картина

Иван Иванович Купынин в детстве мечтал стать художником, но, пришедшая в ранние годы забота о хлебе насущном, не могла сблизить его с мечтой. Кроме того, его терзали сомнения в своих способностях, и опасение прослыть никчёмным мазилой. Он освоил профессию бухгалтера, достиг в ней значительных успехов, стал в счётном деле настоящим докой. Когда его память, изредка, но стала упускать некоторую цифирь, с должности главного бухгалтера солидной корпорации, он ушёл на пенсию. Дома, в своём кабинете, Иван Иванович устроил художественную мастерскую, купил мольберт, холст, много кистей, сам приготовил краски по рецептам, взятым в интернете. С радостью, воодушевлением и нерастраченной страстью к творчеству, он отдался живописи. Через полгода он признал картину законченной, рассмотрел её с разных сторон, и заплясал от восторга. На полотне, по весенней степи с только что появившейся зеленью разнотравья, скакал молодой жеребец. Из-под его копыт летели брызги земли с молодой зеленью. Он вытянулся, как стрела, в стремительном движении. В его глазах светились озорство и энергия мощного тела, охваченного неуёмной жаждой жизни и свободы, охватившей его после перелёта через сковы-вающий плетень загона. Казалось, что он готов выпрыгнуть с холста, убежать из тесноты художественной мастерской, и, цокая копытами, скакать по городскому асфальту, высекая из него искры. Иван Иванович заплясал от восторга. Его длинное, худосочное тело дёргалось совсем не в такт напеву его хриплого голоса: - Ай да Ванька, ай да молодец, ай да сукин сын!
В мастерскую Ивана Ивановича, первый раз за предыдущие полгода, вбежала Мария Ильинична, удивлённая эмоциональным взрывом всегда спокойного, уравновешенного мужа. В противоположность ему, она не большого роста, пухленькая, хотя проглядывала в ней почти девичья стройность. Она увидела высокую, нескладную фигуру мужа, в восторге напевавшего хриплым голосом не понятную мелодию и производящего руками и ногами нелепые движения. Её взгляд переместился на холст, и она увидела в дикой скачке летящего на неё коня, развёрзнутая пасть обрамлена белоснежными зубами, глаза сияют диким восторгом, копыта глухо стучат по земле, готовые рас-топтать любого, кто встретится на их пути.
           - Машенька, мне удалось сделать то, что я задумал. Смотри, жеребец совсем, как живой, готов выпрыгнуть с холста.
В это время в город прибыла, организованная Министерством культуры, выставка полотен мировых художников. Иван Иванович свернул свой холст в рулон и понёс в художественный музей, где, из-за отсутствия в городе галереи, будет выставлена экспозиция. Директор музея Прасковья Филипповна, высокая, сухопарая, строгая женщина в очках, возрастом, близким к семидесяти годам, мельком взглянула на картину: - В музее будут выставлены картины самых знаменитых художников со всего мира. Впрочем, оставьте свой холст, возможно, ему найдётся свободное место.

В день открытия выставки Иван Иванович надел свой лучший костюм, белую рубашку, повязал галстук и отправился в музей. Посетителей было немного, в заштатном городишке лишь единицы его жителей признавали себя ценителями живописи. По стенам музея развешены полотна Кандинского, Мане, Малевича, Марка Шагала, Рене Магритта, Сальвадора Дали и других очень и менее знаменитых художников разных направлений. Это были или репродукции, или копии знаменитых картин. В заштатный городишко, где нет серьёзной охраны экспозиции, вести дорогостоящие подлинники опасно и нецелесообразно. Экскурсантов водил по залу от картины к картине и рассказывал о их достоинствах доктор искусствовед Пётр Петрович Шляхов, волосатостью похожий на Карла Маркса. Экскурсанты остановились и у картины Ивана Ивановича.

               - Перед вами образец наивного искусства живописи. Автор, несомненно, не лишён способности, его глаз замечает малейшие детали объекта, рука неплохо их показывает на холсте, но это искусство наивное, я называю его направлением фотографического реализма. Подобное направление в искусстве умирает, у него нет будущего, глаз такого художника видит мир так же, как объектив фотокамеры. Здесь нет мысли, терзающей душу художника.

           - Иван Иванович дома не проронил ни слова, отказался от ужина, и почти всю ночь пролежал с открытыми глазами. После закрытия музея, уборщица, тётя Фая, как называли её все сотрудники, взяла свой нехитрый рабочий инструмент и стала мыть полы в залах музея, которые за день успели весьма загрязниться. С полным ведром воды она поскользнулась, вся вода выплеснулась на картину Ивана Ивановича. Баба Фая в испуге начала вытирать воду и совсем размазала краски на холсте. На следующий день Прасковья Филипповна пригласила Ивана Ивановича в музей.

         - Иван Иванович, богатый человек хочет купить вашу картину для своей коллекции. Вы согласны её продать?
Иван Иванович не успел ответить, вмешался "Карл Маркс", доктор искусствоведения: - У Петра Филимоновича богатая коллекция, она отлично охраняется. Ваша картина у него будет в полной безопасности, её не украдут, и не будут писать копии без вашего ведома разные мошенники. Пётр Филимонович готов заплатить большие деньги. Прибавьте к шести нулям любую цифру, столько долларов он готов заплатить за картину.

            - За наивное искусство миллионы долларов?

                - За гениальное творение, шедевр. Разве вы сами ещё ничего не поняли?

Они прошли к предмету торга. Иван Иванович поразился увиденному на своём холсте. Фигура коня, как по мановению волшебной палочки, разлетелась  по полотну. Две ноги отдельно от тела в углу картины образовали крест, другие две ноги, тоже отдельно от тела, расположены на разных сторонах полотна. Лошадиная морда без глаз в центре холста изогнута в форме вопросительного знака. Разъединённое, словно от взрыва, на три части тело лошади расположено в разных сторонах полотна. Один глаз коня переместился на хвост, другой свирепо смотрит с копыта. От такого видения своего творчества Иван Иванович чуть не лишился сознания и не свалился в обморок. Он отошёл от картины, почти спокойным голосом произнёс: - Прасковья Филипповна, я дарю музею это чудовище, делайте с ним, что хотите.
Он повернулся, не оглядываясь, пошёл к выходу. Дома он опять молчал, пил много коньяка, чего с ним никогда не было. Из его глаз выкатилась скупая мужская слеза.

         -Машенька, ты не представляешь, как удачно я в молодости выбрал профессию. С художественной мастерской покончено навсегда, выброси из неё всё, я не могу туда заходить.