В маршрутку мы сели вместе; сначала она со своей мамой (или тетушкой, или еще какой-то пожилой родственницей). Я влюбился в нее в тот момент, когда ее высокая фигурка, пробираясь в конец салона, как-то наклонилась, обнаруживая сразу несколько волнующих изгибов под облегающим желтым демисезонным пальто. Я вошел (если только можно войти в "Газель") следом за ней; впереди было свободное место, но я последовал в конец салона и уселся на боковое сиденье прямо перед девушкой.
Она достала откуда-то несколько монет и держала их, как мне показалось, нерешительно, не зная, как поступить лучше: то ли самой тянуться к кондуктору, то ли попросить передать их странного типа в потертой кожаной куртке, брюках непонятного цвета и круглых темных очках. Я достал из кармана монету и пришел ей на помощь: "давайте" – довольно грубо предложил я, подставляя руку. "За двоих," – сказала она, кладя деньги мне на ладонь; "за троих," – в тон ей возвестил я, с ходу приплюсовав себя к ее маленькой компании. Пальцы у нее были длинные и красивые, чистые ногти аккуратно подпилены, но без маникюра. Она отвернулась к окну.
Я сказал: "Вы мне сразу очень понравились. Я, конечно, понимаю, что сейчас никакого особенного впечатления на вас произвести не могу. Но, поверьте, это потому, что мы с вами сейчас находимся в неправильном пространстве. Ведь, согласитесь, даже самый лучший телевизор не может показать вам ничего особенного, пока он не подключен к электрической розетке. А где же тут розетка?"
Машина бодро шла по Букпинской. Я сделал вид, что меня крайне интересует пейзаж за окном, и повернул голову влево, краем глаза посмотрев на ее лицо. Эксперимент вполне удался. Миловидное личико без следов каких-либо косметических излишеств; чуть-чуть тяжеловатый подбородок, тонкий (нервный, по-романному) носик, глубокие глаза и четко очерченный рот. На вид лет двадцать пять. Цвет глаз я разглядеть не успел; лимит времени на разглядывание был исчерпан и пришлось принять первоначальную позу.
Я сказал: "Теперь вы мне нравитесь еще больше. Ваше лицо говорит о многом. Оно как открытая книга, написанная на неизвестном языке. Но ведь в любом языке можно разобраться, не так ли? Зато эта книга, сразу видно, хорошо издана, над ней много потрудились автор и издатель, редактор, корректор, переплетчик и все такое. Да, это то, о чем всегда мечтаешь. Сейчас вообще дефицит хорошо изданных книг, демократия, мягкие обложки, тонкая бумага. А я люблю, чтобы одно лишь ощущение настоящей книги в руках согревало душу, создавало предвкушение знакомства…"
Маршрутка, между тем, вырулила и остановилась у университета. В салон села миловидная молодая дама с распущенными волосами. Она еще не успела толком устроиться на сиденье впереди, как в нее уже влюбился мужичок бичеватого вида, сидящий прямо у двери. "Можно вас спросить?" – вдруг крикнул он прямо ей в лицо. Дама отрицательно покачала головой. Он повторил вопрос и, не дожидаясь ответа, приступил к допросу. Испуганная дама молчала, как и остальные пассажиры. Моя девушка отвернулась. Я с омерзением уставился на товарища, припоминая нужные фразы. Но душевный порыв, видно, очень облагородил мужика. Он вдруг перестал приставать к даме и заговорил о себе. Доверительным тоном он поведал всему обществу, что еще никогда не встречал такой красивой женщины и хочет прямо сейчас, в маршрутке, подарить ей цветы. При известии о будущем подарке дама как-то томно заулыбалась. На секунду мне показалось, что все женщины в маршрутке завидуют этой даме, и я вдруг почувствовал себя идиотом. Мужик, между тем, уже вовсю тряс водителя на предмет где сейчас взять цветы. Мы подъезжали к автостанции Юго-Востока. "Здесь продают цветы," - заявил мужик. "Цветы заранее нужно было покупать," – наставительно сообщил водитель. "Откуда я знал, что встречу ее сегодня?" – не согласился мужик.
- Подожди меня ровно минуту, я куплю цветы.
- Ждать не буду, у меня график.
Мужик вышел на остановке, машина сразу же тронулась и поехала дальше.
Я сказал: "Ну вот, общими усилиями в этом неправильном пространстве погашен еще один душевный порыв. А вы в самом деле на мгновение позавидовали этой даме или мне только показалось? Но ведь она так и не получила свои цветы. Хотя, впрочем, зачем ей эти цветы? Стебли с листьями, только мусора в доме добавлять. Важен сам душевный порыв. В сущности, этот господин уже сделал свое дело процентов на девяносто. Своим дурацким поступком (выпил, наверное) он конституировал в этом неправильном пространстве новое отношение между человеческими субъектами, поставив тем самым себя в один ряд со всеми менестрелями, трубадурами и миннезингерами. И в общем, конечно, можно рассмотреть вопрос о динамике формы куртуазной культуры…"
Моя девушка вдруг взглянула на меня и положила руку на свободное сиденье рядом. Тонкие золотые колечки на пальцах сверкнули в полумраке почти освободившегося салона. Ее мама сидела впереди спиной к нам, кондуктор о чем-то беседовал с водителем. В сущности, в этот момент мы были наедине. Мне показалось, что она тонко и умно улыбнулась.
Я сказал: "Видите, не прошло и двадцати минут нашей поездки, а мы с вами почти как родные. Я уже начал изучать ваш новый непонятный язык. Если хотите, могу сдать вам по нему первый зачет. О чем вы сейчас думаете? Вот из радио в салоне звучит лирическая музыка – воспринимаете ли вы ее вместе со всем остальным как нечто целое?"
Моя девушка вдруг встала и пересела вперед, рядом с мамой. Теперь я обратил внимание на ее красивую строгую черную шляпку и очень густые, длинные волосы темно-медного цвета. Пальто немножко свободно сидело на худеньких плечах.
Я сказал: "Ну и что, что я не бросился в темную ночь за цветами для вас? Я, может быть, вместо цветов готов подарить вам самого себя."
Я сказал: "В жизни как в маршрутке – всегда мало места для нового человека. Но вы же видите, ближе к конечной остановке стало совсем свободно. Если захотеть, место найдется всегда."
Я сказал: "Нам все равно некуда идти. Все, что мы можем на самом деле сделать – это шаг друг к другу. Или не делать – вы что выбираете?"
Я встал и пересел на сиденье рядом с дверью. Она сидела напротив меня, уже приготовившись к выходу. Маршрутка остановилась, кондуктор открыл дверь. Произошла секундная заминка; она думала, что я выйду первым. Но я продолжал сидеть, источая флюиды в пространство. Тогда она вышла первой и помогла выйти маме. Мой мысленный призыв прозвучал еще раз, но уже намного тише. Моя девушка опять тонко и умно улыбнулась; в этот момент она перестала быть моей.
Она достала откуда-то несколько монет и держала их, как мне показалось, нерешительно, не зная, как поступить лучше: то ли самой тянуться к кондуктору, то ли попросить передать их странного типа в потертой кожаной куртке, брюках непонятного цвета и круглых темных очках. Я достал из кармана монету и пришел ей на помощь: "давайте" – довольно грубо предложил я, подставляя руку. "За двоих," – сказала она, кладя деньги мне на ладонь; "за троих," – в тон ей возвестил я, с ходу приплюсовав себя к ее маленькой компании. Пальцы у нее были длинные и красивые, чистые ногти аккуратно подпилены, но без маникюра. Она отвернулась к окну.
Я сказал: "Вы мне сразу очень понравились. Я, конечно, понимаю, что сейчас никакого особенного впечатления на вас произвести не могу. Но, поверьте, это потому, что мы с вами сейчас находимся в неправильном пространстве. Ведь, согласитесь, даже самый лучший телевизор не может показать вам ничего особенного, пока он не подключен к электрической розетке. А где же тут розетка?"
Машина бодро шла по Букпинской. Я сделал вид, что меня крайне интересует пейзаж за окном, и повернул голову влево, краем глаза посмотрев на ее лицо. Эксперимент вполне удался. Миловидное личико без следов каких-либо косметических излишеств; чуть-чуть тяжеловатый подбородок, тонкий (нервный, по-романному) носик, глубокие глаза и четко очерченный рот. На вид лет двадцать пять. Цвет глаз я разглядеть не успел; лимит времени на разглядывание был исчерпан и пришлось принять первоначальную позу.
Я сказал: "Теперь вы мне нравитесь еще больше. Ваше лицо говорит о многом. Оно как открытая книга, написанная на неизвестном языке. Но ведь в любом языке можно разобраться, не так ли? Зато эта книга, сразу видно, хорошо издана, над ней много потрудились автор и издатель, редактор, корректор, переплетчик и все такое. Да, это то, о чем всегда мечтаешь. Сейчас вообще дефицит хорошо изданных книг, демократия, мягкие обложки, тонкая бумага. А я люблю, чтобы одно лишь ощущение настоящей книги в руках согревало душу, создавало предвкушение знакомства…"
Маршрутка, между тем, вырулила и остановилась у университета. В салон села миловидная молодая дама с распущенными волосами. Она еще не успела толком устроиться на сиденье впереди, как в нее уже влюбился мужичок бичеватого вида, сидящий прямо у двери. "Можно вас спросить?" – вдруг крикнул он прямо ей в лицо. Дама отрицательно покачала головой. Он повторил вопрос и, не дожидаясь ответа, приступил к допросу. Испуганная дама молчала, как и остальные пассажиры. Моя девушка отвернулась. Я с омерзением уставился на товарища, припоминая нужные фразы. Но душевный порыв, видно, очень облагородил мужика. Он вдруг перестал приставать к даме и заговорил о себе. Доверительным тоном он поведал всему обществу, что еще никогда не встречал такой красивой женщины и хочет прямо сейчас, в маршрутке, подарить ей цветы. При известии о будущем подарке дама как-то томно заулыбалась. На секунду мне показалось, что все женщины в маршрутке завидуют этой даме, и я вдруг почувствовал себя идиотом. Мужик, между тем, уже вовсю тряс водителя на предмет где сейчас взять цветы. Мы подъезжали к автостанции Юго-Востока. "Здесь продают цветы," - заявил мужик. "Цветы заранее нужно было покупать," – наставительно сообщил водитель. "Откуда я знал, что встречу ее сегодня?" – не согласился мужик.
- Подожди меня ровно минуту, я куплю цветы.
- Ждать не буду, у меня график.
Мужик вышел на остановке, машина сразу же тронулась и поехала дальше.
Я сказал: "Ну вот, общими усилиями в этом неправильном пространстве погашен еще один душевный порыв. А вы в самом деле на мгновение позавидовали этой даме или мне только показалось? Но ведь она так и не получила свои цветы. Хотя, впрочем, зачем ей эти цветы? Стебли с листьями, только мусора в доме добавлять. Важен сам душевный порыв. В сущности, этот господин уже сделал свое дело процентов на девяносто. Своим дурацким поступком (выпил, наверное) он конституировал в этом неправильном пространстве новое отношение между человеческими субъектами, поставив тем самым себя в один ряд со всеми менестрелями, трубадурами и миннезингерами. И в общем, конечно, можно рассмотреть вопрос о динамике формы куртуазной культуры…"
Моя девушка вдруг взглянула на меня и положила руку на свободное сиденье рядом. Тонкие золотые колечки на пальцах сверкнули в полумраке почти освободившегося салона. Ее мама сидела впереди спиной к нам, кондуктор о чем-то беседовал с водителем. В сущности, в этот момент мы были наедине. Мне показалось, что она тонко и умно улыбнулась.
Я сказал: "Видите, не прошло и двадцати минут нашей поездки, а мы с вами почти как родные. Я уже начал изучать ваш новый непонятный язык. Если хотите, могу сдать вам по нему первый зачет. О чем вы сейчас думаете? Вот из радио в салоне звучит лирическая музыка – воспринимаете ли вы ее вместе со всем остальным как нечто целое?"
Моя девушка вдруг встала и пересела вперед, рядом с мамой. Теперь я обратил внимание на ее красивую строгую черную шляпку и очень густые, длинные волосы темно-медного цвета. Пальто немножко свободно сидело на худеньких плечах.
Я сказал: "Ну и что, что я не бросился в темную ночь за цветами для вас? Я, может быть, вместо цветов готов подарить вам самого себя."
Я сказал: "В жизни как в маршрутке – всегда мало места для нового человека. Но вы же видите, ближе к конечной остановке стало совсем свободно. Если захотеть, место найдется всегда."
Я сказал: "Нам все равно некуда идти. Все, что мы можем на самом деле сделать – это шаг друг к другу. Или не делать – вы что выбираете?"
Я встал и пересел на сиденье рядом с дверью. Она сидела напротив меня, уже приготовившись к выходу. Маршрутка остановилась, кондуктор открыл дверь. Произошла секундная заминка; она думала, что я выйду первым. Но я продолжал сидеть, источая флюиды в пространство. Тогда она вышла первой и помогла выйти маме. Мой мысленный призыв прозвучал еще раз, но уже намного тише. Моя девушка опять тонко и умно улыбнулась; в этот момент она перестала быть моей.
04.11.2001
