ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ ПЛЮС ДИКАНЬКИ

на лице: "Грибная пауза!"
Летний гриб - колоссовик сошел, осенний - опаздывал, потому что сезон - без дождя, который год кряду.
"Позывные - ау! - распоряжался Сидельников (Борис Борисыч одобрил его кивочный вопрос своим кивком), - на каждое ау! другой обязан откликнуться своим, - Борис Борисыч снова одобрил его аналогичным образом, - н-ау-ка! - и с такой слоговой (по-детски) ловкостью Сидельников не забывал продолжать начатое еще во вчерашнем дне восхищение.
Виргилиусу досталось левое ай да сукин сын!"
"Подслушал разговор со старушкой, - незлобливо подумал Виргилиус, - изгаляется, поэта переиначил... - да было зацепился краешком обиды за "сукиного", да махнул рукой: день только начинался, и настоящий Сидельников - еще впереди, - проверено...
"Руками не трогать! - кричал Сидельников, соорудив над ней крышу из ладоней, - глазами, глазами можно для аппетита, для финала ее, для праздника, а пока огурчик, плавленый сырок...
Борис Борисыч оптикой, слогами (на расстоянии вытянутой руки)  целился в этикетку бутылки: "Бо-го-род-ская", - и была в его позе та характерная вкусность, которая... "Нет! - прервал свои наблюдения Виргилиус, - не должно быть, - сказывалась предвзятость к каждому в кругу Сидельникова? - так нельзя!.."
Сделали по глоточку; кадык Борис Борисыча - пару лишних, пересушенных, что указывало на... - и Виргилиус снова, и построже, окоротил свои подозрения.
Закруглялись; обязанная теперь быть вертикальной, бутылка никак не хотела успокаиваться на неровном дне виргилиусовой корзины, и внимательный Борис Борисыч предложил: переместить ее в свой пакет, - "... там-то уж она никуда не денется..." - и общий справедливый принцип ко всей закуске, - "... кто покупает, тот не таскает..."
Желая потрафить гостю, Сидельников вызвался в разведку: он знал эти места как свои пять пальцев, - их же было - трое, - и ему предстоял выбор индивидуального направления, с учетом максимального К.П.Д. (коэффициента полезного действия) именно для Борис Борисыча.
Когда Сидельников растворился в кустах, Борис Борисыч вытянул из молнии треугольный подбородок к солнцу: "Значит вы одиноки?" Солнце (из небесного президиума) предоставило слово Виргилиусу, но и тот не нашелся сразу, потому что ответ, несмотря на простоту вопроса, не мог быть односложным. "Нет, - наконец сказал он, и повторил твердо, - нет!.. теперь уже нет!" "Грядут изменения в семейном положении?" - уточнил Борис Борисыч, и услышал эхом: "... нет!.. теперь уже нет!"
"Не изволите ли прояснить?" - витиеватым, манерным, прилипчивым (но не вдруг) сказался Борис Борисыч.
А вот самому Виргилиусу, вдруг, показалось, что это Сам Господь предоставил ему слушателя, созданного по образу и подобию Своему, чтобы он, Виргилиус, мог, впервые, поделиться чувствами, давно его будоражащими, и которые могли быть скорректированы, отшлифованы только при общении с живым человеком.
"Я не сукин сын, - задумчиво начал Виргилиус, - я единственный ребенок у родителей; мама уходила последней... и тогда сел я на диван с вопросом к самому себе: что, теперь, делать?.. Закрыл глаза и вижу: передо мной заснеженное поле, и спереди, и справа, и слева; что позади?.. меня совершенно не интересовало, потому что там - путь уже известный, пройденный, и возврата к нему - не было.
Ветер - колючий, - он перевел дыхание, - встречный, а в мозгу - тупым сверлом одна и та же мысль: что, теперь, делать?.. Искал, и не находил оправдания своему существованию, в работе  больше не было нужды - не для кого... Полное - отчаяние... Но тут я заметил во мгле точку, живую, двигавшуюся мне навстречу, - все большей становилась она,  превращаясь в странного человека, в летней одежде, в сандалиях на босу ногу.
Он поднял руку и... я узнал Его, и сказал Он мне: Я - есть жизнь твоя...
И знаете, я сразу, без колебаний, уверовал...
"Понятно! - вставил Борис Борисыч, - Блок! - Виргилиус не сразу понял: о чем это он? - Александр Блок, поэма "Двенадцать", - уточнил тот. "Ах, вот вы о ком..." - выдохнул Виргилиус.
Борис Борисыч поднялся с дерева, сделал три-четыре шага вперед, развернулся на полусогнутых, выпрямил спинку, заложил одну руку за нее, другую - сосредоточил в указательном пальце и... передумал: и другую согнул, и опустил на поясницу: "А почему, собственно говоря, зима, пурга и так далее?" "Пусть будет пустыня, - опрометчиво согласился с ним Виргилиус, - не столь важно..." - опрометчиво потому, что уже в следующее мгновение Борис Борисыч с радостью захлопал по вялым своим ляжкам, благо, они оказались к месту, под руками: "А!.. Вот мы и попались! А, это уже Иванов Александр Андреевич, помните, где Христос думу думает... Это, знаете ли все наши интеллигентские штучки: да как это, да почему, да необъяснимо, да чуда нам подавай, да сверхсилу... Простите, но в грустное то время вам на диван не надо было садиться, а придти сюда, на это самое дерево, да внимательно всмотреться в окружающий мир, и тогда бы вы поняли, что жизнь продолжается по своим объективным законам. И от этого она - жизнь! - не менее прекрасна, чем от иллюзорного чуда. Смотрите, - он замахал "крылами", завращался винтом вокруг невидимой оси, - вон бабочка полетела, вон - стрекоза, вон - листья зеленые, а вон - желтые, красные, резные, прекрасные... слышите?.. поэзия сама на уста просится. - Борис Борисыч входил в раж. - Вы на себя в зеркало давно смотрели?.. Красавец, рост, мышцы, не зря вас греком прозывают, найдите себе нимфу, а грубо говоря, настоящую русскую бабу, чтобы наутро от вас мокрое место оставалось, и про дурь-то забудете... "Про что?.." - Виргилиус затребовал уточнения с намеком на угрозу, но опять же, вовремя, подоспел Сидельников, с обреченным выражением на лице: "Грибная пауза!"
Летний гриб - колоссовик сошел, осенний - опаздывал, потому что сезон - без дождя, который год кряду.
"Позывные - ау! - распоряжался Сидельников (Борис Борисыч одобрил его кивочный вопрос своим кивком), - на каждое ау! другой обязан откликнуться своим, - Борис Борисыч снова одобрил его аналогичным образом, - н-ау-ка! - и с такой слоговой (по-детски) ловкостью Сидельников не забывал продолжать начатое еще во вчерашнем дне восхищение.
Виргилиусу досталось левое направление, Борис Борисычу, как гостю, - правое, по канавке, - там место влажное, - и потому - самое доходное. Разбрелись; Сидельников кричал: "Ау-у-у!.. - все откликались.
Виргилиус винил себя: не с того он начал разговор с Борис Борисычем, потому и не получил от него ответа, которого ожидал. Утверждение Священного Писания в том, что мир лежит во зле, не давало ему покоя своей неоспоримой правдой: зло сильнее, добро в этом мире будет окончательно повержено, и только единицы человеков будут спасены.
Жаль одиноких - на тернистом пути...
В сущности, Борис Борисыч предлагал ему отказаться от помыслов о смерти, в сущности - он предлагал ему вернуться назад. Отвернуться от Сущего? Нет уж... Если бы не Сидельников, то он, Виргилиус, смог бы  уложить его на лопатки несложным утверждением, приблизительно такого характера: "Ваши изобретения, уважаемый Борис Борисыч, несут людям смерть в любом случае, - они для того и назначены, - и вы думаете о ней как о чужой, а от своей прячетесь до времени, - за лютики, цветочки... А если к этой мысли добавить еще и раздражения и сделать короче, то можно было назвать вас - лжецом! - не больше, и не меньше".
Виргилиус луком напряг еловую ветку на уровне щеки, распустил пальцы; удар получился хлестким и болезненным. "Слава Богу! - он воздел глаза к небу, и как бы оттуда, третьему в себе лицу, сказал назидательно, - это за лжеца!.. чтобы в следующий раз не повадно было", - и... подставил другую...
"Ау-у!" - кричал Сидельников, - "Ау-у!" - вторил Виргилиус, - "Ау-у!" - Борис Борисыч.
"Ау-у!" - кричал Сидельников, - "Ау-у!" - вторил Виргилиус, - "Ау-у!" - Борис Борисыч.
"Ау-у!" - кричал Сидельников, - "Ау-у!" - вторил Виргилиус, -   свое: "Ау-у!" - Борис Борисыч пропустил... и в следующий раз... и в последующий.
"Борис Борисыч! - усилил голос Сидельников; к общей "грибной паузе" добавилась и томительная - от Борис Борисыча, - возвращаемся на поляну-у-у!.. слышите?"
Вернулись - вдвоем; сдвоенным: "Ау-у!" - драли глотки.
Наконец, в третьем секторе, зафиксировались перемещения чего-то странного: широкого и неумолимого: то ли медведя - большого шатуна, то ли трактора, торящего просеку в непроходимой чаще, то ли самой! подводной лодки, взламывающий корпусом метровый лед, но, в отгадке сказался лишь сам Борис Борисыч, с глубокой печалью на лице. "Какое там ау, - он вытягивал на руке пакет, - сучком, не заметил как..." Пакет был пуст, в боку зияла огромная дыра (последствия торпедной атаки?..) Надо было видеть Сидельникова, - "Где?" - тявкнул он гончей. "Там!" - постановочным жестом отмахнулся Борис Борисыч, и Сидельников с головкой в кепочке нырнул в то густое, темно-зеленое "там".
Солнце перекатилось в другую половину неба, тени, прячась, переметнулись на противоположную сторону поляны к большим, гладкоствольным понизу соснам; и Борис Борисыч, последовал к ним, сладко потягиваясь. Опершись спиной, он  медленно съехал в мягкий изумрудный мох. Очки зазевались и, проехали свою остановку на одно ухо, обнаруживая под собой - зяблика... Небольшой знаток пернатых, Виргилиус почему-то выбрал из памяти для сравнения эту певчую птичку; он хотел  продолжения прерванного разговора, но Борис Борисыч остановил его (сорочьим?) храпом, перебродившим в утробе ветром. Да, худшие опасения Виргилиуса оправдывались...
Довольно скоро вернулся Сидельников, и с размаху запустил бутылкой в Борис Борисыча; невероятнейшим образом Виргилиус перехватил ее почти у лба, лоснящегося  и самого невинного в общем выражении лица. "Гнида! - брызгал слюной Сидельников, - петербургская гнида!.." Борисыч - посапывал. "Может пролилась?" - умозаключил Виргилиус и пожалел, потому что в следующее мгновение могло достаться и ему. "А это что? - бешено вращая глазами, Сидельников сунул ему под нос аккуратненько обглоданные косточки, - мышка?.. листьями присыпал, думал не найду, гнида!.."
Он энергично впрягся в свою корзину и... застопорился горьким изваянием, в котором автор что-то недосказал, недоделал, недодумал, неудоубрал лишнего; качнулись макушки деревьев, переиначили его в трибуна: "Айда - отсюда!" - взметнулся он над войском свободной полой пиджака и, ускакал на резвой, прозрачной лошади. "А гость?.." - запротестовал Виргилиус вдогонку, - да где уж там, его уж след простыл...
Часа через два с половиной - три Борис Борисыч изволили проснуться, расчепить веки, нащупать рукой очки за противоположным ухом, и точным, совершенно трезвым приемом водрузить их на штатное место, приподняться на локтях, упереться диоптриями в пустую бутылку, инкрустированную куриным прахом и, смущенно прокашляться: "Честное слово, впервые...  не заметил как..."
Возвращались гуськом, у подъезда Борис Борисыч протянул виноватую руку: "Простите...", - но быстро опустил ее, и Виргилиус в благодарность за избавление от органолептической плахи искренним голосом приободрил его: "Ну что вы, с кем не бывает!"
Наутро Сидельников пришел с