Дар Калиостро. Повести и рассказы.

сентября.
Как же летит время! Говорят, оно замедляется в отсутствие событий.
Неправда!
С Нового года не произошло ровным счетом ничего, а та ночь все еще где-то рядом, не далее чем за «вчера».
Ведь нельзя же, в самом деле, назвать событием то, что Галя удачно распродала партию китайских курток. Или, например, то, что местная милиция закрыла дело по факту взлома моей дачи. Ввиду его безнадёжности.
Впрочем, одно событие все же произошло: летом Полуянов продал свою дачу. Молва утверждала, что он, неожиданно разбогатев, решил перебраться в США.
Обзор случившегося можно дополнить событиями, так и не произошедшими: мой телевизор не заработал (хоть я и переставил его в другое место), Галя не разбогатела, Катя ни разу не появилась (о ней вообще не было никаких известий).
Раздумывая обо всем этом, я шел от станции в наш поселок.
Была суббота – самый что ни на есть ударный для торгового человека день. Но мы с Галей находились в вынужденном простое: из-за поломки транспорта нам не подвезли товар. К тому же у Гали поднялась температура.
- Ангина, - объяснила она. – Я всегда в сентябре ею заболеваю.
Сходи, Сань, в аптеку. Только в ту, которая у станции. Я написала, что купить.
Из-за поворота шоссе уже показался наш поселок, когда рядом со мной остановилась зеленая «шестерка».
- Товарищ! – с пассажирского места на меня смотрела немолодая, но миловидная дама. – Вы не подскажете, где здесь Юбилейные дачи?
Только сейчас я понял, насколько удобно для всех название нашего поселка, так как юбилеи у каждого свои. Кстати, нужно уточнить у Гали, в честь какого юбилея мы названы на самом деле.
- Я как раз туда и иду.
Женщина улыбнулась:
- Садитесь, подвезем.
Когда мы поехали, она спросила:
- Это ничего, что я вас «товарищем» назвала? Сейчас некоторые
обижаются…
- А как же ко мне еще обращаться? Разве господа ходят пешком?
- Вот-вот, - неожиданно поддержал меня водитель (было ясно, что он еще и муж деликатной дамы). – И на старых «шестерках» не рассекают.
Очевидно, перед моим появлением между супругами шел ожесточенный спор.
- Алексей, не заводись, - приказала дама и, улыбнувшись мне
в зеркальце, висевшее над ее головой, спросила:
- Вы покажете нам дом 8 по улице Энгельса?
- Конечно. Это дача Полуяновых.
- Теперь уже нет, - холодно возразила она. – Это дача нашего зятя.
Водитель-муж хмыкнул, из чего следовало, что данного
родственника он недолюбливает.
- Вы знаете, кто наш зять? – спросила мадам, глупея на глазах.
Я пожал плечами.
- Ивашин, - нарочито спокойно произнесла она.
- Извините, - развел я руками.
- Да вы что? – возбудилась дама. – Газет не читаете?
- И телевизор не смотрю тоже. Товарищ водитель, здесь направо.
- Но как же так? – повернулась она с взволнованным лицом. – Ну, он, в конце концов, с Олегом Полуяновым дружил. Вы знали Олега Петровича?
-Да, - вздохнул я, - было дело.
- Ну вот… Кстати, он теперь в Америке живет, вы знаете?
- Да, да, знаю.
- Ну вот, - горячилась мадам. – Когда они с Катенькой решили уехать из страны, зять им предложил…
Понадобилась пара секунд, чтобы понять истинную суть услышанного. И все-таки внутри меня ничего не сдвинулось, пока маленькая звездочка-надежда не отгорела тремя вспышками: «может я ослышался?»
- Кто с кем решил уехать?
- Олег Петрович со своей женой Катей, Екатериной Артемовной.
На меня навалилась страшная тяжесть. Я едва заставил выговорить себя:
- Извините, я уже приехал. А ваша дача через двести метров.
Я понуро брел к Галиному дому, думая о том, что выстроить такой план мог только сатана, а исполнить – дьяволица…
И вдруг, откуда ни возьмись, просверкнула короткая, как змейка, мысль: какое у Кати отчество?
В Галину комнату я не вбежал, а ворвался.
- Какое у Кати отчество?!
Бедная Галя вжалась в стену, подтянув к подбородку одеяло.
- Совсем офонарел? - спросила она, перестав испуганно моргать. – И зачем тебе ее отчество?
- Алька, не томи!
- Ну, Васильевна. Что засиял как медный таз? Она, кстати, только что звонила. Приедет за больной сестрой ухаживать.
На ее лице появилась улыбка.
- Между прочим, просила, - улыбка стала стремительно разгораться, - чтобы ты ее встретил. Электричка в 19-25. И вообще, не пойму: что мы смеемся с тобой, как ненормальные?!

2003

                                                                                                           

Седьмое ноября

Часть I
 
Сонное утро праздничного дня вздрогнуло от крика:
- Ах ты, паразит! Ах ты, кобель чёртов!
Стало ясно: Тамара Николаевна Векшина опять застукала своего мужа с Нелькой.
Обитатели коммунальной квартиры неспешно потянулись в коридор. Они уже успели привыкнуть к сценам расправы над неверным Василием.    
Тамара Николаевна, женщина крупная, сильная, яростно охаживала супруга красными кулаками. Уворачиваясь от ударов, сухопарый и юркий Василий норовил вырваться из кухни, где, собственно, бес его и попутал. Однако миновать жену, стоявшую в дверях, было практически невозможно.
Василий, оглядываясь, отступил вглубь плацдарма, выманивая противника на себя. Маневр удался. Выскользнув в коридор, Василий понесся к выходу и, сдернув с вешалки пальто и кепку, был таков.
Постояв в растерянности, бедная женщина переключилась на Нельку.
- Где эта тварь?! – вскричала Тамара Николаевна.
Нелька же в самом начале скандала, можно сказать, в первые его мгновения благоразумно исчезла за дверью своей комнаты.
- Выходи, паскуда! – барабанила Тамара Николаевна в запертую дверь. – Я все равно тебе пакли повыдираю!
Про пакли – это, конечно, для красного словца, потому что у Нельки были тяжелые, немного волнистые каштановые волосы, которые роскошно лежали в высокой прическе или просто на плечах. И вообще Нелька была красавицей и волновала кровь всему мужскому населению квартиры, включая подростков.
(Последним особое огорчение доставляло устройство ванной комнаты, у которой не было окна в смежной с туалетом стене, тогда как в остальных квартирах дома такое окно имелось.)
- Я тебе сделаю! – не унималась Тамара Николаевна. – Ты на всю жизнь запомнишь, как чужих мужей уводить!
Насчет «уводить» - это тоже для красного словца. Впрочем, по правде говоря, Нелька иногда все же позволяла Василию зажимать себя в углу.
- Ах, оставьте вы ее, Тамара! – нарушила соседское безучастие Эсфирь Лазаревна.
У старушки были большие светлые глаза и голубые прожилки на скулах.
- Ей же все равно. Вы ведь знаете: у медсестер – привычка к чужим
страданиям. Особенно у тех, которые на «Скорой» работают. Оставьте вы ее. У людей все-таки праздник!..
- Ну да, праздник, - Тамара Николаевна обернулась к соседям
гневным лицом. – У людей праздник!
И вдруг, обмякнув, всхлипнула:
- А у меня?
«Нехорошо, конечно, вышло, - думала Нелька, повалившись на застеленную кровать. – Вроде бы только-только с Тамарой помирились после прошлого раза. И на тебе: снова – здорова!»
Нелька уткнулась лицом в подушку.
«Дура я, дура!.. А этот - тоже хорош! Губу прикусил, левую грудь оцарапал… В следующий раз по мордасам получит!..»
Она встала, подошла к старинному, бабушкину еще, трельяжу, потрогала припухшую губу.
- Точно по мордасам получит, - произнесла она вслух и сама себе улыбнулась.
Пока Эсфирь Лазаревна вела рыдающую Тамару по коридору, заговорил Семенов, высокий, лет сорока мужчина со спокойным лицом:
Вы бы, Эсфирь Лазаревна, внука своего хоть ради праздника уняли. Вчера он опять допоздна на фортепиано упражнялся.
- А что я могу поделать? Ребенок растет гением…
- Ну, хоть сегодня пусть отдохнет, - поддержал Семенова студент вечерник Миша, - и так голова кругом идет.
- Хорошо, хорошо, - поморщилась Эсфирь Лазаревна . – Он, кстати, сегодня, Вадим Георгиевич, с вашим сыном куда-то идет. Надеюсь, все обойдется без эксцессов, не так, как в прошлый раз?
- Эсфирь Лазаревна! – обиженно протянул Семенов. – Ну, сколько можно?!
«Действительно, сколько можно?» - подумал сын Семенова Олег, делая для матери вид, что читает. Кстати, утром он первый выбежал на крик, а его, как дитя малое, родители увели в комнату. Обидно. Все-таки скоро 14 лет!
«Да, не забыть наврать ребятам, что все видел… Ну, как Василий голую Нельку всюду хватал… Хотя нет, не поверят: почему голую-то? Значит полуголую!..»
И Олег представил, как разгорятся у Эсфириного Борьки глаза, когда он будет врать.
«Ничего, пусть помучается, а то он, кроме музыки своей, ни в чем не смыслит…
Вот и тогда, на пруду в Сокольниках… Пока мы купались, он на траве сидел – плавать-то не умеет. Прибилась к его берегу какая-то лодка дырявая. Ну, он, наверно, себя мореходом представил: ногой в борт посудины уперся, ладонь козырьком к глазам приложил… Стоит так и вдаль улыбается.
А посудина от берега всё отъезжает, отъезжает… Мы ему кричим: «Убери ногу, придурок!» А он не понимает, в чем дело, только улыбается. Понял, когда ноги разъехались так, что вместе не собрать. Задергался и, ясное дело, мордой в тину. Чуть не захлебнулся – еле успели до него добраться. А там, между прочим, не то что по колено – по щиколотку было! Ну, не придурок?!
А когда домой вернулись, Эсфирь во всем меня обвинила.
Да если б не я, его бы в милицию десять раз забрали! Он же всю дорогу блевал, все метро уделал…
Ладно… Мы люди не гордые, переживем…
Все-таки Борьку жалко. Надо его к жизни приучать.
Вот Витька приедет, Пашка с демонстрации вернется…»
- А на демонстрации наш Павлик будет вручать цветы. Знаете кому?
Тамара Николаевна уже успокоилась и, потчуя Эсфирь Лазаревну чаем с мармеладными дольками, пребывала в соблазне сообщить о деле почти государственной важности.
- Так знаете, кому?
Глаза у нее заблестели, и она прошептала:
- Товарищу Капитонову…
Эсфирь Лазаревна, вскинув руки к груди, отпрянула назад в изумлении.
- Что вы говорите?! Не может быть!
- Да вы сами увидите по телевизору. Их запустят, как только парад закончится.
- Томочка, это очень хорошо. Поверьте, очень. У мальчика может быть большое будущее. Не то, что… Я вам скажу так: я не в восторге от дружбы наших ребят с Семеновым, с Олегом то есть. Какой-то он… Не знаю, как выразиться…
Эсфирь Лазаревна смолкла, отпила чаю.
- А Виктор? – сделала она большие глаза. – Я вас умоляю!..
- Ах ты, Боже мой! Сейчас Виктор приедет, а мы все спим! Лиза! Лизавета! Просыпайся уж, соня!
Вскоре из угловой комнаты, следуя одна за другой, появились сестры Павлищевы. На вытянутых руках каждая несла по ночной вазе. Сестры были однояйцовыми близнецами, из-за чего не каждый из жильцов квартиры мог отличать Елизавету от Александры.
Кажется, это не получалось даже у Виктора, их племянника, в котором старушки души не чаяли. Хотя, вполне возможно, что Виктор их различал, даже скорее всего, но не признавался в этом из вредности.
Был он сыном их младшей сестры, родившейся в 1925 году у немолодой вдовы от сотрудника ГПУ товарища Носкова. Родство с товарищем Носковым спасло впоследствии дворянское семейство от многих бед. Жил Витя с родителями в Ховрино, но тетушек навещал регулярно.
- Павлищевы встали, - сказала Тамара Николаевна, прислушавшись к шагам в коридоре. - Кстати, - оживилась она, - вы знаете: им до революции вся наша квартира принадлежала.
- Да, да, я о чём-то таком слышала… И еще о том, что они ни разу замужем не были.
- При мне точно не были: я здесь с рождения живу… Сколько
сейчас? –