Дар Калиостро. Повести и рассказы.

Пойдемте, провожу, нам по пути.
Гражданин оживился, и Леготин осторожно добавил:
- Только тот, кто вам нужен, вряд ли вас примет…
По пути от улицы Чернышевского до Большого Харитоньевского переулка Леготину пришлось выслушать рассказ о невиданных сортах пшеницы, выведенных в совхозе имени 14-й партконференции. Причем его спутник все время называл город Жданов на старый лад.
«Да, - думал Леготин, - болезнь серьезная. Хорошо, еще не буйный…»
Пройдя вдоль решетки сада, в глубине которого был старинный бело-розовый дворец, Леготин остановился у ворот.
- Вам туда – прямо и направо, - сказал он и хотел уйти, но, постояв, отчего-то пошел за гражданином.
Свернули за угол здания. Леготин окинул взглядом внутренний дворик Академии и… испугался.
К блестящей черной эмке от дверей ВАСХНИЛ шел сам народный академик. Был он с орденом на лацкане пиджака, в галстуке-селедке, с косо рассыпавшимися по лбу волосами – таким, каким видел его как-то на фотографии Леготин.
- Трофим Денисович! – радостно воскликнул гражданин с портфелем и быстро зашагал ему навстречу.
Леготин устремился к выходу, предчувствуя неладное.
2
И, действительно, - открыв дверь своей квартиры, Леготин покачнулся от изумления.
Небольшая раньше прихожая проваливалась теперь в пустоту незнакомого коридора, в левой стене которого было множество  дверей. Слух, казалось, съёживался от чужих неприятных звуков, носившихся по квартире, пахло кухней и сыростью – и от всего этого еще больше заходилась его помутневшая голова.
Уже не пытаясь что-нибудь понять, Леготин вошел в свою комнату.
У трюмо, за туалетом сидела молодая женщина. Повернувшись к Леготину, она мягко протянула:
- Петенька, ну где тебя носит? Я тороплюсь…
Леготин, готовый упасть, обхватил сверток с бельем и привалился к стене.
«Это жена», - выплыла вдруг из марева отупения невероятная мысль, разом съела всю муть в голове, и Леготин обреченно успокоился. «Просто я сплю или сошел с ума», - промерцало в мозгу.
- Что это у тебя? – потянулась женщина к свертку.
С безразличием Леготин наблюдал, как оттуда появлялись голубые женские панталоны, комбинация, духи и еще что-то, чего быть там не могло.
- Петька! Ты просто чудо! – обрадовалась женщина и благодарно прислонилась к нему гладкой душистой щекой.
- Я побежала. Сегодня у Доротенко тьма народу. Приду поздно. Не скучай, - проговорила жена, торопливо надевая туфельки, и исчезла.
Леготин осмотрелся. Комната была вроде бы его, хотя мебель другая. Он несколько раз ущипнул себя, но не проснулся. Тогда полез в стол за иголкой… и, наткнувшись глазами на перекидной календарь, прочитал: 5 августа 1929 года.
«Все ясно, если иголка не поможет, значит точно сошел с ума!»
От укола заныл палец и даже пошла кровь, но ничего не изменилось.
«Да, сошел с ума, - подытожил Леготин, - наверно, и сына не узнаю…»
Он вышел в коридор и открыл соседнюю дверь – во вторую свою комнату.
Уже с порога Леготин понял, что комната эта не его.
В центре ее за столом под красным абажуром сидел старик с лысым черепом, подернутым по бокам волосами, и читал газету. При появлении Леготина он поднял небритое лицо, и в его глазах, угрюмых, как у пожилого кота, задрожали холодные огоньки.
- Что это ты, Леготин, без стука заходишь? – колюче полез в уши его голос. – Старому партийцу отдыхать не даешь. Я вот напишу на тебя, куда следует… Давно ты мне не нравишься…
Леготин попятился и захлопнул за собой дверь. Потом пробежался по коридору, заглянул на кухню. Люди везде были незнакомые, но некоторые здоровались с ним. Стало очевидно, что его жилище превратилось, сообразно времени, в большую коммунальную квартиру, где ему полагалась только комната.
Он вернулся к себе и лег на кровать. «Может, я, не заметив как, умер и теперь на том свете?..»
С этой мыслью мозг опустел, и Леготин заснул.
Первые минуты после пробуждения прошли тихо и бездумно, пока сознание не выплыло из сна тяжелой горечью.
Леготин, озираясь, вскочил на ноги.
Со вчерашнего дня ничего в комнате не изменилось. Жены по-прежнему не было, да она, кажется, и не возвращалась. На календаре чернел все тот же 1929 год.
- Что же делать? Что же делать? – зашептал Леготин.
Да что тут придумаешь?
- Двадцать девятый, так двадцать девятый… - заключил Леготин, приученный всей своей прежней жизнью к повиновению, и вышел в коридор.
Чтобы умыться, была очередь, и, стоя в ней, он снова вспомнил о жене: «Совсем обнаглела… По вечеринкам бегает, ночевать не приходит… А дома, небось, и поесть нечего…»
3
Голодный, он вышел на улицу и направился к Сретенке.
Хотя Леготин и не знал, что было теперь с его родным НИИ тары, инстинкт требовал: быстрее на работу, не опаздывай!
Сквозь эту озабоченность Леготина незаметно мелькали прохожие, улицы, вывески на домах, лишь изредка задевая своей непривычностью.
Здание института знакомо вытягивалось в небо серыми шершавыми стенами и имело почти не изменившуюся вывеску: учреждение именовалось Лабораторией тары.
Все также – в угловой комнате второго этажа – стоял его кульман, и даже чертеж, приколотый к доске, был тем же, что и вчера.
Тонкой дымкой протянулась мысль: может, все встанет на свои места?
«Нужно отвлечься», - решил Леготин и сосредоточенно начал чертить.
Когда к нему подошла незнакомая молодая женщина, кто-то внутри Леготина сказал: «Это Полосухина. Секретарша», - и надежды не стало.
- Леготин, что вы здесь сидите? – удивилась она. – Все давно на собрании. Идемте!
4
В актовом зале шла «чистка» сотрудников.
- В настоящее время, - разъяснял председатель собрания, - во многих местах Советского Союза уже производится чистка советского аппарата от классово чуждых элементов. Проверка состава служащих обнаруживает картину большой засоренности наших учреждений враждебными рабочему классу людьми. Есть такие элементы и у нас.
Он взял со стола какие-то бумаги и потряс ими над своей крупной бритой головой.
- Призываю всех проявить революционную сознательность и классовое чутье!
«Чистили» сотрудников поалфавитно. Первым был чертежник Александров – немолодой человек с грустным лицом.
Выяснилось, что его официальная биография насквозь лжива, и это подтверждалось одной из тех бумаг, которыми взмахивал председатель. Весь дооктябрьский период его жизни был связан с «эксплуатацией пролетариата на одном из заводов», где он служил инженером. Отпираться было бесполезно.
- Граждане! Прошу снисхождения! Двое детей, больная жена, - взмолился слуга капитала.
Началось обсуждение. Выступали активно, и портрет Александрова дополнился такими чертами, как слабое участие в стенной печати и нерегулярное посещение кружка диалектического материализма.
«Чистку» Александров не прошел.
«Явный перегиб», - голосуя со всеми вместе, подумал Леготин.
Потом обсуждали курьера Американцеву.
Была она пролетарского происхождения, рабкоровка и борец с пьянством. За минувший год Американцева посетила на дому подшефных алкоголиков 280 раз. Не прекращая при этом борьбы с собственным мужем-пьяницей.
Из зала снова активно выходили на сцену, и. глядя на это, Леготин подумал, что неплохо бы выступить и ему.
- Считать товарища Американцеву проверенной! – объявил председатель.
Следующим обсуждали бывшего дворянина Бутусова.
Рука Леготина поднялась сама собой, хотя, даже дойдя до сцены, он все еще толком не знал, что говорить.
Бутусов – мужчина средних лет, крупный и сильный, сидел на стуле, сжавшись, видимо, для того, чтобы факт его дворянского происхождения, повисший у всех на виду, был не столь заметен.
«Шабаш какой-то», – подумал Леготин, начиная речь. Закончил же он ее тем, что «нужно безжалостно освобождаться от чуждых социалистическому строительству лиц!»
Бутусова «вычистили».
В отличие от Александрова он ни о чем не просил, только недобро сверкая глазами, согласно кивал головой, будто говоря: «Ладно, ладно, валяйте…»
5
В тот день «чистка» закончилась на букве «З». И хотя до «Л» было еще далеко, душа Леготина заныла тревогой. К вечеру она уже гудела от предчувствия новых испытаний.
Начались они очень скоро – за порогом его квартиры, которая предстала перед ним опять преображенной.
Все так же просторная, она потеряла громоздкий вид коммуналки. Было в ней ухожено и тихо.
Навстречу Леготину вышла девушка в переднике.
- Барыня просила, чтобы вы, как только придете, шли к ней.
«Теперь, точно, вычистят…» - только и подумал Леготин.
Как и вчера, супруга сидела перед зеркалом. Но это была уже другая женщина – совершенно Леготину не знакомая, статная, с красивым и строгим лицом, в открытом пышном платье.
- Петр Николаевич, - смотря перед собой в леготинское отражение, заговорила она, - надеюсь, вы не забыли: сегодня мы едем к Белозерским. Прошу вас не напиваться, как тогда у Вензелевичей, и не устраивать мне сцен.
Леготин молча искал глазами календарь. Так и есть: 1908 год.
- И наденьте, пожалуйста, фрак… Ходите неизвестно в чем…
Леготин и не заметил, что одет в рубаху навыпуск с пояском и парусиновые штаны.
Размышлять не было сил.
В какой-то комнате Леготин бездумно переменил одежду, затем спустился с супругой в подъезд.
У дверей парадного стоял прежний его сосед – старый партиец. Был он моложе, не столь лыс и мрачен. «Это Никитич. Швейцар», - пояснил Леготину все тот же внутренний голос. Когда супруги проходили мимо, лицо Никитича слиплось в улыбке.
Внизу их ждала коляска. Усаживаясь в нее, Леготин увидел, что теперь осень. Солнечная, чистая.
Поредев, рассыпались медью кроны деревьев; синее небо было близкое и глубокое, и стояла спокойная, какая-то комнатная тишина.
Эта тишина проникла и в Леготина.
«Ну и что? – подумалось ему. – Так еще и лучше: ни тебе лозунгов, ни «чисток»… И, вдохнув ясного, с холодком воздуха, добавил: « Ни кульманов, ни окладов…»
Они ехали вдоль бульваров, мимо Сретенки, Трубной, Петровки.
Леготин внимательно посмотрел на супругу, внутренний голос игриво шепнул: «Зинаидой зовут…»
Надвигался вечер. Неожиданно забелело туманом. Улицы начали таять, стираться из виду, и вскоре воздух сгустился в матовую неподвижность, сочившуюся лишь светом окон и фонарей.
Коляска остановилась у ворот какой-то усадьбы. В глубине ее, где притаился в тумане старинный особняк, звучала музыка.
Бал уже начался.
6
Зинаида, подобрев вскоре лицом, исчезла в вальсе с каким-то офицером. Леготин же, попав в веселую компанию полковника-жандарма и двух штатских, очень быстро захмелел.
Его уже подмывало устроить Зинаиде сцену, когда полковник, держа в пальцах рюмку, радостно сказал:
- А водятся, Петр Николаевич, за вами грешки… Знаем-с,  знаем-с…
Выпив водки, жандарм коротко замер, словно удерживаясь от желания чихнуть, и добродушно протянул:
- Эх, молодежь, молодежь… Все бы вам либеральничать…
«1908 год – разгул реакции», - трезвея, вспомнил Леготин фразу из учебника истории и затревожился.
- Напрасно это вы, Василий Нилович, неверные у вас сведения… Наговор сплошной…
И совсем искренне признался:
- Я никогда против существующего порядка ничего не замышлял.
- Да будет, будет вам, - засмеялся полковник, - что это вы так всполошились?!
И предложил:
- Господа, а не удрать ли нам отсюда? Сейчас на лихача – и к