В глазах лунного тумана…

…Медленно гаснут огоньки. Наверняка, многим прохожим уже они казались подозрительными, зловещими, шепчущими устами трусливых старухи чопорно-насмешливых мужей: «Ночью летало себе все, незвано над городом, Существо…»
…Оно с легким и весьма беспечным наслаждением махало медленно крыльями, разминая их, и оглядывалось по сторонам, прищуриваясь кбашням с тонкими кованными узорами на конце и к, почти скрывшимся, звездам. Существо с негой вздыхало ночной воздух, зная, что с первыми лучами солнца он рассеется за пылью и плаксивыми серыми тучами шумного города, все подозрительнокосящегося в его сторону, отмечая… каменные острые когти и, казалось, взъерошенную мелкую шерсть на спине. Быть может, оно уже с тоской думало, что устало прятаться от зари, чтобы не проглядеть ушедшей луне тоскливо вслед неподвижно-каменным взором до ее возвращения…
Как же ему упоительно, убежав от лучей рассвета в свой темный, чуть пошатнувшийся и охваченный паутинной, замок среди, вечно мерцающего вечерними светлячками, леса; поить, одним взмахом лап и скользко-чешуйчатого хвоста, крыльев, птичек и лесных зверей (они за это убаюкивали Существо песнями и играли с его добрыми и заботливыми, сильными движениями)! А потом выводить из водорослей и жемчужин узоры для сорок-кокеток, которые рассказывали за это обо всем на свете, треща и перебивая друг друга.
Существо же скучающе вздыхало, с холодящим ужасом осознавая, свое тревожно стучащееся в дверь света, от одиночества, сознание, лениво отмечая, самоотвержено-защищающим всякого слабого и по-чистому-робкого, взглядом резвящихся в ручейках зайчиков и мишек, грустно запоминая всякую мелочь из рассказа черно-белых пернатых трещоток про то, как: «В городе снова кого-то услали в далекий край, без возврата, потому, что королю не понравилось его скромно-дрожащее послушное лицо; как недовольный купец снова так ударял свою служанку по щекам, что они у нее припухли и покрылись кровавыми трещинками; а нищий старик, с болью отмечающий безразличное проходящее лицо щеголяюще-сверкающей знати, терпит укусы собак, пытаясь ласково уговорить их, более милостивых, уступить кроху хлеба (пренебрежительно выкинутой какой-то подозрительной спутницы проходящего)…».
Оно с испугом и сосредоточенно-судорожно собирает, разлетающиеся щемяще, туманными листиками, капли рассудка после услышанного и с укрепляюще-облегченным вздохом отмечает закат (ему пора напоить бедного, пролить потоки справедливости на гордого и жестокого), решительно-теплым шелестом, на прощанье, вскинутых крыльев проливая на своих, разочарованно-стихой элегией приготовившихся верно ждать, маленьких лесных друзей непроницаемую стену из волшебного дождя...
И вот снова грозно-торопливо шипящими во тьме стрелками, мчится с гулом колоколов и треском грозы Время, пришпоривая Существо отряхнуть от себя закравшиеся тени и спешить облететь город до восхода солнца, пока его не обнаружили, суеверно-вечно готовые предательски трусливо и глупо завизжать, жители; а также - хаос призрачно-черных хихикающих цветов, больно и бесцеремонно не устававшие царапнуть неожиданно его, несмотря на устрашающее рычание и мнимо-кровожадный яростью блеск глаз. Их владелец беспокойно-выжидающе ждет рассеивание сумеречной дымки, чтобы понять, не наваждение ли это и луна все еще как-то многозначительно-кокетливо подмигиваетему своим с нежно-стеклянным глазиком…
…Он неожиданно опускает Существо на каменные плиты мостовой, ведующую к воротам города (буквально при выходе из леса), разлив необычно-дивную мелодию вокруг; оно вслушалось (то приближались испуганные, стремительно-осторожные шаги). Оно обернулось на этот, заманчиво-таинственный, словно шепот, и…изумленно встретило собственное Сердце (как странно, скорее, думалось ему, что оно пришло так тихо и негаданно, маленькой бледной девушкой; что, едва завидев,трепетно-заинтересованно, вытянутую шею Существа, звонко ойкнула и поспешила спрятаться за камнем, с весомым страхом понимая, что убежать ей некуда, никто даже не проходит мимо, не услышит, а неясное создание с мощными крыльями и тяжелыми лапами неслышно приближалось, любопытно принюхиваясь к подолу ее платья).
Ночь мимолетно рассеяла слепо барабанящие капли, оставляя только непонятный гул, вдали от утихающего ветра, сияние, беспорядочно-суетливо, подлетающих к земле бабочек луны; это словно мягкой синевой уносило испуг и опасения Сердца Существа, с радостным восторгом прикоснувшегося к его спокойной приветливой шерстке загривка. Звездочки с будто завистливым миганьем искристых ресничек отмечали, как Существо аккуратно-вдохновенно окружило его почти невидимым серебристым фонтанчиком с теплой и, естественно так сладкой, водой, без стеснения делясь увлекающей игрой обитающих там алмазных рыбок, приятно щекочущих хвостами.
Что за странно-долгожданный, дивный миг ощутило оно (девушка совсем не кричала ему: «Уйди!!... Кто-нибудь, уничтожьте этого монстра!!..», не смеялась над ним, а просто тихо сидела в тени его могучего огромного, в неге опустившегося на, отливающую фиолетовыми облачками, траву, тела)? Существо впервые слышало, как тоненько поет его Сердце, плетя изысканный венок из феерических, зеркально-светящихся, травинок ночи, и… ему вдруг захотелось,чтобы она не имела конца.
…Все ему казалось живительно-согревающим, словно как ласково гладящим по голове, невыразимо-приятно задевая торчащие, с крупными кисточками, уши – песня ночного, переливающегося луной, леса, тоненькое, загадочно-словно давно знакомое, создание с черной гладкой головкой и необычнойглубины сапфира глазами; в которых отражался его собственный, задумчивый (почти околдованный ею) взгляд, как-то, с колко ноющей досадой, встретил мелькающие, в направлении к ним, огоньки и бесцеремонный, рассерженно-яростный, ор: «Где это крылатое чудовище?!... Оно заманило ту, которая принадлежит мне!!... Схватить его!!!...– Мы расправимся с ним, не беспокойтесь, мало оно детей наших похищало и кровь выпивало?!... – Девку ко мне (теперь-то она от меня не убежит!), а чудище, пытавшее ею завладеть – на костер (его камни не возьмут и виселица, а в воде оно не тонет, только управляет ею)!!!...».
И Существо ринулось навстречу подбежавшей толпе мужчин и женщин с кисло-озлобившимися лицами, отчаянно загораживая собою от них туманно-единственное, бесценное, что у него есть – Сердце (с почти прозрачными слезами наблюдая, как оно дрожит всей фигуркой и растерянно-робко отталкивает побелевшими хрупкими ручками, с удовольствием нахлынувшую на него, толпу). Пришлось Существу применить вихрь ярко-малинового льда и, немного удушливого, грязно-желтого пара, чтобы отвлечь налетчиков и подтолкнуть его к показавшемуся, по его пронзительному реву, замку, который терпеливо скрывал непроницаемый магический дождь...
…Оно не думало вызывать его для своего спасения, когда массивные веревки сжимали ему лапы и крылья, а языки пламени неумолимо-безвозвратно грозились завертеть в своем страшном плясе. Ведь ему… было привычно то чувство, что оно каменной статуей возвращается на свое место, сильно почерневшей и поцарапанной пиками горожан, восторженно орущих в тот жуткий миг: «Огня, только огня ему, страшиле хвостатой!!!...»; ему не больно больше, несмотря на побитые контуры широкой, застывшей груди, ведь…
…Существо знает, где-то там, в мистически-тихом и добром лесу, его друзей, зверушек и птиц, никогда не бросит его, такое тоненькое, дивное; удивленно озирающееся на, бледно-радужные, ручьи вечного дождя замка, поразительной глубины, глазами, всегда усыпляющее его своим, словно близким, голосом, Сердце…