Отрывок из повести "Три ключа"

Конь неспешно шёл по знакомому маршруту. Мощёная улица поднималась к Светлой площади. Командир патруля привычно-внимательным взглядом скользил по высоким каменным заборам. Калитки из дубовых плотно подогнанных досок, у каждой крыльцо – пять ступеней. Ближе к Журе заборы выше и ступеней больше. Это вынужденная мера. По весне река выходит из берегов и, устремляясь к Светлой площади, сметает теснящиеся на её берегу лачуги. Вода заливает первые этажи деревянных домов, стоящих на сваях, и лижет высокие заборы каменных зданий состоятельных горожан. До самой площади Жура добралась лишь однажды, двадцать лет назад. Хозяева каменных владений тогда укрывались на втором или третьем этажах своих домов. Деревянные, расположенные ниже, были затоплены до самой крыши, где и спасались уцелевшие жители. От небывалого наводнения пострадало здание ратуши на Светлой площади, цокольный этаж затопило. Когда река ушла, заново красили полы, штукатурили стены, меняли ковры, мебель и картины. В немалую сумму обошёлся ремонт городской казне. С тех пор Жура вела себя спокойнее, удовлетворялась сметёнными с берега лачугами, которые с необъяснимым упорством вновь отстраивались за лето. Неоднократно городской совет запрещал строительство вне границ города, повелевал снести эти трущобы,  но из года в год повторялось одно и то же. Там, на берегу Журы работы патрулям хватало. Дня не было, чтобы один или два офицера не пострадали в стычках с бандитами, при разгоне уличных драк или пьяных потасовок. Здесь же на Высокой улице, плавно выходящей из улицы Береговой на полпути от реки, всегда тихо. Из-за заборов видны вторые и третьи этажи зданий и макушки яблонь. Это один из лучших районов для патрулирования, приятно, что именно ему, молодому офицеру, поручен столь ответственный пост.

Командир вырос в одном из таких домов. «Эта женщина, – так юноша называл свою мать, – знала, что делала». Она оставила младенца у богатого дома. Семнадцать лет назад служанка господина Прокла нашла свёрток на таком вот высоком крыльце у дубовой калитки. Нельзя сказать, что зажиточный и бездетный Прокл обрадовался пищащему подарку, но на содержание принял. Нерадостно жилось мальчику в большом светлом доме, он чувствовал себя низшим существом и не задавался вопросом, почему всё так устроено. Едва подкидыш смог выполнять простейшие поручения, они посыпались со всех сторон: подай, принеси, сбегай, доложи и тому подобное. Некому было утешить, приласкать ребёнка. Госпожа Прокл не делала этого из брезгливости, а служанки из страха вызвать неудовольствие госпожи.
Когда мальчику исполнилось пять лет, его отдали в офицерскую школу. Первый год обучения оплатил Прокл, а дальше всё зависело от самого Найдёныша, благодетель объявил, что с этой минуты не хочет о нём слышать. В традициях школы ежегодно выделять из потока пять лучших учеников, им позволено учиться бесплатно. Чтобы не оказаться на улице, бывшему воспитаннику господина Прокла предстояло стать лучшим. День, когда подкидыша забрали из дома, где он рос, трудно забыть. За ним приехал младший воспитатель Угрюм. Поднявшись в кабинет хозяина, он обсудил условия, получил деньги за год обучения и спустился к выходу. Там уже стоял напуганный ребёнок, до сего дня ни разу не выходивший за калитку, где его пять лет назад оставила «эта женщина», не видевший никого кроме обитателей дома и редких гостей Прокла. Проводить подкидыша вышла та самая служанка, что нашла свёрток с младенцем.

– Где его вещи? – спросил её Угрюм.
– Их нет. – Женщина неловко сделала книксен. – Господин Прокл сказал, что Найдёныша всем обеспечат в школе.
– В этом году обеспечат. – Лицо сопровождающего соответствовало его прозвищу. – А весной, мальчишка голяком пойдёт на улицу?
– Он сообразительный, старательный, добьётся бесплатного обучения. – Скорее надежда, чем уверенность звучала в голосе служанки.
– Как твоё имя? – обратился Угрюм к новому воспитаннику, сделав женщине знак молчать.
Мальчик смотрел растерянно, не отвечая на вопрос.
– Ну? Чего молчишь? Сообразительный, – хмыкнул Угрюм, – пять лет парню, как зовут, не знает.
– Найдёныш. – Догадался, что от него требуется, ребёнок.
– Ладно, пошли, Найдёныш.
В документах имя воспитанника сократили, чего зря чернила переводить. Так и пошёл по жизни безродный сирота по имени Найд. Не скоро он привык к новой казарменной жизни. В доме Прокла приёмыша не любили, им помыкали, его попрекали куском хлеба, но это было привычным. В школе новое испытание – злые шутки, насмешки, издевательства несправедливо обрушились на парнишку. Старшие воспитанники, а позже и ровесники травили Найдёныша, видя в нём бесправную жертву. Дети, выросшие в родных семьях, подсознательно чувствовали за спиной поддержку. Их обучение оплатят, а этот готов ночь напролёт зубрить урок, десятки раз повторять упражнения по гимнастике или вольтижировке, лишь бы заслужить высший балл. Дети зажиточных горожан кичились имением родителей, собственной независимостью от успеваемости и презирали безродного. Те, кто стремился к бесплатному обучению из-за бедности, видели в Найде соперника. За десять лет обучения никто не превзошёл Найда в учёбе. Он окончил школу с отличием и был достоин лучшего распределения – в королевскую гвардию или, самое малое, в столичный гарнизон. Состоятельные горожане, желая пристроить своих чад в эти части, понесли руководству школы нужные подарки, в результате в столицу попали далеко не лучшие воспитанники. Найд остался в родном городе командиром патруля. В казарме им на двоих с Урусом выделили комнату. Деревенский парень Урус, заместитель Найда, гордился своим положением. Сейчас он ехал рядом с командиром и хвастал ночными похождениями. Это любимая тема товарища и соседа. Имена подружек менялись, но шутки, описания женских прелестей и побед повторялись изо дня в день.

– Странный ты человек, Найд, – удивлялся Урус равнодушному вниманию командира, который, честно сказать, и не слушал его вовсе, – неужели тебя не заводят мои рассказы? Любой другой на коленях просил бы меня познакомить его с Пышкой или Цыпочкой. Здоров ли ты? Я уже сомневаюсь.
– Заеду на площадь. Ждите здесь.
– Ну, вот, опять на площадь, – скривился заместитель, подавая остальным знак прекратить движение.
Светлая площадь не включена в маршрут патрулирования. Надо свернуть на Крутую улицу, доехать до начала Прибрежной и переулками вернуться на Высокую. Однако, Найд не мог показать спину площади и уехать, не посетив её. Каждый раз он пускал коня вскачь, преодолевал квартал, и любовался домом, завладевшим помыслами молодого офицера с тех самых пор, как он впервые увидел его во время парада по окончании школы. Самым красивым зданием в городе справедливо считалась ратуша, да и стремящийся в небо изящными шпилями собор святой Манилы вызывал восхищение. Но, мельком взглянув на эти произведения архитектурного искусства, юноша устремлял свой взор на обитель серебристых монахов. Этот дом отделён от площади двумя рядами аккуратно подстриженных кустов и клумбами с фиолетовыми и оранжевыми цветами, источающими тонкий аромат. Двухэтажное здание с необычной сферической крышей не отпускало юношу. Должно быть, существует какая-то связь «этой женщины» с серебристыми монахами. Либо она монахиня, либо служанка, либо жертва насилия. Так привык Найд объяснять свою тягу к этому загадочному месту.

Горожане боялись серебристых монахов, как боятся люди всего необъяснимого. Прозвище монахи получили за балахоны ярко-белого цвета, отливающие серебром. Неизвестно, кто и где ткал необыкновенную ткань. Шпионы короля старались выведать эту тайну или хотя бы добыть образцы, но тщетно. Ни у кого в целом свете не было таких великолепных одежд, как у серебристых монахов. Просторные, долгие балахоны с длинными широкими рукавами и скрывающими лицо капюшонами совершенно прятали человека, нельзя понять мужчину или женщину. По слухам, каждый, кто пытался разглядеть монаха и заглядывал в лицо, лишался зрения и пополнял армию слепцов-попрошаек. С некоторых пор любопытные перевелись. Теперь, завидев серебристый балахон, горожане перебегали на другую сторону улицы.
Выехав на площадь, Найд огляделся. Что это? Свора собак с лаем бросалась на кого-то забившегося в угол собора святой Манилы. Офицер поспешил на помощь бедолаге.
– Прочь! Пёсье отродье! – Юноша соскочил с коня, выхватил саблю.
Собаки кинулись наутёк, мгновенно потеряв интерес к обретшей защиту добыче.
– Кто ты? – Найд вывел на свет чумазую одетую в лохмотья девочку-подростка.
Она, ещё не освободившись от пыла борьбы и страха, вырывала локоть из цепкой руки офицера.
– Как твоё имя? – настаивал тот.
– Оставь меня! Отпусти! Иди своей дорогой! – Девочка уже хотела укусить спасителя.
Перехватив её злой взгляд, Найд чуть не упустил девчонку. Что-то до боли знакомое резануло его сердце. Где он мог видеть эти глаза цвета крепкого кофе?
– Я не причиню тебе вреда.
– Отпусти, не убегу, – более миролюбиво сказала нищенка, – спасибо, они вечно набрасываются, когда послушницы дают мне еду.
– Как тебя зовут? – Офицер отпустил локоть девочки.
– Зовут? Кто как, пацанкой или оборванкой. – Она взялась приводить в порядок одеяние, давно потерявшее цвет и форму.
– Я отвезу тебя в приют. Только надо бы отмыться.
– Здесь есть источник святой Манилы, я там умываюсь по воскресеньям.
У источника девочка преобразилась. Чистая кожа светилась, мокрые густые волосы закрутились локонами, даже взгляд подобрел. Теперь Найд вспомнил, где видел эти глаза. Офицер вскочил на коня, усадил ребёнка перед собой и поехал к товарищам. Девчушка, впервые оказавшаяся на лошади, гордо взирала по сторонам, а юноша вновь удалился в закоулки памяти. Когда-то, будучи четырёхлетним приёмышем, он услышал разговор занятых уборкой служанок.
– Почему господин Прокл не хочет усыновить подкидыша? – удивлялась одна. – Детей у них нет, а госпожа в том возрасте, когда трудно родить собственного малыша.
– Если б малыш хоть немного походил на хозяина или хозяйку, а так… прозрачный он какой-то, черноглазый, да ещё эти золотистые кучеряшки.
– Правда твоя. Чудной он, тихий. Смотрит, смекает. Глаз таких я сроду не видела.
– Как принять в семью инородца?
Найд ощутил горечь, вспоминая жгучее желание походить на бородавчатого, заплывшего Прокла или его тщедушную супругу. Послушав разговор служанок, мальчишка бросился в будуар госпожи, благо она ушла в церковь. Здесь стояло мутное зеркало, перед которым хозяйка просиживала часами, с помощью шиньонов и шпилек укладывая жидкие волосы в замысловатые причёски. За стеклом Найдёныш увидел разрумянившееся от беготни лицо, золотые локоны. Притягивали внимание глаза – две маленькие, не больше напёрстка, чашечки кофе. Никогда больше не видел подкидыш таких глаз. И вот, на Светлой площади, куда всегда звало сердце, у стен собора святой Манилы он встречает эту глубину и бесконечность ночного неба.
Увидев командира и его находку, товарищи удивились. Высказался только Урус:
– Нашёл себе даму под стать! По мне она слишком юна. Сколько тебе лет, крошка?
– Её зовут Манила, – подал голос Найд, – отвезём