7. Главы романа "По волнам водолазной юности"

7 октября 2014 в Москве скоропостижно скончался заместитель ООО "ЭКОС Г", водолазный специалист, автор книги "Моя водолазная школа" Андрей Брагин.
Царстие небесное тебе, Андрей! А часть пути твоего земного осталась и в моём романе "По волнам водолазной юности"...

Глава шестая
Камбузная посудомойка и Прикамбузное хозяйство.
Явь и  видения курсанта Брагина

Стихи  во второй роте, как и в третьем взводе,  пишет не один Иванов С.Б. «Кропает стишки», но мало кому их показывает, и его односменник  москвич  Андрей Брагин. Андрей – невысокий, крепко сбитый,  живой парень. У него небольшая продолговатая голова, влитая  в покатые плечи, и завидные толстые руки, как у  штангиста. Брагин (Бражкин - по обязательному дружескому прозвищу от Олега Фурманова) заметно, по-московски,  приакивает, но звучит это в его дикции почему-то как приокивание. До службы Андрюха занимался борьбой и каратэ, и теперь   частенько показывает друзьям специфические приёмы -  комично рубит ногами и тылом ладоней безответный воздух, делая резкие выпады и выдохи. За что на последнем показе искусства восточных единоборств получил от дежурного по роте ст.1 ст. Ширеева (командир отделения во втором взводе) наряд вне очереди на  общественный камбуз.
Брагина втиснули в камбузный наряд не своего взвода, и проштрафившийся каратист поставлен в одно из самых неприятных мест. В скользкой, парной посудомойке мускулистыми бойцовскими руками он перемывает посуду, бесконечно поступающую в приёмное окно. Пот и пар едко застилают глаза, насквозь промачивают серый камбузный халат, надетый на голый торс, горячая вода забрызгивается под прорезиненный передник, бесполезно закрывающий грудь, живот и колени посудомоя. Андрей  промочен весь - до самой резинки трусов, ёлки-палки!
Самое жаркое время на камбузе – время обеда. Рота за ротой, в течение двух часов, легион в тысячу человек опорожняет чашки и кружки, бачки и лагуны, марает ложки (вилки не положены для матросов) и подносы. Как по конвейеру поступают они к Андрею в объёмную раковину, дымящуюся мыльной водой. На распаренных до красноты руках его вздулись вены, побелели мозоли и кончики пальцев. После горячей раковины посуду нужно промыть под проточной струёй холодной воды, да ещё и вытереть насухо полотенцем. А их, рабочих посудомойки, двое всего. Напарник принимает грязную «тару», вычищает из неё недоеденное в четырёхведёрные бачки (не всё, оказывается, сметается со столов-баков, вопреки  звериному урчанию в курсантских утробах перед обедом!) и бросает посуду в раковину Андрея, да ещё успевает выставлять на чистые подносы вымытое и вытертое им. Но это надо бы делать чистыми руками кому-то третьему, которого нет: мало курсантов в части, видимо. А вот как пожрать - так народу валит потоками изо всех щелей...  Поэтому, опасайтесь, посудомои, если, не дай, бог, попадёт кому из едоков тарелка с непромытым комбижиром на алюминии. Брат-курсант ещё может стерпеть, а вот от старшин, или от матросов-кадровиков,  враз посуда полетит в окно – в лоб кому-то из вас, а то и в морды обоим сразу. Одно хорошо: наедается камбузный наряд (позже,  отдельно ото всех), точнее, нажирается - от пуза, до тошноты и отрыжек.
Перемыв обеденную посуду, Андрей с напарником загружают бачки с отходами на борт крытого «ГАЗ-66», забираются под брезент и машина выезжает за ворота части.  Теперь можно отдохнуть, пока машина везёт их в расположение Прикамбузного хозяйства, в «пятую роту», как иронизируют в части.            
Белым слепящим снегом замостило город. Снег не истаивает, но на дорогах и тротуарах разбивается в серую грязь транспортом и пешеходами.  А девственным и пушистым он лежит на газонах, на южных хвойных деревьях – кипарисы они или туи, Андрей не разбирается.  И до чего сладко дышится этим новоиспеченным миром в проёме брезентового окна!
По тротуару идёт группка гражданских парней – длинноволосых, радующихся свежевыпавшей белизне. Они лепят снежки и… обстреливают ими проезжающую воинскую машину. Андрей улыбается, грозит салагам кулаком: ух, чертяки патлатые! Совсем недавно он мог также вольно ходить по московским улицам, равнодушно поглядывать на людей в форме или посылать приветы молодым солдатам, не до конца понимая, что вскоре сам станет таким же. И стал. И осязать это начал уже в поезде, запершем его на долгий путь от Москвы до Севастополя. В дороге москвичи-собратья, как и все призывники в СССР, махали и орали из окон гражданским парням и девушкам. А какой шторм подняли в вагоне, когда подъезжали к Севастополю и увидели море с  военными кораблями на рейде!
Но Севастополь Андрею не нравится, хоть он его ещё и не рассмотрел как надо. Но и без того  видно: городишко - не матушка-Москва. Разве что море - экзотика. Вот оно-то – это уже вам не мелководная невольница Москва-река, к тому же повсеместно загаженная бытовыми отходами.

Андрей рос средним братом в семье между старшим Серёгой и младшим Володькой. Родители работали на знаменитом заводе ЗИЛ – отец строителем, мать медсестрой. В школе братья учились, соответственно, в разных классах и не влияли на микроклимат школы, а вот двор дома на Кленовом бульваре, где жили Брагины, был для всех возрастных мальчишеских категорий  один. Андрей во дворе пользовался уважением, как среди подростков, так и среди взрослых, но не благодаря плечам братьев. Вместе Серёгой он входил в число лучших уличных бойцов и получил  «подпольную» кличку Пёс - за свирепость и злобность характера в междворовых битвах. А в  спортивном клубе «Торпедо» при заводе «ЗИЛ» Андрей занимался греко-римской (классической) и вольной борьбой, боевым самбо и каратэ, называвшимся для конспирации рукопашным боем, а ещё до упада гонял мяч в футболе.
После восьмилетки поступил в ПТУ на обучение специальности «Пошивщик обуви». Занятий спортом  не оставил, и в 17 лет борец Брагин выполнил норматив "Кандидат в мастера спорта". К тому времени он уже был неоднократным чемпионом по борьбе в спортивном обществе «Торпедо», призером  многих соревнований. В общем, имел парень, как уличную, так и спортивную «боевую» подготовку.
После ПТУ Андрей год работал на обувной фабрике «Парижская коммуна». В тот период военкомат и направил его на обучение в морскую школу ДОСААФ  города  Москвы, где, отучившись три месяца, он получил начальную ступень профессии «Водолаз 3-го класса 3-ей группы» и набрал необходимое количество практических часов погружений на Москве-реке...

Прикамбузное хозяйство, куда прибывает скороспешный «Газик» (не мог подольше пошуршать по воле!),  оказывается обыкновенным колхозным свинарником, примерно таким же, как в кинофильме «Свинарка и пастух». Только в свинарях здесь числятся матросы, а в пастухах над ними - толстый, брюхатый, подстать  племенному хряку, мичман. Но мичман - мужик сносный, всецело озабоченный не воспитанием и поведением матросов, а настроением и поведением свиней.
С камбуза ребят сняли (и, слава Богу!)  для подкрепления к отдалённым прикамбузникам и, заодно, для перевозки обеда – им,  и объедков - свиньям. С посудомоями, выгрузившими бачки, мичман проводит краткий инструктаж по обязанностям свинарей во вверенном ему хозяйстве. Даёт он и полчаса для адаптации к запаху свинарника.
Испытай своё обоняние, курсант, да смотри, чтоб нос не отвалился!
Обязанности Андрея заключаются в очистке клеток. В  каждой клетке обитает по десять и более особей, в зависимости от их возраста и размера.  
Чтобы приступить к выполнению задания, свиней-«квартирантов» сначала нужно выгнать из клетки в дверцу, ведущую в загон. Не всегда это просто сделать. Умные с виду хрюхи порой не понимают, что от них требуют, упираются, разбегаются по углам.
Бывалый свинарь – маленький матрос-киргиз из кадровой команды -  говорит:
- Им, есля жрать давай, – они всё понимай!
 А Андрею так и хочется сказануть киргизу:
«Тебе жрать покажи – так и ты всё сразу понимать станешь, да ещё и на русском лучше меня заговоришь…».
Но Андрей сдерживается: матрос старше - по второму году служит. Да, и зря он так агрессивно на киргиза настроен, тот в клетке наравне с ними свиней гоняет, а не со стороны указывает, что и как делать. Нормальный парень, ничуть не кичится сроком службы.
В одной из клеток грязная здоровенная свинюга измотала всех свинарей вконец. Посмотрел бы кто из московских друзей Брагина, как, скользя, хлюпая и падая в навозную жижу, гоняет он по замкнутому пространству с единственной перегонной дырой это тупое животное, как  матерится и пинает свинью от досады то по заду, а то и по рылу. А свинюга, массивная, подобно бегемотихе, лишь хрюкает да повизгивает, да пятаком во все щели тычется. И дотыкалась: разбила стекло на оконце клетки, и порезала себе хрюкальник. Кровь из пятака полилась, как из разбитого хулиганами в подворотне носа прохожего. И тогда жалко стало бедную матросам свинюху. Оставили её в клетке, пусть в ней перетопчется, раз такая тупая.  Но пока совковыми лопатами вычищали зловонную жижу, перемешанную с подстилочной  соломой в навозные бачки, да вытаскивали их наружу, та сама в загон дорогу нашла.
Умница! Вот так и с курсантами командирам поступать нужно бы: чего их гонять по роте – оставили бы всех в покое. Неужели бы они сами не разобрались, что и как им делать по распорядку дня?  

На перекуре киргиз рассказывает с восточной мечтательностью в чёрных глазах о Киргизии:
- Ми свиня не держим. Аллах запрещат. Дома у миня два корова, пят коня, тридцать баран, два машин «Жигули»… Но ми бедний считаемся. У сосед – он богатий – сто пьятдесят баран, «ГАЗ-24» -  «Вольга», - уточняет «нищий» киргиз,  продолжая перечислять, - «Москвич», «Запорожец» и много мотоцикл. Эта всо синам его на калим нада.
Курсанты удивляются, расспрашивают:
- А тебе что, на калым твоего хозяйства не хватит?
- Нет, мала,  – отрицательно качает головой киргиз. - Димебе сиграю – работат многа нада для калим.
- Что, невеста есть?
- Ест, очин красивий.
- А сколько ей лет, если не секрет?
Маленький киргиз светлеет смуглым лицом, нездорово впитавшим в себя аммиачные газы свинушной пятой роты. А ведь, согласно званию матроса и флотской форме, впитывать это лицо должно бы  соль свежих морских ветров и бризов.  
- Тринадцать, - говорит киргиз, застенчиво улыбнувшись. У него поразительно белоснежные зубы на чумазом лице.
- Так зелёная совсем! – восклицает напарник Андрея. - У меня сеструхе столько же.
-  Димебе сиграю, - серьёзно отвечает свинарь, – сопсем спелий, сладкий  жина будет.
- Так пока ты сыграешь «димебе» -  её другой замуж выкупит, - осмеливается перечить неугомонный русский «дух» мечтательному восточному подгодку.
- Нет, у нас так не биваит, – качает головой кадровик. - Это у русских девюшки не ждут со служба. Наша ждут…
«Вот жизнь инородная! - думает  Андрей, слушая киргиза-свинопаса. - У меня мать с отцом и сыновьями всю жизнь в двухкомнатной квартире ютятся, а из техники в доме - только велосипед. А у них – в мире бескрайних  киргизских степей, законов, обычаев, таком далёком и различном с цивилизованной Москвой, - стада животных и личные автомобили  имеются, и они себя всё бедными считают. И законы дурацкие:  на невест  парням  какой-то калым надо