Черная ярость. Часть 4

Жуткая и гнетущая тишина повисла над опустевшей деревней. Апрель, со своей тихой, хрустальной капелью и сумасшедшим разливом обезумевших рек, прошел быстро. Ласковый май, в несколько теплых ночей залил белой пеной безлюдные сады, аромат цветущих деревьев плыл, переливался хрустальными волнами, и вселял надежду в сердце, совершено растерявшихся деда Андрея и Василисы.
Подолгу сидя вдвоем, на диване, стоявшем напротив окна, они напряженно вглядывались в пустую улицу, как будто ожидая кого-то. Но никто не шел, никого не было.

Несмотря ни на что, весна, ворвалась, яркая ранняя, диктуя свои законы жизни и возрождения. Работу в поле, огороде и на пасеке никто не отменял и дед Андрей с Василисой, потихоньку, постепенно стали забывать о страшном кошмаре, обрушившимся на деревню.
Ангелина, почти до конца мая, безвылазно просидевшая в своем дворе, лишь изредка уезжавшая куда-то на дрынчавшем автобусе, и возвращающаяся с полными сумками, стала потихоньку выходить на улицу. Ее видели то на реке, с прутиком, гнавшую бестолковых уток на двор, то на лугу на рекой, где она пасла свою козу.
Однажды вечером, в окно Василисы раздался тихий стук. Выглянув, женщина увидела, что за тяжелыми, темно-сиреневыми гроздьями цветущей сирени, виднеется туго обтянутая косынкой, маленькая, и изящная головка.
"Здравствуй, Вася! Ты только не гони меня. Ты ведь знаешь, я ни в чем не виновата. Попутал дьявол, вот и нагрешила с мужиками. Так и они хороши, лезли как мухи на мед. А я ведь не железная. Вон сколько одна была, без мужчины. Пусти!"- тихий голос Ангелины был совершенно несчастным и дрожал от слез. Василиса пустила женщину в дом.
До поздней ночи они сидели на кухне, то плача, то смеясь сквозь слезы, вспоминая, поминая, прощаясь и прощая. И перед уходом Ангелины, дед Андрей сказал: " Знаешь, дети решили к нам переехать. Будут на хозяйство вставать,ближе к осени. Так что, хошь, приходи, помогать мне на пасеке будешь. Да и с мальцом посидишь, Васе на огороде работы много. Все не одна".
Темные глаза цыганки блеснули в ответ, благодарно и странно.
Мальчишку дочь с зятем привезли на следующей неделе и уехали в тот же вечер, спеша попасть в город до ночи. "Только присматривайте уж получше, одного к реке не пускайте, а то вон у вас чего тут натворилось. Кошмар, да и только", бросила дочь напоследок, прыгая в машину, - " да и меду много не давайте, что-то он чесаться стал от сладкого, аллергия, врач сказала". Машина взвыла и понеслась по дороге, теряясь в зеленой дымке распускающихся лесов.
Ангелина стала помогать деду на пасеке. Мир пчел, захватывающий, естественный, четкий и правильный, захватил ее без остатка, вместе с Андреем она изучала его, читала журналы по пчеловодству, которые дед выписывал много лет.
Золотистая, огромная, величественная матка, вальяжно и томно расхаживающая по улью, ее свита, деркая и быстрая, подкармливающая матку молочком, трутни, дурные и мускулистые бездельники, запрограммированные на постоянный трах, молодые верткие стройные, еще неоплодотворенные самки, красивые изящные, но никому до поры не нужные, все это так напоминало мир людей. Ангелина до деталей изучила это искусство, уже через месяц, она умела манипулировать пчелами, знала как их успокоить, разговаривала с ними на одном языке, могла спокойно без защитной одежды и дымника залезть в улей. Дед Андрей с удивлением, и иногда с ревнивым раздражением, наблюдал, как женщина на равных со своими подопечными, снует по пасеке, почти летает, порхает, чистит летки, проверяет влажность и температуру, убирает мартовскую подкормку. А после обеда, расстилает покрывало на лавке, прямо посреди пасеки и спит под равномерный гул, совершенно не опасаясь своих крылатых подружек.
"Только не распускай свои космы"- ворчал дед, -"загрызут". Ангелина слушала и посмеивалась, она знала, что пчелы ненавидят темную мохнатую одежду, лохматые волосы.Ведь медведь -главный враг пчел, разоритель гнезд...
Много тайных знаний усвоила Ангелина - о запахах, раздражающих пчел, о войне старых и молодых маток, о роении и способах поимки роя, о том, как себя вести перед ульем, запрете находится прямо перед летком и многое другое...

Настал июнь, время роения и подготовки к главной работе, июльскому первому сбору

Василиса с Петькой почти не ходили на пасеку, но в субботу, женщина попросила Ангелину- " Слушай, мне надо в город мотнуться, побудь с Петькой, я мигом, туда и обратно".
"Хорошо", -улыбнулась цыганка, "Мы поиграем, у меня сегодня срочных дел совсем нет".
На огромной поляне, сплошяком заросшей плотным ковром низеньких, мелких ромашек, недалеко от пасеки они с Петькой долго играли в мяч. Устали, толстый Петька страшно запыхался и вспотел. Густой и пряный запах ромашек, казалось, впитался в кожу, проник во все поры. Ангелина расстелила покрывало, достала хлеб, вареную курицу, щедро натертую чесноком и укропом, немного забродивший квас. Они с аппетитом перекусили и разлеглись на покрывале, слегка задремав.
Вдруг Ангелина вскочила и растеребила сомлевшего Петьку. " Слушай, я такую игру знаю, зашибись! У меня и маска есть. Давай поиграем, а потом на речку. Вон ты потный какой!"
Она вытащила откуда-то из кустов, смешную волосатую маску медведя. "Гляди, ты будешь медведь! А я буду лиса. Я от тебя буду прятаться, а ты искать! Найдешь, поменяемся!"
Петька напялил маску и они начали носиться от дерева к дереву с гиканьем и улюлюканьем. Ангелина неслась, как легкая птица и вдруг скрылась в лесу. Петька искал ее минут десять, потом соскучился и побрел в сторону пасеки. У первого же улья, прямо перед летком, он увидел свой мяч...

Василиса, уже подходящая к пасеке, чтобы забрать Петьку увидела, что мальчишка, нелепо подпрыгивая и размахивая руками, прямо перед ульем, пытается отбиться от вихря озлобленных и жалящих его в голову и лицо, пчел. Он упал на колени и тяжело дышал, лицо его посинело. Женщина бросилась на помощь, смахивая насекомых и закрывая и Петьку своим телом, и тут огромный черный рой трубно - гудящей, плотной периной покрыл их полностью...
Тонкая смуглая рука подобрала маску, отброшенную в сторону, смятую и уже ненужную.

Когда дед Андрей, которого позвала ополоумевшая от ужаса, бледная до синевы Ангелина, прибежал на пасеку, все уже было кончено. На траве перед ульем, лежали Василиса и Петька. С бордовых, вспухших, обезображенных лиц, с ужасом смотрели в июньское небо открытые глаза...
Дочь с зятем ворвались в дом, где на столах лежали обряженные для дальней дороги мать и сын, дед Андрей молча, тяжело, с трудом встал и пошел им навстречу. Губы его тряслись. Обезумевший зять, с размаху, влепил деду пощечину. "Сколько раз я просил не пускать ребенка к пчелам, ты, старый маразматик!".
Дед дернул головой, промолчал и только с трудом повернувшись, ушел в другую комнату и лег на кровать.
Наутро, дочь зашла попрощаться, они увозили тела в город, чтобы похоронить недалеко, на городском кладбище. Дед Андрей лежал на кровати, вытянувшись в струнку, одна часть лица была перекошенной и неживой. Из уголка рта стекала слюна, глаз был полузакрыт. Его парализовало.