Тук - тук. Тук.
Подвешенный на ручке дверцы, желтый пузырек ароматизатора раскачивается маятником, отмечая неровности дороги. Бьется о стекло, отвлекает внимание. Он напоминает половинку песочных часов. Глухо постукивает на выбоинах подвеска, спидометр тревожно моргает красным. Сто тридцать. Сине-серое в сумерках, шоссе петляет, извивается, тихо шелестит под колесами. «Слыш-шш». Так же, практически неслышно, пересыпался песок в песочных часах, давно, в детстве. Вспотевшие руки вцепились в баранку. Это тело мое здесь, а на самом деле я там, дома, полчаса назад.
- Ты вообще меня слышишь? Ты же не был таким, Вить!
Жена держала мои руки в своих, и все говорила, говорила о наболевшем.
- Откуда это равнодушие, Витя? Ты всех, всех оттолкнул, даже родных!
Она плакала, кусала губы – а я сидел и злился, не понимая причин вспышки.
- Ты даже к родному отцу в больницу не пришел! Да, так проще – наплевать на всех, отгородиться – и не видеть проблемы. Ну, нельзя же так, Витя! Нам от тебя не деньги нужны! Человек нужен!
Она вышла в коридор, и вернулась уже одетая, с туго набитой сумкой. - Я ухожу к маме.
Жена стояла в дверях, а мне и сказать было нечего. Трещина в отношениях появилась уже давно. Первым звоночком, года три назад, стал телефонный вызов. Звонил Олег, друг.
- Вить. – Сказал он. – Мама умерла. Приезжай.
Новость застала врасплох. Я как раз ехал на корпоратив, чтоб в неформальной обстановке обсудить кое с кем перспективы карьеры. Случай подвернулся удачный, грешно упускать.
- Олег – я прокашлялся, и придал голосу соответствующую интонацию. – Друг, прости. Не могу. Прими соболезнования, ну что тут сказать.
Он немного помолчал в трубку.
- Приедь. – Повторил он. – Пожалуйста. Хреново мне.
Такси уже сворачивало к ресторану, где и намечалась пирушка. « Олег, прости, не могу сейчас говорить. Как освобожусь, сразу приеду». – Я отключил телефон.
Приехать получилось только через три дня, мать Олега уже схоронили. Он ни словом не упрекнул, но заходил с тех пор реже, да и отношения стали гораздо прохладнее. По-моему, именно тогда жена впервые попеняла: «Ты какой-то бесчувственный становишься. У человека горе, а ты…»
Потом были ссоры из-за бабули – не помог с огородом, вышла неприятность с братом жены – на место, куда он почти устроился, я пропихнул одного парнишку. Не за просто так, понятно. И с каждым разом жена все больше замыкалась, грустнела… затем мы практически перестали разговаривать, а сегодня…
Я почувствовал, как в груди становится тесно, и глубоко вдохнул. Злость. Адреналин подгоняет сердце: давай, давай. Жми на газ. На спидометре сто пятьдесят. Жена ушла. Почему? Я ж все в семью волок. Не пил, не гулял. Сто шестьдесят. Несмотря на скорость, в кабине душно от пыли и запаха перегретого асфальта. Трудно дышать. Тук-тук, тик-так, так, так, все быстрее и четче, стук раздражает. Песок сыпется, время идет. Я протянул руку и сорвал стеклянную бутылочку. Вроде всего на полсекунды отвел глаза, но на дороге успел возникнуть, как из ниоткуда, серый от многодневной грязи, фургон. Рывок влево и тормоза не спасли. Шорох под колесами сменился визгом. Машина подпрыгнула, рыскнула по асфальту, и закружилась обезумевшим волчком. Затем вылетела на обочину, кувыркнулась – и все. Темнота и тишина, никаких ощущений, только где-то на самом краешке сознания, продолжали тикать невидимые часы.
Сознание вернулось рывком. И вместе с ним – звуки, запахи, и способность удивляться. Я стоял на проселочной дороге, неширокой, но ровной и ухоженной, на удивление приличной для такой глуши. В ветвях высоченных, метров под тридцать, кедров шумел ветер. Дышалось легко, вольно, как в тайге. Иногда ветер приносил запах свежести – где-то невдалеке явно была вода.
Но была и сразу кольнувшая сердце странность – невзирая на белый день, в бору стоял туман. Наверху он рассеивался под ветром, но здесь, у земли, собирался плотной, почти непроницаемой для взгляда клубящейся стеной. Иногда в нем появлялись какие–то уплотнения, смутные силуэты. Ежесекундно меняющие облик, они казались игрой света и воображения, но временами чудилось, что в движениях фантомов есть и смысл, и цель. Призраки как будто искали что-то – и не могли найти. А у изгиба дороги, сквозь молочную кисею тумана, белел на пригорке дом.
И я пошел к нему. Мной овладело состояние нереальности происходящего – как во сне или бреду. Знаешь, что все вокруг ненастоящее, не удивляешься, и даже не особенно осторожничаешь. Тишина вокруг не была мертвой – шумел ветер, теньбренькала вдалеке неизвестная пичуга, и даже потрескивание хвои под ногами ласкало слух.
А дом оказался недостроенным. Законченный снаружи, внутри он был пустой коробкой. Нештукатуреные внутренние стены из щербатого кирпича, замусоренный пол, небрежно настеленное перекрытие второго этажа. Доски старые, серые от времени. Пахло известкой и пылью, запустением. Грустью. И, вместе с тем – чем-то неуловимо близким, родным.
Всегда мечтал иметь свой дом. Не обязательно громадный, но - в два этажа. И непременно - с просторным залом, где будет стоять огромный, метра два на три, камин. И чтоб на стенах – тканые гобелены вперемешку с оружием, лосиная шкура на полу, а на ней - деревянное кресло-качалка. И чтоб рядом с домом было озеро, и лес – как здесь.
За стеной громко треснул сучок. «Если не смогу – ты достроишь» - произнес голос отца. – «А дом – он всегда дом, не прогадаешь».
Я вздрогнул, резко обернулся, выглянул в окно. Никого. «Папа, ты ж никакого дома не строил, наоборот, всегда говорил, мол, квартира удобнее».
Пустота ответила коротким смешком, а затем снаружи тихо захрустела хвоя под тяжелыми шагами. Звук удалялся.
«Как же так? Папа! Уже четыре года, как тебя не стало». Мысли пронеслись в голове так быстро, что опередили даже зарождающуюся панику. И, так и не родившись, она отступила. Отступила, но не ушла, свернулась клубочком где-то в груди, притихла. Что-то было в этом месте – то ли воздух, то ли общая атмосфера неуловимой доброжелательности – но я принял новое знание, как должное. Это место – мое. И дом – мой. И нечего бояться. «Спасибо, пап».
Я провел рукой по шершавой стене, легонько пнул порог между комнатами. Один из кирпичей пошатнулся, и я озадаченно покачал головой, разглядев швы кладки. Сплошной песок. Кто ж так строит… И как только дом до сих пор выстоял.
Последние слова, оказывается, я произнес вслух. Дом ответил неожиданно гулким эхом, а вместе с эхом пришло чувство, что здесь я не один.
- Еще и критикует! - голос из пустого угла заставил слегка вздрогнуть. – Возьми да сделай, как надобно. А хаять все горазды.
- Здравствуй. – Как общаться с невидимым собеседником? На всякий случай я улыбнулся в пустоту. Получилось плохо, замороженные страхом губы одеревенели. – Ты кто?
- Кто, кто…ветер вольный.– Сварливо отозвался невидимый собеседник, судя по голосу – ехидный вредный старикашка.
- Ехидный? Вредный? Старикашка? – Медленно и раздельно уточнил враз посуровевший невидимка. Похоже, чтение мыслей здесь очень даже в ходу. Что случилось дальше, передать трудно. Мышцы набрякли страхом, отяжелели, желудок скрутило в тугой клубок. Подобные чувства вызывает инфразвук. Появилось желание бежать без оглядки, неважно куда, лишь бы прочь отсюда. Но одновременно со страхом, проступили и другие ощущения – мощи, способной раскатать меня в тонкий блин, и, что совсем неожиданно – еле заметный проблеск доброты и незлого лукавства. «Обратная связь» сработала незамедлительно – волна всесокрушающей злобы мгновенно исчезла, а в голосе «ветра вольного» появились извиняющиеся ноты.
- Да не дрожи ты… я незлой. Ну, попугал…
А он и на самом деле добрый – всплыло в голове. - Вспыльчивый просто. И одинокий.
Знание, как и прошлый раз, пришло ниоткуда, выскочило поплавком неизвестно из каких глубин. И, осваиваясь, я улыбнулся, посылая мыслью..? душой...? ему в ответ: « Я понимаю. Прости, если обидел». А еще, одновременно с ответным ощущением виновато- лукавого взгляда, пришла очередная порция новых способностей - я увидел собеседника.
Собственно, увидел – не совсем верно. Просто туманная субстанция, сгустившаяся белая дымка. Морок на грани видимости, принявший очертания фигуры, схожей с человеческой. Дунь – улетит. Но самым странным было то, что несмотря на явную «внетелесность» существа, я чувствовал его взгляд – цепкий, понимающе - иронический, и одновременно – добрый и грустный. Очень грустный.
Страх сразу ушел, сменился труднопередаваемым миксом чувств – если б мог, я взял бы это существо на руки, и приласкал – как мокрого щенка, прижавшегося к ногам.
Наверное, все это отразилось на лице – в ответ пришло ощущение благодарного взгляда. Не совсем уже «невидимка» спросил: «А чего ты один? Встретить некому?»
Я пожал плечами: « Не знаю. Я вообще не знаю, куда попал… Лес этот, туман, дом… А, кто встретить-то должен? Некому, наверное». И вспомнил отца.
- Я мертв? Что это вообще? – снова холодея, я описал рукой дугу. Вместо ответа он вытянул призрачную руку и… пребольно ущипнул.
-Ух!
- А мертвяки боль чувствуют? – иронично поинтересовался мой собеседник. – Ладно.
Он исчез, и через секунду крикнул со второго этажа: « Как тебя там, Витя? Лезь сюда, может высмотрим с высоты кого-нибудь… А место это – Порог.»
Да-а, с высоты… На четыре метра выше, максимум. И кого, интересно, он собрался высматривать? Тут я уловил плохо скрытое нетерпение нового знакомого, и, пожав плечами, поднялся по шатким сходням наверх. Подгнившие доски слегка просели под моим весом. Окна на втором этаже отсутствовали, голые проемы, но какая никакая отделка имелась, а мусора на полу было набросано не в пример больше, чем внизу. Призрак подплыл к проему, выходящему на лес. «Смотри» - скомандовал он. – « И зови». «Кого звать-то? - я поджал губы, вздохнул, ничего не понимая, но послушно стал рядом и принялся пялиться на деревья. Как и ожидалось – безрезультатно. Упавшая с кедра шишка не в счет. Я нервно усмехнулся. Не дятел же, в самом деле, меня встречать прилетит…
За спиной послышался мягкий перестук вкупе с негромким скрежетом, будто по твердой древесине водили…когтями! И звук этот с приятными ощущениями имел мало общего. Дрожь пробрала прежде, чем я успел обернуться.
Собака метрах в трех от нас имела все шансы на «Оскар». За лучшую роль в ужастиках. Не сказать чтобы очень крупная, но крепко сбитая. Наполовину облезлая, наполовину - со свалявшейся серой шерстью, настолько грязной, что та сбилась в сосульки мерзкого вида. Но под грязной шкурой бугрились мышцы, кривые ноги были уже подобраны для прыжка, а в пасти не помещался целый набор клыков. Самый маленький с мизинец, между прочим. Собака облизнулась, и две толстых нити слюны протянулись до пола.
- Мать честная! – выдохнул я, и схватил первое, попавшееся под руку. Палка с рогаткой на конце, наверняка служившая раньше удлинителем для валика. На смену оторопи пришли злость и бесшабашное какое-то, отчаянное облегчение – больше не надо ломать голову над здешними ребусами, прислушиваться к шорохам за спиной, вздрагивать – только действовать.
- Твоя? – спокойно поинтересовался призрак, и в этот момент псина прыгнула. Я едва успел вытянуть вперед
