону. Помню с расстройства я расплакался и заснул у отца на руках. Мне снилось, как мы гуляем по прямым улицам и широким проспектам. Заходим в парк и пройдя его насквозь выходим к дивному зданию в стиле рококо. В детстве я очень любил этот маршрут. Он был один из самых далеких, но заканчивался неизменно прекрасным созерцанием торжества города над природой. Помню как усталый и довольный возвращался домой, вдыхая городской воздух, который ни с чем не сравнить.
Отец всегда находил нужные слова, чтобы меня утешить. Именно от него я узнал об истории нашего славного города, об особенностях его эклектичной архитектуры и о том дивном стиле, в котором был выполнен его центр. Этот стиль не имел академического названия, но в народе его величали не иначе как стиль нашего главы. Именно он, большой любитель искусства, в особенности поэзии был главным зодчим и духовным вдохновителем всего архитектурного ансамбля нашего города.
Отец рассказывал, что раньше было все иначе. Прежний глава любил строить заводы и фабрики. Сказывают, что в раньшие времена он был промышленником и любил воплощать в городе заводские формы. Результат всегда был на лицо.
Признаться у меня остались весьма смутные воспоминания на этот счет. В то далекое время я еще был слишком мал, чтобы что-то запомнить наверняка. Но тяжелые железные двери с массивными засовами и маленькие окошечки врезались в память навсегда.
Помню, как мы с мальчишками бегали сломы голову по огромным заводским помещениям между массивными станками и прессами. Все это безнадежно устарело и пребывало в полном оцепенении и ненадобности. Все вокруг пахло железом и кирзовыми сапогами. Мода в ту пору в городе была тоже фабричная, все одевались как рабочие и даже девушки напоминали…
Улицы города тоже носили на себе заводской оттенок и назывались: «Первая детальная», «Вторая станковая», «Третья металлургическая».
В детстве я мечтал стать начальником цеха и красовался перед зеркалом в шикарной (как мне тогда казалось) отцовской униформе. Это пожалуй все, что я помню о том странном времени.
Единственное, что напоминает о нем сейчас – это памятник в виде огромного болта уродливо и тоскливо красующийся на покосившемся постаменте на одной из фабричных улиц. Его решили оставить, кажется из эстетических соображений, чтобы сравнивать красоты нынешнего города с уродливостью прежнего. Несмотря на огромную разницу раньшего и нынешнего города я никогда не делил его на до и после. Для меня он всегда оставался «одним-единственным городом» вне зависимости от происходящих в нем перемен.
Наш славный город рос и мы росли вместе с ним. Это особенно заметно если смотришь на него с высоты. Созерцая город с башни я всегда удивлялся его невероятным размерам и конфигурации. Что-то мне все это напоминало и я каждый раз пытался уловить что…Люди с высоты казались маленькие, как насекомые и это позволяло почувствовать величие города, его превосходство над каждым.
Очнувшись от воспоминаний я машинально посмотрел в окно. Поезд проносился вдоль мещерских заливных лугов особенно живописных в это время года. Как давно я не видел ничего подобного. Во мне боролись два чувства, плавно переходящие одно в другое. Первое естественно было связано с городом, второе с Кроном, который как я давеча отмечал, был виновником моего путешествия.
Для меня по-прежнему остается загадкой как Крон смог соблазнить меня на такое отчаянное мероприятие, как ему удалось уговорить меня покинуть столь горячо любимый мною город! Крон был ловок и умел подобрать нужные аргументы.
Я одновременно любил и побаивался его. Благо возникал он в моей жизни не часто, но неизменно властно возвещая о своем присутствии. При виде его всегда хотелось встать и смотреть ему прямо в глаза. Крон был тоже горожанином, причем весьма авторитетным. Он превосходно знал город и казалось сам был его живым воплощением.
Мы познакомились на одной из городских вечеринок, где Крон представлял свой очередной философский трактат под названием «Бытие в городе и время». Название трактата было созвучно хайдеггеровскому «Бытие и время», что вовсе не удивительно, Крон буквально боготворил Хайдеггера и постоянно наставлял мне его читать и желательно в подлиннике. Я шутил, что не знаю немецкого, а Крон  укоризненно глядя на меня властно произносил «Для такого случая мог бы и выучить!».
Когда я спрашивал Крона от чего он занимается философией, он неизменно повторял, что ничем другим в городе заниматься нет смысла и что даже искусство тонет в этой серой массе непонимания и примитивизма, и что все равно, что заводской пейзаж, что новомодная эклектика.
В откровенном разговоре, за бутылочкой Шардонэ Крон нередко сетовал на то, что не был знаком с Хайдеггером лично и что такая возможность была, когда он ездил в Германию по делам города. Но городской глава настолько скрупулезно расписал его маршрут, что свернуть с него не было никакой возможности. «Да уж…город даже на чужбине всегда с тобой» - с грустью произносил Крон.
Из того философствования в которое нередко впадал Крон после очередной бутылки я признаться мало что понимал. Вернее знакомыми казались лишь отдельные слова, местами фразы. Совсем беда, когда Крон начинал цитировать места из Хайдеггера на языке оригинала, подчеркнуто громко выговаривая каждое слово. В такие минуты я переставал его слушать и смотрел на его фигуру. Мощный и плечистый Крон, казалось произносил заклинания и начинал священнодействовать. Думаю, что со стороны все это смотрелось забавно и напоминало поучения, которые дает умудренный опытом старший младшему. Крон то вставал, то садился, неторопливо с чувством значимости и достоинства продолжая говорить.
Его крупная голова и широкий лоб казалось не двигались и лишь глаза пристально смотрели перед собой стараясь увидеть невидимое, уловить неуловимое. В такие минуты Крон был лакомым кусочком для любого портретиста-анархиста. Иногда Крон останавливался, чтобы перевести дух и налить еще стаканчик себе и мне. «В вине ли истина?» - пронеслось в моей голове. «Пожалуй, только на дне какой бутылки она находится?». Крон обычно добирался до третьей…
Помню я нередко засыпал, а когда просыпался видел спящего за столом Крона, который обхватив голову руками мирно спал. Философский поток иссяк, Крон спал и надеюсь видел сны, где он все же свидится с Хайдеггером.
Поезд мчался по гигантскому мосту в народе прозванному царской верстой. Он был поистине бесконечным как и все бесконечное. Поезд грохотал по шпалам и казалось вот-вот произойдет непоправимое. Странно, что я совсем не боялся этого, ибо знал, что все рано или поздно рухнет и этот поезд, и мост, и город канут в лету…возможно лишь философский трактат Крона сохранится в качестве единственного артефакта.
Вдруг в грохоте состава в моем сознании отчетливо всплыла фраза Крона, «большая физическая нагрузка уже сама по себе есть медитация, дружище». «Я никогда так много не медитировал как в бытность моей заводской жизни, когда мы с твоим отцом вкалывали в цеху по 12-14 часов в день. В этом грохоте и дыму, в этом аду я получил свои самые важные откровения. Именно там я научился обретать покой и ясность ума, именно завод принимал экзамены моей философской зрелости».
Помнится я не воспринял тогда слова Крона в серьез, так как был уверен, что он иронизирует. Мне казалось, что собираться гораздо лучше в тиши….
Крон любил гулять по заводским кварталам и казалось прислушивался к призракам прошлого. У него был любимы станок, за которым он в свое время работал и знал его до винтика. Он и сейчас стоял там, в заброшенном цеху на четвертом этаже справа от лестницы. Я видел его всего раз, но запомнил как Крон, бережно его обошел, постоял подле него и не притронувшись пошел прочь..
 Бесконечный мост все же закончился, как и все бесконечное и за окном плотной стеной выстроились деревья. Лес казалось, был так близко, что ветки едва не доставали окон вагона и если изловчиться, то можно поймать их рукой. Мгновенно как-то все уплотнилось и стало близким и понятным.
Поезд начал сбавлять скорость и вскоре замер на одной из пригородных станций. Я не успел рассмотреть ее название, но знал, что по графику должны быть «Сучки». Простояв минуты три поезд вздрогнул и тронулсяв путь. «Кто-то ведь живет в этих покосившихся избушках разбросанных вдоль железнодорожного полотна» - пронеслось у меня в голове. От этих избушек веяло заброшенностью и уютом, заботой и одиночеством. Боже мой, как далеки они от города, как далеки…
Под мерный стук колес я задремал. Это сладкое состояние дорожной дремы, которое возвращало меня в город…Я всегда благословлял того кто придумал сны, особенно дорожные. В дороге мне обычно снится все обрывочно, лоскутками из которых не просто сшить целое. Зачастую во сне причудливо переплетаются частицы реальности, кванты времени.
Вот город одетый в смокинг маркиза де Сада, вот Крон забавно размахивающий руками в телогрейке и валенках на босу ногу. Шапку-ушанку он похоже потерял, сбил ее с головы в порыве жестикуляции. У него под ногами лежит книга, которую он старательно топчет и приговаривает одну и ту же хайдеггеровскую фразу: «что не столь важно войти в герменевтический круг, сколь выйти» или наоборот…., наш прежний глава старательно настраивает очередной только что купленный станок и приговаривает: «новый друг, лучше старых двух», здесь же новый глава в костюме средневекового художника презрительно и кротко рисует старого главу