24. Торжественное построение
В 10.30 из ниоткуда материализовался ротный. Я впервые увидел его в парадной форме. На его широченной груди среди россыпи юбилейных медалек скромно ютился орден. И не простой орден, а Орден Боевого Красного Знамени, очень серьезная награда, среди военных ценится даже выше, чем Орден Ленина, высшая награда Союза. Орден Ленина дают всем: и дояркам, и трактористам, и шахтерам, а «БКЗ» – только военным и только за реальный подвиг. Сидя в штабе, его не получить, поэтому и ценится высоко.
Ротный выглядел грустным и как-то незаметно превратился из привычной Челюсти во Владимира Михайловича. Он подошел к нам и так тихо, по-отечески сказал:
– Выходи, ребята, строиться.
Народ перестал смеяться над Машкиными сказками и посмотрел на ротного, в эту минуту он показался таким родным! Стало жалко с ним расставаться. Машка сразу закрыла рот и вскочила с кровати. Теперь у нее было важнейшее дело – нужно встать в первый ряд напротив стола, где мне будут вручать диплом. А при таком количестве желающих это было проблематично. Она картинно накинула на плечи меховое манто, чтобы все успели оценить игру и переливы меха. Подхватила длинными пальчиками сумочку и уже безо всяких церемоний рванула на плац!
Все женщины, глядя на убегающую Машку, тоже, как по команде, рванули за ней. Пропустив женщин вперед, мы стали потихоньку спускаться. Спускались молча. Я шел и смотрел на стены, потолок, лестницу, перила и мысленно прощался.
Прощай моя родная рота, долгих четыре года ты была мне домом, настоящим домом. Я уже не отделял тебя от себя, настолько мы сроднились. Сколько раз я мыл тебя, подметал и чистил! Не сосчитать. А теперь все, у тебя другие дети, а мы... Мы уходим навсегда. Не люблю это слово. Какая-то обреченность в нем.
Спустившись вниз, мы так же молча построились. Ротный и три взводных молча курили в стороне. Спустился старшина, молча посмотрел на строй. Потом встал по стойке «смирно», поднес руку в воинском приветствии и громко сказал: «Благодарю за службу!». Мы нестройно ответили: «Ура!» Я понял, Коля прощался с нами лично, а не как старшина роты. Подошли командиры, так же кратко, по-военному, попрощались с нами. Я смотрел на своих товарищей, через час мы разойдемся и уже никогда не встанем в этот строй. В жизни еще будет много-много разных строев и построений, но этот строй особенный – он первый, как любовь. Тут у каждого свое место, кругом твои товарищи, ты привык, что они стоят в этом порядке, от этого становится уютно. Гражданским это может показаться дикостью, но я их прощаю, они же гражданские, что они в жизни понимают?
Ладно, хватит грустить, на выпуск положено радоваться и веселиться! Ротный, уже командным голосом, напомнил нам порядок проведения, особо заострил наше внимание на том, чтобы мы, получая дипломы, представлялись не курсантами, а лейтенантами. Хорошо, что напомнил, а то я об этом совсем не подумал.
К плацу подходили как всегда – толпой. Только перед самым поворотом на плац выровняли шеренги и колонны и взяли ногу. На плацу уже построились полк, преподаватели и штаб училища. Наши две роты должны были подходить крайними. Над плацом развевались флаги, оркестр играл бравурную музыку, а за трибуной и на подходах к ней стояли родственники, жены, подруги и просто любопытные гости. По большому счету – это общегородской праздник.
Начальник училища и другие приглашенные генералы, стоя на трибуне, должны произнести короткие напутственные речи и перейти к вручению. Напротив нас, на другой стороне плаца, располагались столы, где уважаемые товарищи полковники вручали нам дипломы.
Я обычно стою в середине строя, и поэтому Машка не увидела меня или потеряла среди трех сотен выпускников. Она так и не смогла выяснить, к какому столу меня вызовут, и поэтому растерянно металась и махала огромным букетом цветов, пытаясь привлечь к себе мое внимание. Я – точнее все – конечно, ее заметили. Все гости организованно стояли за трибуной, только одна Машка мельтешила перед ней! В конце концов, это надоело, и Начальник училища, прервав свою пламенную речь, сделал ей замечание прямо в трибуны, сказав:
– Дочка, никуда он не денется, через час он будет весь твой!
Народ в строю засмеялся. Но Машку это не смутило, с обиженным видом она отошла в сторонку и встала сбоку от трибуны.
Я тоже не знал, куда и когда меня позовут, перед нашей ротой стояло столов пять, поэтому внимательно слушал фамилии. Машка, вытянув шею, тоже вслушивалась, но так как ей было плохо слышно, ее снова понесло на плац. Тут уже вмешался патруль и стал сгонять ее обратно к зрителям. Но Машка не была бы Машкой, если бы так быстро сдалась. Сначала она, применив все свое обаяние, пыталась договориться с патрулем, затем, увидев, что патруль непреклонен, стала от него бегать! Патруль действовал решительно, но аккуратно, силу не применял, чем Машка с успехом пользовалась, она вертелась, отмахивалась букетом и не давала себя увести. Все с интересом и смехом наблюдали за ней, пока разъяренный папа не вывел ее за руку с плаца!
Пока я смотрел за отловом Машки, отвлекся и пропустил свою фамилию. Ротный гаркнул мне, и я быстро выскочил из строя. Подойдя строевым шагом к столу, я в горячке забыл, что я уже не курсант, а лейтенант. Так и представился, курсантом! Звание «курсант» мне и сейчас ближе и роднее. Машка, которую с одной стороны держал за руку папа, а с другой прикрывал патруль, увидела меня в последний момент! Попробовав вырваться, она стала размахивать сигнальным букетом и что-то кричать. Я, с трудом сдерживая смех, пожал товарищу полковнику руку, взял диплом и вернулся в строй. Народ в строю уже не смеялся, а ржал! С одной стороны, мне было жалко Машку, а с другой – очень смешно! Расстроенная красавица бессильно опустила букет и с обиженным видом поплелась к зрителям. Встав в первый ряд, она снова принялась искать меня, но, видимо, не нашла и еще сильнее расстроилась. Потом она очень возмущалась, что ей не дали вручить мне диплом! А папа, помня о том, что Машка уже не просто дочь, а замужняя женщина, сказал мне, чтобы я сам наказал ее, своей властью. Обязательно. Как ее наказывать, я не имел представления, да и не собирался этого делать.
После вручения была самая грустная церемония – прощание со Знаменем. Обычно такое бывает в жизни военного один раз – на выпуске из училища. Но в девяностых годах началось повальное сокращение и расформирование полков, некоторые мои однокашники прощались со Знаменем по два, а то и по три раза!
Оркестр играет грустную, щемящую музыку, мы становимся на одно колено, фуражку берем в правую руку, под колено кладем большой советский юбилейный рубль. Мимо медленно проносят Знамя, и каждый его целует. Я не сентиментальный человек, но в глазах стали наливаться слезы, и слегка защемило сердце. Это был прощальный поцелуй. Все! После него уже никакой любви не будет. Я задумчиво посмотрел на огромную клумбу с тюльпанами, разбитую перед нашей «школой», и невольно улыбнулся – сколько цветов с этой клумбы было сорвано и подарено Машке – сотни! А сколько раз меня гоняли за это! Настроение у меня слегка повысилось.
Знаменосцы дошли до конца строя. Мы по команде поднялись с колен и с криком «Ура!» бросили монеты вверх! Рублевый дождь зазвенел и покатился по плацу, первокурсники метнулись на плац собирать счастливые рубли: примета – кто найдет такой рубль, тот доучится до выпуска. Затем мы перестроились повзводно. Оркестр грянул «Прощание славянки», начальник штаба училища взял командование на себя.
– Равняйсь, смирно, равнение направо, первая рота прямо, остальные напра-Во! Шагом марш!
Меня, как обычно в таких случаях, стали подкалывать – а где «линейные»? Линейных не было, но я сам грустно посмеялся – больше меня так никогда не подколют.
Наша рота шла второй, поэтому, когда мы подошли к трибуне, впереди уже стояла толпа встречающих! Мы сходу вошли в нее и растворились среди родственников. Несколько нарядов патруля пытались безуспешно навести порядок, но это было бесполезно! Своих в толпе я сразу увидел, а где Машка? Где носит эту неугомонную девчонку? Каких приключений нашла моя красавица на свою попку? Я оглянулся. А, вот она! Машка с плачем и криком нападала на начальника патруля, который не дал ей выбежать на плац. Высокий офицер стоял перед ней, как провинившийся ребенок, и что-то неуверенно пытался объяснить. Машка его не слушала, а только плакала и нападала. Потом что-то в ее мозгу перещелкнулось, она резко повернулась, оглянулась и увидела меня. Слезы у нее мгновенно высохли, лицо расплылось в счастливой улыбке, и она побежала ко мне.
Не добежав до меня пары метров, она резко остановилась, осмотрела меня с ног до головы и томным голосом спросила:
– Товарищ лейтенант, разрешите вас поцеловать по случаю выпуска из училища?
Я, подыгрывая ей, командным голосом ответил:
– Разрешаю, целуйте, товарищ жена!
Машка изобразила на своем красивом лице удивление – я первый раз прилюдно назвал ее женой. Она подошла и скромно чмокнула меня в щеку. На мое удивление она ответила:
– Это курсанта можно помадой измазать, а офицера – нет!
Увидев, что произвела неожиданное впечатление, красавица дала волю чувствам – завизжала от восторга и повисла у меня на шее, покрывая лицо и китель поцелуями. Как в старые, добрые времена! Потом мы долго фотографировались. Машка справа, Машка слева, Машка в фуражке, Машка в кителе, хорошо, что она мои штаны не захотела надеть! После затяжной фотосессии я пошел в роту за денежным, вещевым и продовольственным аттестатами. Машка вызвалась проводить меня до роты, а заодно посмотреть на старинный ритуал посвящения в офицеры.
Мы, еще будучи курсантами – самыми младшими по воинскому званию – всегда отдавали офицерам воинскую честь первыми. А теперь мы сами стали офицерами и уже нам курсанты, как младшие по званию, должны отдавать честь первыми. Тому, кто самым первым отдаст тебе честь, положено давать пять рублей, второму – три, а третьему – рубль. Первокурсники, спрятавшись в кустах, завидя молодого офицера, выскакивают и, как написано в Уставе, за пять метров переходят на строевой шаг и, вытянув шею, отдают тебе честь! А ты с довольным видом даешь ему деньги и начинаешь чувствовать себя настоящим офицером! Машка, как обычно вцепившись мне в левый рукав, изображала королеву на приеме, но уголки ее губ поднимались в счастливой улыбке.
Пока я получал аттестаты, Машка в беседке около казармы снова развлекала народ своими россказнями. Но уже с меньшим успехом. Напряжение росло, после роты нужно идти в штаб училища, получать предписание, в котором будет написано дальнейшее место службы. Для подавляющего большинства это было тайной. Как и для меня, и для Машки. Но ее, похоже, исход этой лотереи уже не волновал. Для себя она уже приняла решение – ехать в любом случае, если не сразу, то вскорости.
Я спустился вниз, Машка придирчиво изучила выданные мне аттестаты, потом зажмурила глаза, что-то представила и счастливо улыбнулась. Я знаю эту улыбку, у Машки только похоть на уме.
Пока мы шли к штабу, Машка сосредоточенно молчала, только
