Поздним вечером 25 марта 1814 года со стороны Люксембургского сада к церкви Сен-Сюльпис подъехала карета. С трудом передвигая ноги по мокрым каменным плитам, опираясь на кучера и молодого спутника, к распахнутым дверям храма направился седовласый старик. Промозглый дождь и ветер настолько мешали ему идти, что после каждого десятого шага приходилось останавливаться. Обогнув знаменитый фонтан, когда до входа в церковь осталось всего несколько метров, старик решительно оттолкнул своих помощников.
Держась двумя руками за массивную трость, он медленно проковылял через величественный пустынный зал храма к поджидавшему его священнику. Тот молча указал старику на вход в конфессионал. Казалось, обоих не смутило то, что священник видел лицо грешника, пришедшего в назначенное время на исповедь. Дождавшись, когда старик сел напротив затянутого атласной материей окошка, священник произнес:
- Ныне и во веки веков все сказанное на исповеди сохранится в тайне. Искренне ли твое сокрушение о грехе и тверд ли ты в своем намерении больше не грешить?
- Я стар, немощен и дни мои сочтены, но я до сих пор, святой отец, убежден, что не грешен в том грехе, в котором себя подозреваю. Я уверен, что всю свою жизнь делал людям только добро – прохрипел старик. Чувствовалось, что говорить, как и дышать, ему тяжело и лишь какая-то внутренняя сила и убежденность помогли ему произнести эти слова.
- Мое гуманное ремесло научило меня проявлять человеколюбие не только во время врачевания обездоленных, но и отстаивать гуманистические взгляды в политике, которой я посвятил немало времени. Я всегда был противником пыток, смертной казни и постоянно выступал в Учредительном собрании Парижа за проявление милосердия даже к самым отъявленным преступникам.
- Так в чем твой грех?
- Я был свидетелем и, возможно, невольным виновником гибели своих друзей и соратников.
- За нечаянные и бессознательные поступки, в которых нет злого умысла и нет твоей вины, Господь не наказывает. Иди с Богом, если тебе нечего больше сказать и не о чем не сокрушайся, так как душа, совесть и помыслы твои чисты.
Как только сгорбленная фигура старика появилась в освещенном проеме, его сразу подхватили заботливые руки. Старика скорее понесли к карете, чем повели. Обмякшее тело уже не могло больше сопротивляться. Былая властная сила, способная еще сорок минут назад заставить подчиниться не только спутников, но и любого, вставшего на пути, полностью угасла.
Дождь не прекращался. И вдруг совершенно внезапно сверкнула молния и озарила враждебное небо. Старик все понял. На какой-то миг вспышка осветила его искаженное лицо и готическую вязь «Жозеф Гильотен» на дверце кареты. Раскат грома он уже не услышал.
