Стороны бытия. Три миниатюры

...И я, и не я.
И тоска, и радость. И грусть, и веселье.
Переплетение ветвей пробивается сквозь камень. Сегодня древний замок приютил нас.
Мак и Энджи спешат развести костёр. Дым синим джином вырывается в огромную дыру, его руки касаются ветхой крыши, и улетают, подхваченные тёплым ветром. Пыльные лучи  вспыхивают под ногами - это румяная дева Луна освещает нам путь.
Шелест листьев над головой: высокое дерево обнимает стену и улыбается в окно, сквозь разбитый витраж.
Миражи возникают за нашими спинами. Исчезают танцующими тенями...
Мак и Энджи держатся за руки. Они смотрят в огонь. Я чувствую жар, исходящий от них. Мне тоже хочется взять кого-нибудь за руку, и я озираюсь в поисках знакомого взгляда... но рядом никого нет.
Вдалеке поёт море.
Странно. Я никогда не видел настоящего моря. Но помню, как оно поёт. Так поёт Эмма, воспевая Божественную Звезду. Тихий голос приближающейся волны, перебор целой гаммы с игрой и пеной, и брызгами. Полёт ракеты, и взрыв фейерверком.
Море поёт о вечном. Мы слушаем его песнь и песню Эммы, Антонио улыбается ей с другой стороны костра.
Мы слушаем треск огня, шёпот горящего хвороста.
Запахом соли и песка, лучезарной улыбкой в замок врывается Татьяна. За ней следует старик Эрнест с удочкой на плече, и с ящиком наживки подмышкой. Он слегка прихрамывает и подозрительно разглядывает стены и пол. И тоже улыбается.
Эдгар разливает вино. Приветствуя вошедших, мы поднимаем бокалы.
- Papa рассказал мне забавную историю, - смеётся Татьяна. Отчего-то я тоже хочу рассмеяться, но лишь глупо улыбаюсь, глядя в сверкающие её глаза, - Он ловил рыбу, и поймал. Но рыба не помещалась в лодку, и пока он плыл обратно, акулы съели весь улов.
- Не повезло, papa, - Энджи уже сидит на полу в обнимку с Маком и Эдгаром. Они пьют прямо из бутылки и считают звёзды в кусочке неба, свободном от дыма.
- День на день не приходится, - отвечает старик, - Конечно, хорошо, когда человеку везёт. Но невезение - ещё не повод бросать дело. Коль завтра поймаю рыбу, пусть и вдвое больше, я буду готов к этому.
С полуразрушенной башни спускается Игорь Всеволодович. "Сейн Джи! - кричит ему Эдгар, - Иди к нам, Сейн Джи! Мы считаем звёзды." И Игорь устремляется к ним. Жаль. А я так хотел пожать ему руку.
Звёзды подмигивают мне и Татьяне. Эмма поёт. Антонио помогает Эрнесту распутывать леску.
Я смотрю на огонь, чувствуя, как к живому пламени вслед за мной обращаются сотни взглядов. Тени прошлого и будущего, наши друзья и недруги, наши властители и рабы - все взирают на жадные языки.
- Знаешь, - говорю я Татьяне, - если сложить руки вот так, - я сложил одну руку лодочкой и накрыл другой лодочкой, - огонь вспыхивает меж ладоней.
- А если сложить руки так, огонь вспыхивает в груди! - Антонио соединил мою руку с рукой Татьяны.
Мне становится жарко.
Так близко...
Ближе прикосновения. Ближе взгляда.
На плечо опускаются мягкие пальчики. Мы делаем шаг, вместе с первыми звуками скрипки. Антонио взмахом смычка пробуждает давно забытый вальс. Море отзывается голосом флейты. Эмма пускается в пляс, Мак и Энджи подхватывают Эдгара и Игоря Всеволодовича, и смыкают маленький круг над костром.
Где-то в звёздах просыпаются ангелы. Я слышу звуки божественных труб, и Таня тоже их слышит. В её глазах отражается небо. Этот взгляд! За него я готов идти хоть в пекло. Она смеётся, и наш медленный вальс обращается в дерзкую польку.
Так близко...
Ближе взгляда.
И так далеко. Дальше сотен миров.
Всё мешается в танец. Антонио выходит из замка, и мы уходим за ним, словно малые дети за флейтистом. Последним идёт старик Эрнест, всё так же хромая, оставив удочку и ящик с наживкой в замке. Он что-то бормочет про слежку и заговоры, но никто не слышит его бормотания: мы выходим к морю. Бесконечно-чёрное, оно сливается с небом. У горизонта обращается в расшитый звёздами купол. Звёзды ссыпаются к ногам и убегают в пене новой волны. Энджи и Мак сбрасывают одежды и под звуки скрипки ныряют в серебристую воду. Эдгар и Игорь Всеволодович, обнявшись за плечи смотрят на них и улыбаются.
Я улыбаюсь, глядя на море. Моя рука чувствует жар. Татьяна прижимается ко мне, и я слышу всей кожей, как бьётся её сердце. Мир обретает правильность.
Так далеко... Ни одного взгляда.
И так близко. Ближе, чем пламя в наших сердцах.
От Тани пахнет солью и песком. Море пахнет солью и песком.
От Тани пахнет морем.
Мы стоим, обнявшись, слушая голос моря, чувствуя трепет ветра, вдыхая ароматы ночи.
И я - теперь мы.
И радость без тоски. И грусть прошла.
И больше не болит... И жизнь только начинается.
И пламя пылает. Играет пламя...







Дождь за окном. Падает. Разбивается на осколки. Превращается в стеклянную пыль, оседающую на землю. Тонкие нити его разрезают пространство. От небес до пожухлой травы. От нависших тяжёлых туч до воздушной распаренной почвы. Дождь - мой друг. Только Дождь и Осень способны понять меня. Но не способны полюбить.
Как я хочу, чтобы она меня любила!
Глядя из окна, я мечтаю о ней. Коснуться её чёрных волос, провести рукой по изгибу спины; обнять, прижать к себе и пить нектар сладких губ. А после не страшно было бы и умереть. Но я не могу... Ах, наверное я трус! И ведь казалось бы, что может быть проще: подойти и признаться.
-Подойди и признайся! - голос раздался внезапно над самым ухом. Насмешливый, чуть с хрипотцой: - Ну что тебе терять?
Я обернулся и увидел карлика со сморщенным лицом. В зелёной шляпе и коротеньких коричневых штанишках. Из под его зелёного сюртука торчала белоснежная рубаха, из нагрудного кармана вываливалась золотая цепь толщиной в палец, небрежно пристёгнутая к петлице. Карлик сидел на подлокотнике моего кресла и болтал ножками, обутыми в лакированные туфли.
-Никакой я не карлик, - обиделся коротышка, - Я - лепрекон. Руаль из Глума, что в Ирландии.
Поверить в то, что это низкорослое существо действительно из Ирландии, мне не давал его рязанский акцент. Но я не подал виду, что удивлён, и осторожно спросил:
-Простите, Вы что-то сказали?
-Ага! - расхохотался Руаль, - Целых пять предложений. Повторить?
-Нет, - смутился я, - Думаю, не стоит.
-А я повторю, - лепрекон заболтал ножками ещё быстрее, - Подойди и признайся! Ты ничего не теряешь.
-Боюсь.
-Чего? - Руаль соскочил, и только тут я заметил у него в руке не то сучковатую трость, не то тростоватую дубину. Он ткнул ею меня в живот, - Чего ты боишься? Боли? Сейчас тебе тоже больно. И ты готов терпеть эту боль всю жизнь? Лучше один раз обжечься, чтобы потом не совать руки в огонь. Ну отошьёт она тебя, зато ты освободишься от тоскливого гнёта.
-Боюсь, - тупо повторил я.
Лепрекон принял картинную позу, опершись на палку:
-Страх легко победить. Я знаю средство! - он щёлкнул пальцами, и мы оказались в пабе.
Здесь, в отделанном на старинный манер помещении, было полно народа. При всём тут было достаточно тихо и уютно. Видеть так много людей в странных одеждах, разговаривающих на непонятном языке, мне приходилось впервые.
Руаль крикнул что-то лоснящейся толстой девахе, и она с легкостью и грацией балерины вынесла здоровенный поднос с двумя огромадными кружками пива.
-Не "пива", а  - "Эля"! - поправил меня Руаль.
-А в чём разница? - удивился я.
-Попробуй! - хитро взглянул на меня карлик.
Я лишь поднёс кружку к губам, а голова уже наполнилась чудесными ароматами. Пряности и травы вплетались в золотой узор густых запахов солода и хмеля, мёда, полевых цветов. Порядочно отхлебнув, я понял, в чём разница. Как можно было назвать эту красоту, напиток богов, "пивом"? Пиво - это силосное пойло, газированная сивуха... оно не шло ни в какое сравнение с Элем. Тёплый, едва ли не горячий, Эль приятно согревал, и утолял жажду.
Захмелел я почти мгновенно. Руаль раскраснелся и загорланил песню:
Пей не пиво, и не мёд,
Не напиток королей!
Пей холодный словно лёд,
Пей согретый на огне
Мой любимый Эль!
Мой любимый Эль!
Эту песню подхватили все, кто околачивался в пабе:
Жизнь один раз только жить,
Так что сколько хочешь пей!
Лепрекона перепить
Никто не в силах из людей.
Лепреконы любят Эль!
Обожают Эль!
Вскоре я был уже настолько пьян, что пел вместе с Руалем и его друзьями на их непонятном языке, и отплясывал под низким тёмным потолком какой-то ирландский танец. В самый разгар веселья Руаль выволок меня на улицу и спросил абсолютно серьёзно, будто и не пил вовсе:
-Пойдёшь к своей возлюбленной?
-Зачем? - я окончательно перестал врубаться в происходящее.
-Как это зачем? - заржал лепрекон, - Признаваться в любви.
-Нет, - ответил я, хотя чувство у меня было такое, будто я мог свернуть горы.
-Да ты и в самом деле трус!
И это меня задело.
-Я не трус, хоть и боюсь. Но кто признаётся в любви на пьяную голову!
-Трезвый ты и двух слов связать не сможешь!
-Да я всё могу! Вот пойду и признаюсь! Хоть сейчас!
-Прекрасно! - воскликнул Руаль и щёлкнул пальцами. Перемещение было таким же, как и в первый раз: декорации сменились незаметно и мгновенно.
Стоя напротив её дома, я вновь ощутил щемящую боль в груди.
-Не дрейфь, - лепрекон подтолкнул меня.
Я постучал и оглянулся, чтобы попросить Руаля спрятаться, но его уже не было.
Она выглянула в окно. Взмахом руки я пригласил её выйти. И несмотря на позднее время, она согласилась.
-Привет, - сказал я.
-Привет, - сказала она.
-Я хотел с тобой поговорить...
-Говори.
Я собрался духом и начал:
-Помнишь, когда мы были ещё детьми, и играли во-он там, ты в шутку сказала, что любишь меня? Это было ребячеством. Но не для меня. Я полюбил тебя намного раньше и до сих пор люблю... - я хотел сказать ещё что-то, но её тонкие пальчики вдруг оказались на моих губах.
-Ты пьян, - с улыбкой прошептала она, - Не боишься наутро пожалеть о своих словах?
-Я боюсь, - решил сознаться я, - но не пожалеть о словах. Никогда я не буду жалеть о них. Я боюсь проснуться и узнать, что это был всего лишь сон.
-Не бойся, - она обвила руками мою шею, - пока мы вместе, сон не кончится.
Поцелуй. Я мечтал о нём много дней и ночей, но когда её губы коснулись моих, я очнулся.
Дождь за окном. Падает, разбивается на осколки. Становится стеклянной пылью, обращающей землю в грязь.

Сновидение девятнадцатое «Гроза»

Гроза началась ночью.
Весь дом уже спал, когда громовые раскаты обрушились на хрупкие стены. Мир, погружённый в чернильную тьму, возвращался с каждой новой вспышкой, замирая на сетчатке мёртвыми чёрно-белыми фотографиями. За дребезжащими стёклами бушевал Всевышний.
Тор, Перун, Зевс... Его называли множеством имён. Ему молились и поклонялись. Его страшились и проклинали. И сегодня он решил уничтожить