Аркадий Борисович Стрючков сидел под вишенкой, спиной прислонившись к стволу деревца. На лице его блуждала безмятежная улыбка. Сверху светило солнышко. Рядом журчал голубой ручеек с прозрачной и чистой водой. Откуда-то издалека доносилась тихая приятная музыка. Или это птички так умело выводили руладами что-то очень знакомое. То ли из Крутого, то ли из Паулса. Чуть в отдалении бродили козы, мирно пощипывая свежую травку. Еще дальше, на пригорке, девочка из сказки про Морозко готовила в очаге чесночную похлебку. Аромат ее далеко разносился окрест, возбуждая у Аркадия Борисовича здоровый аппетит, да и вид девочки из сказки не оставлял его равнодушным, в самом, что ни на есть, определенном смысле. В общем, даже слепому было видно – жизнь удалась. И он безмерно счастлив.
Да, где-то там, далеко, далеко, за гранью видимости бушевало огромное пламя, сжигающее небеса, отчего те были не привычно голубыми, а тяжелыми багровыми и местами оплывшими от безмерного жара. Над ним-то, в смысле, над Аркашей, они, небеса, были прежними, веселыми и радостными. То, что аромат похлебки, стоило только ветерку поменять направление, захлестывал запах смолы и серы, а до слуха временами доносились многочисленные людские вопли и стоны, так это - мелочи, на которые и внимания-то обращать не стоило. Пекло оно и есть, Пекло. Главное, Аркашу это, ну ни как не касалось.
- И чего все боятся этого места? Везде есть своя Рублевка. –удивленно прошептал он. – Просто, надо уметь знать, что, где, когда, и кому. - Улыбнулся Аркаша и яростно зачесал между ног.
Его заедали блохи.
