Мертвая тишина нависла над деревней! Дома стояли пустые, хлопая раззявленными ртами незакрытых дверей. За несколько недель, дворы поросли бурьяном, скотина неприкаянно бродила по улицам, куры что- то рыли в придорожной пыли. Бабки, практически не выходили из своих домов, копались в своих огородах и тихо шушукались, стоя у плетней. Показывали, осторожно, едва заметными кивками головы в сторону реки. "Ведьма! Это ведьма, глянь, всех извела. Не зря ее с машины выкинули. Думали, что мертвая, надысь, а ее ж ведьму, рази убьешь? Тута с подходом нада" - шипела баба Пелагея, тихонько стуча клюкой о колья.
"А вчера, я сама видела" - вторила ей Матрена- "Я утей ввечеру искала, глянь, а она на мостках стоит, волосья распустила, в чем мать родила, и в воду глядит. А потом чего- то бросила! А около мостков-то огонь горит и пахнет травой какой-то. Че делать будем, бабы?"
"Да че исделаешь? По хорошему с нею нада, не тронет тада!"
В доме над рекой бурлила жизнь. Каждый вечер, через плотные занавеси было видно, как на столе горят десятки свечей и поднимается пар от какого-то варева.
Однажды, рано утром, Ангелина вышла из дома и отправилась по дороге, в сторону города. Старая цыганская юбка, выцветшая до неузнаваемости, раздувалась, билась, трепетала от сильного ветра, густые темные волосы, как шаль, окутывали ее почти до пояса, вздымались сзади черной волной и, казалось, цыганка летит...
Под старым огромным дубом, на окраине леса, она остановилась, оглянулась и присела на маленький, поросший муравой, пригорок...
Из леса вышел высокий, кучерявый, худой и смуглый старик. "Ну что, ты сделала дело?
Душа твоя теперь спокойна, черная ярость больше не беспокоит ее? Сколько душ ты сожгла и пепел развеяла по реке? Этого хватит?"- очень молодым, совершенно не подходящим к его внешности голосом, пропел, прозвенел, цыган.
" Нет отец, дело не доделано. Их двенадцать было. Двенадцать и будет! Иначе черная беда никогда не покинет меня. Я ненавижу их! Я ненавижу всех! Они все одинаковы!"
Вечером, на столе в старом доме, три куклы, одинаковые, сгорбленные, с проткнутыми толстыми иглами туловищами, стояли около очага. Тонкие руки мяли тряпочные фигуры, рвали их, мочалили веревочные волосы. Яркий огонь разгорался, сухая полынь слегка искрила, аромат плыл, вырывался из дверей и долетал до самой реки.
Целая сумка всяких вкусностей, которые Ангелина притащила из города, прельстила одиноких старух. Неуверенной вереницей они подползли с дому Ангелины и постучали. "Звала, принимай гостей, хозяйка" - пробасила Матрена, протискиваясь на кухню.
Нарядный стол, колбаса, городские конфеты в нарядной коробке, торт, бананы, малюсенькие рюмочки и огромная бутылка темно коричневого ликера, такого бабки не видели лет сто. После первой, щеки разрумянились, язык развязался, женщины повольготнее расположились за столом, подперли головы руками. "Эх, споемте, вспомним как жили" - и протяжная песня поплыла над рекой.
"Ох",- вдруг подскочила Ангелина, -" Я ж дыню забыла! Первую. Такая длинная, вы такую не ели. Сейчас, она у меня в бане"
Надежно подпертые кольями двери не оставляли никакой надежды! Крики, среди шума и треска горящих старых бревен были не слышны, да и слушать было некому! Столетний дом сгорел как щепка.
Тонкая фигура билась на мостках, изгибалась, тряслась, волосы взмокли и плетями хлестали в такт порывам, бешеного, ниоткуда налетевшего ветра. Пепел из пакета, летел вдоль бурлящей воды и покрывал ее серой патиной.
И вдруг, от измученного и избитого ураганом тела, отделилось черное, кипящее облако. Оно поднялось над рекой , взлетело темной огромной птицей и скрылось над лесом.
Цыганка упала на колени и подняла руки к небу, тонкий птичий клекот постепенно стих....
