5. Казаки
Как-то раз однокашник пригласил меня к себе на свадьбу, в станицу рядом с Луганском. Машка, как узнала, сразу обрадовалась и напросилась ехать со мной. Я не противился: веселая и компанейская, она только скрасит скучную деревенскую свадьбу. С Машкой точно будет веселей. А то обычно из всех развлечений на них – самогон, гармошка и в конце, на десерт, драка с местными.
Я сказал, чтобы красавица оделась поскромнее, а то уже один раз был конфуз. На другой свадьбе, шикарная, ослепительная, одетая в белоснежное платье, Машка смотрелась гораздо лучше, чем невеста, и регистраторша в ЗАГСе стала обращаться к ней, а не к выглядевшей, как серая мышка, невесте! После росписи разъяренная мамаша невесты поставила Машке ультиматум: или она едет домой переодеваться, или уезжает совсем! Моя бедняжка сначала вспыхнула праведным гневом, а потом, осознав всю серьезность угрозы, чуть не взвыла от обиды. Она так долго готовилась, выбирала платье, туфли, делала прическу, маникюр, макияж. Все это в разных сочетаниях раз по десять примеряла, полдня крутилась перед зеркалом, а тут – переодеваться!
Приехав домой, она выбрала самое страшное (по ее мнению) и самое старое (уже несколько раз надевала) платье. Я заставил Машку снять с себя все украшения и частично смыть макияж. Обиженная Машка что-то недовольно пробурчала, но подчинилась. Когда она была готова, я критически осмотрел ее. Да, моя девочка и в таком виде будет полностью затмевать невесту, и нам лучше остаться дома. Но Машку уже было не остановить! Она твердо решила вернуться и что-то там доказать! Что и кому доказывать, она еще не знала, а вернуться уже решила. Я попытался ее отговорить, в ответ Машка накинулась на меня со всей яростью оскорбленной в лучших чувствах женщины, и я сдался. По правде, мне самому хотелось вернуться. Девчонка испугалась, что выпустила свою обиду на меня, сделала виноватое лицо и всю обратную дорогу молчала, нежно прижавшись к моему плечу.
Как и следовало ожидать, никто из женщин на свадьбе нашему возвращению не обрадовался. Но Машка, гордо подняв голову, делала вид, что ничего не замечает, расточала улыбки и шутила. Только шутки ее были обращены к женщинам и насквозь пропитаны ядом и сарказмом. Минут через пятнадцать к нам подошел жених и, извиняясь, попросил уехать. Совсем. Мстительная Машка слегка поломалась для вида, отпустила еще парочку ядовитых шуточек про внешний вид других девушек и, явно довольная собой, уехала. По дороге домой она бурно возмущалась, что с ней несправедливо обошлись. Я смеялся и подкалывал ее – ты бы еще корону на себя надела! – а она в ответ только еще больше распалялась. Потом обиделась на меня, показала язычок и надула губки. Я подумал, что теперь нас с Машкой больше не пригласят на свадьбы, но обошлось. Нас по-прежнему приглашали всегда и везде.
В станицу добирались на колхозном автобусе, который за нами специально приехал. При отправлении ротный назначил старшего по свадьбе, кратко сделал внушение о вреде и последствиях пьянства, попросил нас местное население сильно не задирать. Нашим подругам настоятельно рекомендовал за нами следить и, пожелав вернуться без приключений, приказал грузиться в автобус.
Приезжаем в станицу. Богатая селуха! Хорошие дороги, красивые, ухоженные, выбеленные мазанки с резными ставнями, аккуратные огороды с трехметровыми подсолнухами, народ деловито копошится во дворах, мычит скотина, свиньи купаются в пыли, бестолковые куры стаями бросаются под колеса, в пруду чинно плавают утки и гуси. Пегая лошадка тащит телегу, груженую сеном, с сонным мужичком наверху. Петухи самозабвенно кукарекают, взгромоздившись на разноцветные заборы. На столбах и деревьях массово гнездятся аисты. Нарядные дивчины не спеша гуляют по местному Бродвею, лузгают семечки и осыпают его горстями шелухи. Один из наших, проявляя колхозную осведомленность, сказал, что по деревенским законам, если курица отбежала от забора на три метра, то считается дикой, и ее можно забрать себе, но, посмотрев на ширину плеч местных хлопцев, проверять этот тезис на своей шкуре не стал.
Машка, посмотрев на селянок, расплылась в улыбке победительницы. Но потом, когда увидела невесту, слегка расстроилась. Невеста и впрямь была хороша! Красивая, высокая, статная, пышногрудая. Наш друг был сыном заместителя председателя местного колхоза и по праву «первого парня на деревне» выбрал себе самую красивую невесту. Сам же Вася-жених был худой, высокий, сутулый и слегка лысоватый. Привыкшая ко всеобщему вниманию Машка не могла смириться с ролью второй, и в глазах у нее загорелись огоньки азарта. Она обозвала невесту «шпалой» и, похоже, замыслила что-то неладное. Я вовремя спохватился и сказал, что если нас и отсюда выгонят, то придется идти пешком километров пятнадцать! Красавицу эта перспектива слегка остудила, но только слегка.
Свадьбу решили сделать с размахом и по украинско-казацким традициям. Все земли вокруг были заселены потомками донских казаков, которые свято хранили традиции предков. Даже местную речушку – Северский Донец – они считали широкой и полноводной, как настоящий Дон. Мужики ходили в брюках-галифе и сапогах, на головах носили фуражки с цветком на околыше. Председателя колхоза они величали атаманом, а бригадиров – есаулами.
Для свадьбы в областном театре были взяты нарядные концертные костюмы казаков и казачек со всеми причитающими атрибутами: венками, шашками, нагайками, даже булава была! Машка обрадовалась, как ребенок, и сразу набросилась на костюмы, надеясь выбрать себе лучший. Мы тоже обрадовались, ведь это уже не заурядная пьянка с криками «горько», это уже настоящий маскарад!
Мне достались необъятные красные шаровары, непомерной длины синий кушак, белая косоворотка и потертая шапка-кубанка, почему-то с желтым крестом забайкальского казачьего войска на макушке. Еще я прихватил шашку, но ножен не было, и ее пришлось таскать в руках и за поясом. Зато Машка...
Машке, похоже, достался костюм местной примы. Великолепно сшитый, искусно расшитый затейливыми украинскими узорами костюм сидел на моей красавице, как влитой. Он был похож на разгоряченный весенний сад, взбудораженный внезапно налетевшим ветром, словно посреди белоснежной зимы распустились барвинки и несдержанно заалели маки. На ногах новоиспеченной казачки были красные, из мягкой кожи сапожки, на голове – красный шелковый платок, завязанный узлом вперед, на манер гоголевской Солохи. Машка убрала почти всю косметику с лица и блистала чистой природной красотой. Она была восхитительна и мила в образе казачки, который ей очень шел. Наверное, Вакула, посмотрев на мою Машку, обалдел бы от неожиданного счастья и, оседлав черта, рванул за черевичками аж к самой императрице! Если бы Машка в тот момент тоже захотела черевички, я бы в лепешку разбился, но нашел бы их!
Машка, явно любуясь собой, крутилась перед нами и стреляла озорными глазками. Да... От такой красоты можно голову потерять! В такие моменты я снова влюблялся в нее. Маша, перехватив мой восхищенный взгляд, все поняла и изменила улыбку на легкий укор, как бы говоря – не ценишь ты меня, мой Алеша! Потом в ее головке зашевелились похотливые мыслишки, и она слегка закатила глазки.
По одной и парами стали выходить другие наши девушки. В национальных костюмах они были прелесть как хороши! Девчонки с интересом рассматривали и себя, и других, красовались перед нами и весело хихикали. Мы все выглядели, как настоящие дивчины и парубки на святках! Я тоже почувствовал себя казаком, хотя сам москвич и «татарин на лицо». Наши девчонки – почти все потомственные казачки – быстро вошли в роль, приосанились, распрямили плечи. Грудь вперед, подбородок поднят, даже походки изменились – выступают, словно павы.
Машка посмотрела на своих подруг и поняла, что промахнулась с головным убором. Быстро сняла Солохин платок и надела на голову венок с разноцветными лентами. Правильно, так она так гораздо милее, красивее и моложе! Закончив с переодеванием, Машка посмеялась над нашим клоунским видом – ну да, мы скорее цирковые казаки – и привычно заняла свое место по левому борту, состроила хитрое лицо и заявила с озорной улыбкой:
– Ну, что, милый, оторвемся?
– Теперь, конечно, оторвемся! Гуляй да пой, казачий Дон!
Роспись назначили в колхозном Доме культуры. Несуразное, большое, сараеподобное здание по этому случаю было украшено флагами и лентами, но все равно смотрелось убого. Директор ДК, она же и режиссер, и тамада, стала расставлять гостей на площади перед ДК по местам и объяснять план действий. План был прост, как пять копеек: в нужный момент, по команде, мы должны одобрительными голосами закричать «Любо!», а в остальное время изображать молчаливую массовку. Интересно, она долго такой закрученный сюжет сочиняла? В муках творчества, наверное!
Нам, военным, кричать в строю – не привыкать, поэтому репетировать не стали. По сценарию, дивчины располагались с одной стороны площади, парубки с другой. Это очень не понравилось Машке, которая привычно висела у меня на руке. Но ее бунт был пресечен на корню, и она с недовольным видом поплелась с другими девушками на свое место. Им вообще никаких слов не дали, они должны были изображать веселье молча! Еще с полчаса нас переставляли с места на место и перестраивали. Рядом с нами поставили местных хлопцев, видимо, чтобы показать единство армии и народа. Но они упорно не обращали на нас внимания и втихаря обзывали «летунами».
Вдруг колхозный оркестр неожиданно слажено и задорно заиграл веселую украинскую мелодию, и на площадь, непрерывно гудя клаксоном, влетела черная председательская «Волга». Со страшным скрипом тормозов, она остановилась посередине площади, и из нее вылез сложенный пополам, как перочинный ножик, долговязый жених. Вася, почему-то обряженный в костюм польского пана, распрямился и, обращаясь к нам, спросил:
– Хочу взять в жены дивчину Юлию, люба она вам, казаки?
Мы с радостью заорали:
– Любо, любо!
Вася поклонился в пояс – спасибо, казаки! – и медленно, с достоинством обойдя машину, открыл дверь и помог выйти невесте. Молодая была в традиционном белом свадебном платье, в руках букет цветов, лицо прикрывала непроницаемая, как рыцарское забрало, фата. Вася обратился к женской части:
– Кто хочет что-то сказать про невесту – говорите сейчас или молчите!
Женщины нестройно прокричали:
– Бери, не пожалеешь!
Судя по Машкиной суете, она хотела крикнуть что-то от себя лично, но, посмотрев вокруг, не рискнула. После всеобщего одобрения, всех пригласили в ДК. Я хотел задержаться и покурить, но подлетела Машка, и со словами «скорее, а то самое интересное пропустим» схватила меня за руку и потащила внутрь. Что там может быть интересного? Или она надеется, что ее снова за невесту примут? А меня за жениха?
Машкино мельтешение вокруг невесты не сбило с толку председателя колхоза, который вел церемонию. Лысый толстяк, точная копия советского лидера Хрущева, пыхтел, сопел и от жары обливался потом, но, лишь иногда путая русские и украинские слова, вел церемонию торжественно и со знанием дела.
