дождь заплакал мне несколько случайных страниц. Конечно, все это было бы непоправимо, не помни я текста. Я наскоро переписала искалеченный текст и тут… словно что-то толкнуло. И я с новой силой села писать то, что давно крутилось в голове, но не находило выхода. Вовсе не планировавшиеся строчки немного сбили весь текст с основного сюжета, потому пришлось латать и перекраивать. Времени передохнуть совсем не было, я целыми днями просиживала за клавиатурой, вымарывала, перепечатывала, вычитывала, исправляла… Мама только сочувственно качала головой.
А про ситуацию в огороде я узнала уже когда ничего нельзя было сделать. Лиана добралась до верхнего побега, обвила его и задушила. Лиана была уже намного сильнее, ствол был только раза в два тоньше, чем у дубка.
-- Почему ты со мной не разговариваешь? – удивлялась она. И трепала боковые ветви, на которых слабенько топорщились желтоватые листочки. Дубок молчал. Ему больше нечем было говорить. Он умирал.
-- Скажи что-нибудь! Раньше ты хотя бы спорил, а сейчас просто молчишь. Не пугай меня! – плакала Лиана. У нее тоже опадали листья. – Я даже ни разу не цвела! Подожди немного, ты увидишь, что я вовсе не такая как все! Вот увидишь, я расцвету – и все, даже эти заносчивые розы, побледнеют от зависти. У меня такие красивые цветы! И это все будет только для тебя! Все засохнут от зависти. Рядом со мной… с нами им просто нечего будет делать! Не бросай меня!
Дубок молчал. Он только вяло помахивал сухими ветками, осыпая мертвые листья. И Лиана с каждым днем все слабела и слабела. Голос ее был все тише и тише, она почти постоянно плакала, но, по-моему, так и не поняла, что Дубок умер. И уже тем более – что это она его задушила.
Только один раз, уже практически сухой Дубок прошелестел – чем непонятно, -- Я тоже тебя…
Но Лиана уже не слышала. Она была в трауре. От сухих веток ее побеги отделялись неохотно, с видимой болью, а затем скручивались, чернели и высыхали. Лиана потосковала совсем недолго, а потом окончательно засохла. Последний живой листок я как-то углядела и наскоро срезала черенок. Он был едва влажным внутри, и, конечно, не принялся. А когда я стала убирать высохшее дерево вместе с останками Лианы, то выдернула ее с корнем. И что удивительно, корня у нее не оказалось вовсе. Ни сгнившего, ни отъеденного. Никакого. Так, закорючка, позволяющая только не сдвигаться с места. Вот так так! Дай ей возможность, она бы с ногами влезла на Дубок.
Я часто крутила в голове несчастную Лиану. Ну что мне стоило посадить ее к большому дереву! Тогда бы она прожила несравнимо больше. Но я же не знала, что она принимается нормально расти только уцепившись за кого-нибудь. Мне почему-то казалось, видимо, со слов моих подруг, что это куст. А значит, вполне самостоятельное растение. А на самом деле – жалкий потребитель чужой жизни. Наверное, Лиана даже не догадывалась, что Дубок и умер безропотно, потому что тоже ее любил. По-своему, самоотреченно. Хотя, у него ведь не было выбора…
Глупо, но проезжая как-то через Сочи, я увидела свою Лиану. Только она была гораздо больше. Целый ансамбль лиан. Они облокачивались на кованую ограду и нимало не смущались того, что ни одного кормильца у них не было. Они беззастенчиво запускали корешки-пальчики в каменную облицовку опор, в цемент, и, кажется, даже пытались в саму решетку. И все, абсолютно все молчали. Нет, какой-то говор у них все-таки был, но это было что-то совершенно нездоровое. Хихиканье, воркование, смех. Но ни одной здравой мысли. Ни одного членораздельного слова. Наверное, они просто не знали – как это – обреченно любить, даже не догадываясь, что эта любовь обоим может принести смерть.
На подруг я, конечно, обиделась. Не могли сказать сразу, что были в Сочи, а не на островах. Тогда я бы быстренько нашла способ сделать счастливой мою Лиану.
Кстати, когда я подковырнула стебель одной лианы, то обнаружила вполне развитый корень.
И уж точно никакими такими суперкрасивыми цветами эти лианы не цвели. Так, что-то мелкое, собранное в пучок. И они даже не пахли. И вовсе это были не лианы, а какая-то вьющаяся живая изгородь.
