сформулировать, хоть и покраснела. Какая глупость! Но вполне объяснимая — что за разговоры она вела с мужчиной!
Однако она надеялась, что он поймёт.
— Vertudieu, не совру, если скажу, что мне лестно это слышать, мэм! — живо проговорил он и вдруг взял Луизу за руку. Пальцы у него были горячими и шершавыми. — Но если вы полюбите кого-нибудь… или кто-то полюбит вас? Вы решили отдать свою невинность невесть кому… а ведь вы красавица!
Вот как?! Он действительно так считает?
Луиза ошеломлённо взглянула в его неподдельно взволнованное лицо и как могла спокойно ответила:
— Любовь — это зависимость. Я её не хочу. Но узнать её телом, не узнавая сердцем — хочу. Потому что замужние женщины, даже мои бывшие ученицы, знают то, чего я не знаю, и смотрят на меня с превосходством, потому что я лишена этого знания. Мой опыт неполон, мне необходимо расширить его. Я прошу у вас не любви, а просто… помощи. Вы поможете мне?
Его ресницы вдруг опустились, и Луиза, совершенно изумилась, заметив, как он вспыхнул от смущения — это было видно даже в полутьме сарая — но пальцев, сжимавших её ладонь, не разжал.
— Ох, вы так решительно рассуждаете, мэм, но я… я… ну… просто я мало что смыслю в девственницах. Никогда не связывался с ними, — жалобно пробормотал он, испустив глубокий, почти скорбный вздох и вскинув брови домиком, отчего его симпатичная курносая физиономия превратилась в забавное подобие трагической маски. — Ну что вы смеётесь, мэм? – Голос его преисполнился укоризны.
Луиза и впрямь не сумела удержаться от нервного смешка — так трогательно-беспомощно прозвучало это признание.
— В первый раз всегда больно, а я не люблю причинять боль, особенно женщинам… — нравоучительно добавил Рене и снова вздохнул. — И потом… вы ведь можете понести от меня ребёнка.
— Доводы резонные, — задумчиво согласилась Луиза, чувствуя, как мгновенно согрелась её рука в его ладони и не желая упускать ни крохи этого тепла. — Но я, во-первых, не думаю, что это до такой степени больно, иначе люди вообще бы этим не занимались. Во-вторых, я человек терпеливый. – Это было чистой правдой — Луиза всячески старалась избегать физической боли, но переносила её, тем не менее, стоически. – А в-третьих, мои лунные дни только что миновали… да, я знаю, что это имеет значение, я слышала, как наша кухарка Молли обсуждала с лавочницей разные женские ухищрения, и потом специально расспросила её… — она помедлила и закончила упавшим голосом: — Послушайте, Рене, скажите прямо – я вам нежеланна? Я чересчур стара и некрасива для вас? Вы не хотите меня?
Кажется, он заскрипел зубами. Да, точно заскрипел.
— Что с вами? — растерялась Луиза.
— Это вы-то мне нежеланны?! — прохрипел он сквозь зубы. — Да у меня стояк только от ваших разговоров да рассуждений эдаких!
— У вас — что? — Луиза захлопала глазами, чувствуя себя круглой дурочкой. Она терпеть не могла этого ощущения!
Заметив, что она нахмурилась, Рене стремительно поднялся с соломы и так же легко поднял на ноги Луизу, небрежно отодвинув в сторону звякнувшую посуду. Не выпуская руки Луизы, он осторожно, но решительно положил её ладонь чуть пониже завязки своих поношенных штанов.
— О-о… — только и выдохнула Луиза, – совершенно забыв, что ненавидит бессвязный лепет, – когда под её ладонью что-то ожило, натягивая грубую ткань. — Что это? Что там у вас такое?
— Та часть мужчины, которая стремится проникнуть в женщину, —исчерпывающе объяснил Рене. Глаза его озорно сверкнули. — Что, испугались, мэм? Я же вас предупреждал!
Он разжал пальцы, но Луиза руки не отняла. Она желала немедленно выяснить кое-что не менее животрепещущее, чем то, что так увесисто обозначилось под её неловкой ладонью:
— Я была в музеях, в Европе, и видела статуи, римские и греческие, — проговорила она быстро. — У них ничего подобного там не было!
— А что же у них там было? — осведомился Рене прерывающимся голосом, но не отстранился.
— Листок, — подумав, серьёзно сообщила Луиза, а Рене всё-таки схватил её за руку, сотрясаясь от смеха, и она торопливо зажала ему рот свободной ладонью. — Я имею в виду, что листок совершенно прикрывал… всё!
Теперь Рене держал её за обе руки.
— Вы меня уморите, мэм, — едва выговорил он сквозь смех. — Просто эти ваши… ваши ста… туи давно не хотели женщин, c'est tout!
— Я полагаю, они их никогда не хотели, — резонно заметила Луиза и сама затряслась от смеха, привалившись к его крепкому плечу. Она никогда в жизни не обсуждала такие вопросы с мужчиной и уж тем более так не смеялась! Слышали бы её сейчас кухарка Молли или гувернантка старших девочек мисс Стивенс! Да они решили бы, что Луиза тронулась умом!
Ладони Рене взметнулись к её лицу, плотно обхватив щёки, а его губы вдруг накрыли её смеющийся рот, настойчиво и нежно его лаская. Пальцы у него были всё такими же горячими, а губы — тоже горячими, мягкими и… сладкими. И не только от сидра. Они вообще были сладкими. Как мёд. И они производили… производили такие действия… которые влекли за собой последствия… которых Луиза никак не ожидала!
Она кое-как ухватила связную мысль и воскликнула, тяжело дыша, едва Рене на миг оторвался от неё:
— Послушайте, но это очень странно! У меня всё горит! — Она машинально провела пальцем по припухшим враз губам и осознала, что горели и пульсировали не только губы. — Но… почему? Почему?
Рене потряс головой, словно выныривая из воды, и сипло осведомился, улыбаясь во весь рот:
— Всё — это что?
— Всё — это всё! — отважно отрезала Луиза, но, несмотря на всю эту собранную в кулак отвагу, так и подпрыгнула, когда его ладонь легла ей на грудь, а губы опять приникли к её губам, раскрывая их и жадно исследуя её рот.
— Я, кажется, знаю, почему это происходит, — выпалила Луиза, кое-как отстранившись, и перевела дыхание, крепко прижав его руку к своей груди. — Я думаю, это оттого… оттого, что кровь… приливает к коже, а в некоторых местах кожа просто тоньше… ну а в некоторых местах это вообще… слизистые оболочки…
Застонав, Рене уткнулся носом в её макушку и срывающимся голосом предложил:
— Мэм, я готов служить наглядным пособием для вашей лекции… только давайте разденемся, умоляю вас!
Сердце его тяжело бухало у её плеча.
Луизе прямо жалко его стало — так запалённо он дышал и сжимал кулаки. Она нерешительно взялась за завязки своего простенького домашнего платьица, но Рене оказался куда проворнее неё, в одно мгновение расшнуровав ей корсаж и стянув платье с её плеч. Платье, а потом сорочку.
Боже…
Луиза судорожно закрыла глаза, чувствуя, как его тёплые ладони уверенно скользят вниз по её ногам, освобождая её от подвязок, чулок и туфель. О да, он хорошо умел обращаться со всей этой дамской амуницией! Она и не сомневалась…
Луиза не успела и ахнуть, как его собственные рубаха и штаны, брякнув оружием на ремне, присоединились к груде её одежды. Рене стоял и смотрел на неё, всё так же тяжело дыша — широкая грудь его вздымалась, а глаза светились — наверное, даже ярче керосиновой лампы, — машинально подумала Луиза, поспешно опуская любопытный взгляд к тому месту, которое её больше всего интересовало.
Да, это место и впрямь невозможно было прикрыть никаким листочком! Если на то пошло, оно больше всего напоминало как раз стебель.
Растущий вертикально вверх!
— О-о… — завороженно вздохнула Луиза. Это было далеко не первым произнесённым ею за последние полчаса бессмысленным междометием. Зато следующая фраза оказалась более внятной: — Вы ручаетесь, что поместитесь во мне?
Рене бессильно прислонился к стене, содрогаясь от смеха, и закивал, как китайский болванчик.
— Хотя… — у Луизы прямо ладонь зачесалась от желания потрогать его там, и она не удержалась, крепко обхватив самую интересную часть его тела прямо посередине, поразившись тому, какая она горячая, упругая и… нежная? Да, именно нежная – и твёрдая одновременно! Вот чудеса! — Хотя если учесть, что дети выходят из тела женщины тем же путём, я думаю, вы там поместитесь, Рене… Рене? Рене!
Сарай завертелся перед глазами Луизы, она разжала пальцы, ухватившись теперь за голые плечи Рене, который, не переставая давиться смехом, легко подхватил её и опрокинул прямо в кучу зашуршавшей соломы. И снова накрыл её губы своими, пока его руки нетерпеливо гладили её тело, мяли, тискали и ласкали в таких местах, которых сама Луиза касалась только во время мытья и которые, уж конечно, не видел даже доктор!
– О-ой… – простонала Луиза. – Ой! Ох… Что… ой! М-м…
Она и сама лихорадочно гладила Рене повсюду, докуда могла дотянуться, с восторгом ощущая, насколько его тело отличается от её — его кожа была шелковистой на ощупь, и ладоням так приятно было скользить по ней… но под нею натягивались крепкие, как железо, мускулы. И шрамы – зажившие шрамы метили его тело там и сям.
Луиза снова приглушенно охнула, почувствовав странный томительный трепет глубоко внутри – глубже того места, где сейчас находились его нетерпеливые чуткие пальцы. Словно её тело само стремилось… стремилось раскрыться ему? Боже, да ещё и выделяя при этом какую-то влагу?!
Что он должен был о ней подумать?!
Луиза невольно вся сжалась, испуганно и недоумённо уставившись на Рене и прислушиваясь к своим ощущениям.
Не переставая бережно ласкать её, он вскинул голову и тревожно спросил:
— Больно?
— Нет, — с запинкой отозвалась Луиза, не в силах снять руки с его плеч. — Но… очень непонятно.
Голос её против воли прозвучал жалобно.
— Это ваше тело хочет принять меня, только и всего, мэм, — проговорил Рене с необычайной нежностью. — Вы, что же, никогда не ласкали себя… там?
Луиза покачала головой, которая от новизны всего происходящего совершенно пошла кругом.
— Но в этом нет ничего дурного или постыдного, — прерывисто пробормотал он, утыкаясь в её лоб своим горячим лбом. — Вы просто не знали своего тела. Теперь — знаете, вот и всё.
Он вдруг привстал на коленях, просовывая руки ей под ягодицы, легко приподнял её бёдра и прошептал:
— Вы не передумали?
Не передумала ли она?!
Луиза неистово замотала головой, чувствуя, что горит, как порох, и внутри и снаружи. Как могла она передумать?! Глаза её сами собой закрывались в тягучей и сладостной, как мёд, истоме. Одновременно она стискивала зубы, чтоб не трястись от возбуждения. Всё то, чего она раньше не понимала в книгах, которые читала – о, даже в Библии! – вспыхивало перед нею в полутьме, словно огненные письмена на стене перед царём вавилонским Валтасаром.
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина... Левая рука его у меня под головою, а правой он обнимает меня…»
Свободной рукой Рене вновь нежно огладил её бёдра, разведя колени в стороны как можно шире, так же бережно провёл ладонью по её раскрытой, пульсирующей, пылающей промежности — Луиза не могла видеть, что он делает, но чувствовала каждое касание. И начал медленно, но настойчиво соединяться с нею.
Каким же он всё-таки был большим и как же растягивал её изнутри! Но её плоть оказалась такой податливой, словно и впрямь только и ждала его!
Луиза опять стиснула зубы и зажмурилась, ожидая предсказанной им боли. Но боли не было. Жжение, жар, пульсация — да, но не боль. А потом, когда он
