оркестр, тамада от волнения, сразу стала фальшивить. Машка потерпела первый куплет, чтобы все услышали и почувствовали разницу, и уже хотела забрать микрофон, но тамада ее опередила. Освободившись от микрофона, тамада стала страстно наяривать на своей гармошке, селянки нестройными голосами подпевать. Машке такие подпевки быстро надоели и она, обернувшись, скомандовала:
– Ты, ты и вы трое – плясать!
Казачки принялись плясать с грацией деревянных кукол, а Машка в паузах их подзадоривала – веселее, веселее! Но веселее не получалось, Машка полностью парализовала волю селянок.
Во время песни Машка подошла ко мне и вывела на середину круга. Она стала петь вместо «Иванко» – «Алеша», а я стал приплясывать за ней, «як барвинок» виться! Мне не нужно было входить в роль, я изображал самого себя: делал то, что делаю всегда – вился за своей Машкой! Моя девочка лучилась улыбкой и искрилась от счастья.
Когда закончили, раздались бурные аплодисменты. А Машка засияла злорадной улыбкой, она показала всем – и ни в чем не повинной невесте, и несчастным селянкам – кто здесь лучшая! Вдруг Машка обернулась, посмотрела на меня и глазами спросила – ну, как? Я закивал ей в ответ – отлично, отлично! И тут меня поразила неожиданная догадка: оказывается, все это представление, весь этот цирк с песнями и плясками Машка сделала исключительно для меня! Это я был здесь главным зрителем и главным действующим лицом! Девочка хотела показать мне, а не им, что она лучшая на свете! Она хотела быть для меня единственной и желанной, чтобы я ее любил и больше ценил! Машка церемонно раскланялась в разные стороны, сорвав оглушительные овации! Да, моя красавица умеет удивить и поразить!
Машка вдруг стала серьезной и, подозвав тамаду, что-то шепнула ей. Та одобрительно закивала и побежала к оркестру. Я с интересом наблюдал, что же Машка задумала?
Красавица дала знак оркестру, подошла ко мне, и глядя прямо в глаза, с бездонной тоской в голосе запела:
Каким ты был, таким остался,
Орел степной, казак лихой...
Мне стало не по себе. В этой прекрасной песне Дунаевского соединились и неразделенная женская любовь, и бесконечное ожидание, и непонимание, и взаимные упреки, и безнадежное будущее...
Свою судьбу с твоей судьбою
Пускай связать я не могла,
Но я жила, жила одним тобою,
Я всю войну тебя ждала.
Моя нежная девочка пела про себя. Она понимала и чувствовала, что ее ждет впереди. У нее наворачивались на глазах слезы, она смахивала их и продолжала петь дальше. Мне стало совестно и бесконечно жаль свою девочку. Я уже давно разлюбил ее, и она об этом знала. Но она хотела быть любимой, она хотела быть со мной всегда. Женщины за столами вполголоса подпевали Машке и вытирали платочками глаза.
Потом был небольшой перерыв. Председатель колхоза произнес речь, где пропел дифирамбы Машке, сказал невесте, чтобы была такой же, мне – чтобы берег ее, а остальным пригрозил, чтобы не обижали. Машка вскочила, подбежала к председателю, обняла его и расцеловала! Старый председатель расплылся в счастливой улыбке, а Машка приобрела массу завистниц. Хотя ее это не волновало. Она к этому привыкла. Главное сделано, невеста поставлена на место, конкурентки сломлены и запуганы. Любимый Алеша снова убедился, что лучше ее никого нет! Вернувшись за стол, она первым делом тихо сказала по-прежнему сидевшей напротив нас Лене:
– Ищи себе другое место!
И Лену сразу как ветром сдуло!
Затем были танцы. Мы с Машкой самозабвенно отплясывали гопака, обнимались и целовались на медленных танцах. На белый танец она пригласила председателя, и периодически порывалась станцевать с женихом. Но я запретил, невеста уже и так не рада Машке. Хотя если бы не она, о свадьбе и вспомнить было бы нечего!
Наплясавшись вдоволь, мы пошли в глубину сада отдохнуть. Разгоряченная Машка прижалась ко мне всем телом и стала страстно шептать:
– Наконец-то мы будем одни, любимый, я уже вся извелась.
И стала покрывать меня поцелуями.
Чудна и великолепна малороссийская ночь. От горизонта до горизонта раскинулся над степью иссиня-черный купол небосвода, по нему рукой Создателя раскиданы бриллианты звезд, которые бесконечно далеки и близки одновременно. Огромная, в полнеба, Луна полыхает ослепительно белым светом, покрывая серебром и сад, и траву, и белые стены мазанок. Тонкими свечами устремились в небо пирамидальные тополя.
Все вокруг живет своей, непонятной, призрачной жизнью. Кажется, все замерло, но нет, над головой, гонимые слабым ночным ветерком, качают ветвями деревья. Оглушительно поют цикады, вдалеке ухает филин, чуть слышно журчит ручеек. Пахнет свежей травой, зрелыми, спелыми плодами, полевыми цветами, и этот океан ароматов обволакивает и убаюкивает тебя. Ты сидишь на лавочке, обняв за плечи любимую и молчишь. Молчишь, боясь словами разрушить гармонию природы. По телу медленно растекается нега. И ощущаешь себя единым с небом, Луной, садом, травой, землей. И чтобы добавить крайний штришок в идиллию, Маша кладет свою прекрасную головку мне на плечо. И больше ничего не надо – полная гармония! (Это я Гоголя начитался.)
Но идиллия продолжалась недолго. Откуда-то сзади раздался треск ломаемых веток и пьяные вопли. Через минуту перед нами, набычившись, стоял молодой пьяный хлопец с лицом потомственного алкоголика и на смеси русского и украинского начал, путаясь, что-то объяснять. Он был невысокого роста, коренастый и кривоногий. Похоже, зубов у него было больше, чем надо, поэтому они не помещались во рту и торчали в разные стороны.
Из его бестолковых объяснений я понял, что Машка обидела его зазнобу Лену, и ее нужно проучить. Но председатель запретил ее трогать, поэтому он будет разбираться со мной! Интересные дела! А где ж ты раньше был? Почему она весь вечер смотрела на меня, а не на тебя? Ты, что, рожей не вышел? Хотя и так видно, что не вышел! Если ты такой смелый, и Лена тебе так дорога, там бы, за столом сразу и разобрался с нами! И почему она сидела одна, без тебя, моя-то, смотри, всегда при мне! Или Лена тебя отшила, и ты ее боишься? Ты – слабак, женщин нужно завоевывать, а не упрашивать!
Не дожидаясь ответа, я решил действовать на опережение. Быстро встав, я сходу врезал ему коленом в пах. Хлопче с воплем согнулся пополам, а я, сложив руки молотом, добил его ударом по загривку. Казачок подогнул свои кривые ноги и рухнул на землю, как мешок гнилой картошки.
Схватив перепуганную Машку, мы стали быстро уходить. Но, не успев отойти и десяти шагов, услышали сзади звериный рык: казачок уже стоял на ногах, а в руках его блестела шашка! Он еще раз рыкнул, выставил шашку вперед, наподобие копья, и ринулся на нас! К бою на шашках я был не готов, но выбора уже не было. Резко оттолкнув совершенно бледную Машку в сторону, я достал свою шашку и побежал в сторону казачка. Сейчас главное отвести удар от Машки. Я не прощу ни себе, ни ему, если хоть один волосок упадет с ее головки!
У меня было преимущество: я выше на голову, и руки у меня длиннее. Но, отбив первый удар, я понял – преимуществ у меня нет. У казачка была хоть и тупая, но настоящая шашка! А у меня тоже тупая, но маскарадная, сделанная из консервной жести! С такой шашкой гопака плясать на сцене, а не в бой ходить! Хлопец был пьян, в глазах у него двоилось, хоть он и отчаянно размахивал шашкой направо и налево, но попасть в меня не мог. Я, правда, тоже. Мои познания в фехтовании ограничились просмотром фильма «Три мушкетера», где Боярский лихо заваливал десяток гвардейцев одним ударом, нанизывая их, как мясо на шампур. Отразив еще несколько выпадов, я сообразил, что делать. Изловчившись, я ударил его шашкой плашмя в левое ухо, гарный хлопец сразу поник и опустил шашку, я тут же ударил в правое ухо и, для контроля, треснул его по башке. Оглушенный казачок уронил шашку, упал, как подкошенный, на колени, обхватил голову обеими руками и взвыл раненым зверем. Победа!
Но тут Машка как заверещит:
– Помогите! Срочно врача, тут раненый!
От ее визга у меня аж уши заложило. Кого она собралась спасать? Неужели казачка? Машка подлетела ко мне и схватилась за правый рукав. На ней лица не было, глаза округлились от ужаса, такой испуганной я ее никогда не видел. Задыхаясь, она прошептала:
– Ты ранен!
Я осмотрел себя: да у меня вся правая рука залита кровью, но боли не чувствовалось, даже не было понятно, откуда идет кровь! На Машкин крик стали собираться какие-то люди, они с интересом смотрели на меня, обсуждали, куда меня ранили, и не обращали никакого внимания на мычавшего недалеко казачка. Машка стала с криком спрашивать, где врач. Кто-то ответил: «Сейчас приведу!» – и метнулся обратно.
Довольно быстро, минут через пять, прибежал какой-то мужичок, с докторским саквояжем в руках. Он деловито стал осматривать мою руку, для чего распорол скальпелем рукав до самого плеча. Рана оказалась не там, где он искал, а на кисти, в основании указательного пальца. Странно, рана не глубокая, а кровь прямо фонтанирует. Доктор протер рану и начал мазать ее зеленкой. Тут Машка отошла от шока и как закричит на него:
– Вы что делаете? Какая зеленка, тут шить надо! Вы, вообще, врач?
А мужичок, так спокойно, ей отвечает:
– Нет, я не человечий дохтур, я коновал!
Машка от изумления потеряла дар речи, а я засмеялся:
– Ты бы мне еще скипидаром под хвостом намазал!
Понятно, что здесь мне помощь не окажут. Нужно возвращаться к людям. Я отодвинул коновала и, подняв руку вверх, чтобы остановить кровотечение, пошел к свету. Машка с криками стала разгонять толпу, освобождая мне дорогу. Как только мы подошли к столам, в нашу сторону уже бежал председатель с каким-то длинным мужичком в круглых очках. По внешнему виду это был типичный сельский интеллигент, видимо «человечий дохтур». Врач быстро осмотрел рану, заставил пошевелить пальцем – сухожилия на месте, кости целы. Можно зашивать. Он открыл свой чемоданчик и стал раскладывать инструменты. Потом осмотрел толпу, окружавшую нас, и спросил:
– А кто мне будет ассистировать?
Перед ним мгновенно появилась Машка, назвавшаяся операционной сестрой! Доктора юный Машкин возраст не смутил, он даже довольно сказал:
– Приятно работать с профессионалами!
Машка в некотором роде действительно профессионал, мои травмы она лечила постоянно! Пока она промывала рану, доктор достал иглы и стал продевать нитку. Мы с Машкой как глянули на загнутые крючком иглы, обомлели – иглами такого калибра только слонов зашивать или бегемотов. Доктор, увидев Машкин испуг, стал извиняться:
– Других, к сожалению, нет, это у вас в городе все есть, а тут только эти. Но не переживайте, все сделаю аккуратно и не больно, анестезии, правда тоже нет.
Уже обращаясь ко мне, он зачем-то спросил:
– У вас родственники есть?
Он что, не исключает летального исхода? Не успел я открыть рот, как Машка меня перебила:
– Я! Я – его жена, – потом сделала паузу и тихонько добавила. – Будущая.
Доктор не понял Машкиных намеков, сказав, что невеста – тоже хорошо.
Потом он сделал то, чего никто из нас не ожидал: он достал маленькую деревянную палочку – это чтобы я зажал ее зубами, вместо анестезии, а Машке дал нашатырь со словами:
– Если будет терять
