Маша покатала по столу шарик, смятый из хлебных крошек. – Может, завтра, - сказала, не глядя на бабку.
- Невтерпёж? – догадалась та.
- Ба! – вспыхнула внучка, сверкнув злым от угадки взглядом. – О чём ты? Он же малёк! Сосунок! Тюря!
- Ну, уж и малёк! – не согласилась старая. – Видала издаля: мужик мужиком, нашим старпёрам не чета – ладный молодец! – и добавила заговорщически: - Ты, однако ж, не очень-то млей, а то соседская хурия хвост-то вертлявый повыдергает. Нужна тебе такая комедь?
- Не нужна, - вздохнула травленная вертихвостка, - ни комедь не нужна, ни действующие лица, - и закричала в отчаяньи: - Хватит тебе выдумывать невесть что! – и тихо: - Мне и самой пельменей охота.
Бабка поднялась из-за стола.
- Ну, тогда едь. Сварганим и ему отделим, не обделим, а то, небось, с Петровного овоща уже дристун пробрал, - и добрая женщина звучно рассмеялась, радуясь женской консолидации.
Прежде чем добраться до мяса, надо было протопать три км до шоссейки, там подождать проходящего переполненного автобуса или притормозить попутку с добрым водителем, проехать почти 15 км и оказаться, наконец, в небольшом пыльном городишке с сохранившейся с царских времён деревянной архитектурой, изъеденной временем, и градообразующим базаром, куда свозилось с округи всё нужное и ненужное в надежде выручить хотя бы малую толику деньжат на дорогущие дрова и уголь да на кое-какое рабочее барахло, да и пара бутылей пива не помешает. От всего, что лежало прямо на земле, на подстилках и дряхлых прилавках, глаза разбегались: не знаешь, к кому подойти и на чём остановить ошалелый взгляд. Особенно привлекали красочные упаковки с вредным содержимым, завезённые спекулянтами из большого города и так нравящиеся пацанам. Всё бы взял, да кишка тонка у селянина, гроши-то считаны-пересчитаны, на далёкое вперёд запланированы. Повздыхает-повздыхает, возьмёт, скрепя сердце, с отчаянья, что-нибудь уж совсем ненужное – была не была! – и скорей домой с тоскотищей в глазах, полупустой сумкой и отощавшим кошельком. Маша не из тех, она не торопилась, ей китайские отрава и барахло были не внове, этого ни ей, ни бабке не надо. Прошла прямиком к мясникам, мордатым, распаренным на солнце, лениво отгоняющим от мясных кусманов рассвирепевших зелёных и синих мух, выбрала с перепалкой пару кило говядины да столько же свинины, зашла в магазинчик и прикупила с запасом «Провансаль» Михеева, а ещё бабуле две бутылки кока-колы – старая, наглядевшись сериалов, где только и делают, что пьют всякую гадость, вдруг на старости лет подсела на колу до того, что даже в чай её добавляла. Хотела было взять какую-нибудь бутылку вина с яркой этикеткой и непонятным содержимым, но в последний момент решила, что лучше первородного первача ничего нет, а если к нему добавить бабушкиной колы, то и пресловутые хвалёные виски с содовой в подмётки ему не сгодятся. Зашла в шмутьевой магазинчик, пестрящий китайским барахлом, но только и приглядела, что прозрачный пакетик с изумрудным плёночным плащиком на всякий дождливый случай – должна же осень прийти, наконец, а вдруг как застанет в дороге. А напоследок прихватила, вернувшись в ряды, толстенные грубые носки из собачьей шерсти для любимой бабули. Подумала было обрадовать чем-нибудь и соседа, но только улыбнулась: не заслужил ещё. Удовлетворившись удачным шопингом, заспешила на автобус.
Он, старенький, ещё советский, забарахлил на полдороге, и пришлось голосовать в очередь, так что домой вернулась поздно, и ни о каких пельменях и речи не могло быть. С устатку ограничилась чаем с оладьями, с досадой выругала себя за то, что не купила приличной заварки, и пришлось довольствоваться Катерининым мусором времён не к ночи упомянутого Горбачёва. Ладно, хоть бабуля порадовала.
- Малыш, - сообщает, цельный день на крыше тюкал - дельный парень, - и улыбнулась. – Поздоровкался и здоровья пожелал, хитрый, шельма, так и метит на пельмени.
- Обойдётся! – грубо заметила Маша, и бабуля не стала перечить, поняв, что внучка, утомившись, вернулась не в настроении.
Новый день обещал быть ещё жарче. Когда проснулась не в рань, а где-то ко второму офисному завтраку, солнце уже ярило нестерпимо, и оттого стало радостно и ничего не хотелось делать. Бабка уже успела вымесить тесто и усердно трудилась у старенького, потемневшего от времени мясорубочного станка, готовя фарш.
- Иди, иди, - отказалась от робкой помощи, - я сама сделаю, как умею, без подсказок, а то ещё разругаемся, и фарш прокиснет.
Несмотря на то, что бабуле подкатывало под девяносто, прыти в ней было побольше, чем у иной молодой, и глаза всегда глядели на мир весело и ясно. Она была ярчайшим наглядным примером преимущества постоянного движения, добра и позитивного восприятия жизни над всякими там научными диетами и обманными аэроби-фито-йогами. Маша не стала всовываться в хозяйское дело, не очень-то и хотелось, и вышла во двор, выманенная неумолчным назойливым стуком молотка по железу. «Чтоб ты по голове себе попал!» - пожелала с лёгким раздражением, но, увидев студента на соседней крыше, отозвала поспешное пожелание.
- Привет, дятел! – подняла приветственно руку. – Долбишь? – она, как обычно с утра, была в египетском бикини. «Пусть поглазеет в открытую», - разрешила мысленно. – «Не рядиться же в такую жарь в платье». Да и самой приятно. Если б это был мужик, то, может, и оделась бы, а так, что недоросля стесняться. – Смотри, да не заглядывайся, а то долбанёшь по пальцам, да и сверзишься. Хорони тогда тебя такого огромного, мороки не оберёшься. – Она засмеялась, как будто радуясь возможным похоронам. – Ладно, не буду мешать. Ты надолго засел?
Работник почесал грязным пальцем за ухом.
- Наверное, на целый день, дотемна.
- Ну и молоток! – почему-то с разочарованием похвалила соседка. – Надоест стучать, приходи на пельмени.
Мастер смущённо хмыкнул носом и посмотрел на неё по-мальчишески жалобно.
- Не могу.
Маша даже удивилась.
- Что так? – спросила сердито. - «Надо же, приглашают на дармовщинку», - подумала, злясь, - «от себя отрывают, а он ещё кобенится, паразитик».
- Старуха не велит, - сокрушённо сообщил паразитик и даже в сердцах стукнул с размаху понапрасну молотком по железу.
- Это почему же? – возмутилась соседка.
- А нечего, шипит зло, по соседям побираться, - парень опять брякнул по железу, - позорить её. Ещё подумают, мол, что голодом морю, не знаешь по малости опыта, что соседи – злейшие враги – так и норовят обхаять.
- Вот не думала, - ещё больше возмутилась Маша, - что она так про нас. Да плюнь ты на неё, - посоветовала в жалости, - пельмени-то поважнее её злобной воркотни. Пошамаешь в удовольствие и пережуёшь глупый запрет. Ты же уже не мальчик.
- Нет, не могу, - опять отказался, тяжко вздохнув, послушный внук. – Мать очень просила потерпеть и не ссориться с бабкой.
«Ну, и ходи голодным, маменькино чучело!» - разозлилась Маша. – «И чего я к нему прицепилась? Что он мне, кто? Словно к маленькому сыночку тянусь с ложкой: скушай, маленький. Да провались ты пропадом вместе со своей ведьмой!»
- Как знаешь, - произнесла сухо. – Ты бы тогда сам себя подкармливал через ларёк, что ли, а то рухнешь ненароком с крыши, ослабев с овощей. Мать, что же, деньжат не отвалила на карманные расходы?
Вынужденный вегетарианец опять тяжко вздохнул.
- Всё бабка забрала. Ругается, что дочь-негодница ещё и не столько должна за то, что вырастила её и в знатные люди вывела. – Несчастный недокормленный внук привстал на корточки, собираясь вскарабкаться выше к коньку. – Извините, мне надо торопиться: чем скорее сделаю, тем быстрее смотаюсь.
- Ладно, валяй, молоти, - разрешила раздосадованная соседка и всё же ободряюще улыбнулась. – Не дрейфь, паря, что-нибудь придумаем, облапошим каргу, - и ушла в дом, с удовольствием оглядев мускулистую фигуру мастера.
И придумала. Когда пельмени сварились, а бабуля-кормилица, нисколько не удивившись, спокойно восприняла злобные тычки соседки, Маша, не скупясь, навалила большую миску горяченьких, щедро смазала домашним сливочным маслом, шмякнула с краешка майонез, осторожно взяла калорийный корм в обе руки и пошла на выход, ничего не объясняя всё понимающей бабуле.
- Накормлю мальца, а то жалко, - сказала смущённо. – Ты как?
- Корми. Только смотри, как бы не приручила. – Мудрая бабка посмотрела исподлобья, чуть улыбаясь, ехидным взглядом на чуть зардевшуюся прищученную внучку. – Мужики, они, знаешь, падки на прикормку, как бы не прилип. А ты кто ему: ни баба, ни мать, так, сбоку припёку. Ой, девка, не заиграйся, кончится всё слезами.
- Бабуля, ну что ты опять? – укоризненно посмотрела на неё заигравшаяся девка. – Жалко ведь: здоровый парень, а голодный. Сосед как-никак, - решительно толкнула дверь ногой, вышла, закрыла так же, поискала весёлыми глазами и, не найдя дистрофика, крикнула:
- Эй! – и тотчас железо загрохотала, и он нарисовался с другой стороны крыши. – Кончай долбать, слазь, пора обедать, - и пошла к смородиновым кустам, надёжно прикрывавшим забор и с той, и с другой стороны, в полнейшей уверенности, что он обязательно придёт. И он, конечно, пришёл, вломился в кусты, перепачканный ржавчиной, с потёками грязного пота и со смущённой улыбкой на гладком мальчишеском лице с уже хорошо очерченными твёрдыми мужскими скулами. – На, хватай, - подала Маша гуманитарную помощь, - глотай в темпе, пока гроссматерь не застукала.
Он осторожно принял грязными руками миску и, засветившись обрадованным взглядом, воскликнул:
- О-о! Мои любимые! – обрадовал кормилицу.
- А я думала, что ты там, шастая по ресторанам, больше налегаешь на всякие суши, креветки в винном соусе, пиццу по-милански, отбивные с косточкой из вымоченной в молоке телятины, что там ещё? Фастфуды, чизбургеры…
Вип-обжора, торопливо заглатывая дарёные белки с углеводами, прервался на минуту, чтобы, отрицательно помотав русой головой с короткой стрижкой, возразить:
- Не-е, то не по мне. Пусть ими давятся пижонистые менеджеры и клерки с мускулистыми задами, а для моего организма, - он по-юношески хвастливо чуть выпятил мощную оголённую грудь и сразу же, застыдившись, стушевался, а Маше очень захотелось погладить его по груди, стереть грязь, ощутить биение не подорванного пока сердца, крепость мужских мышц, - нужно настоящее мясо, и много. Я мясо люблю, припаренное с луком… ну, и пельмени тоже. Ваши очень вкусные.
Она с усилием отвела оглаживающий взгляд от его груди, посмотрела, улыбнувшись, прямо в смеющиеся голубые глаза.
- Вот и ладоньки, лопай, - и с удовольствием наблюдала, как он уминает пельмени, почти не разжёвывая. – Когда надумаешь жениться, выбирай такую, чтобы тоже любила мясо, да не промахнись, а то нарвёшься на вегетарианку, засохнешь с голоду.
Потенциальный жених утёр более-менее чистой тыльной стороной ладони замасленные губы.
- Я уже выбрал: она будет такой как вы, - и улыбнулся сыто и счастливо, а Маша от недвусмысленного признания громко рассмеялась, и ей опять нестерпимо захотелось потрепать наглеца, но уже по шевелюре, и она сделала бы это, но он поторопился протянуть ей пустую миску, и пришлось, слава богу, отказаться от поощрительной и ненужной ласки.
- Я тоже, может быть, такого бы как ты выбрала: готовкой бы занимался, - сказала она то ли в шутку, то
