Партизанка Часть вторая

темень, не уйти к черту на кулички и не изуродовать глаза острыми сучками, нужно найти ручей, он где-то поблизости. Идти ручьем, буравить вдоль берега. Этот путь не даст сбиться. Ручей, спускается к речке. « Дотянуть до Лотты, пока темно… Этим переходом сделаю круг, выскочу на свой след. Только так, я их смогу запутать ».
  Ручей оказался рядом, снег по берегу лежал ровно, как постель. Идти было можно, только тянуло лечь.

                                                              Глава пятая                                                                                                                        

  Бергман с Алексеем Сусловым познакомилась год тому назад, осенью в боевом охранении, у пограничников.
  Ее пулеметная ячейка находилась на высоте, она была двугорбая как спина верблюда. Внизу белели заросли камыша, и тускло блестела спокойная гладь реки. Акким здесь круто, почти под прямым углом ломал свое течение. И поэтому, противоположный берег просматривался на большое расстояние.
  Старшина – пограничник ходил по позициям и выдавал партизанам патроны. Бергман, сидя на ящике, увлеклась чисткой пулемета, и поэтому за спиной не сразу услышала старшину.
 - А, пришли, - произнесла она.
 Пограничник был высокий громила лет тридцати, через меру с длинным носом и конопатым лицом. Из-под зеленой фуражки, торчал длинный, светлый чуб.
  - Вот девка, тебе добавка, на три диска, - сказал он, выкладывая по патрону из вещмешка. – Дай, что нибудь, ведь не на землю…
  - Вот сюда кидайте, - предложила она, двигая к нему пустой ящик.
  - Леший бы их забрал!.. Третью ночь не сплю, скорей бы уж появились…
  - А почему так уверенно думают, что именно здесь финны будут переправляться?
  - Место, ведь какое, около двух верст по речке, выше пояса не намочат. Здесь диверсанты, уже несколько раз пытались переправиться, знают, что в других местах, где есть мель, нами – заминировано. Зачем им лезть на мины, когда можно попробовать с боем, здесь прорваться. Они ведь не знают, что к нашей маленькой заставе, на помощь пришли вы – партизаны. В прочем, могут попытаться переправиться через Акким, в десяти верстах выше, но там курит наш взвод. Финн – солдат умный, упрямый до фанатизма. Знаю… Я их еще в белофинскую… Ох, много же я их положил…
  - Вы и тогда воевали? – спросила Люба, сворачивая цигарку.
  - Было дело. Скажу тебе без постороннего глаза, - шептал он, озираясь в надвигающие сумерки. – Совсем ненужная была та война. Я в то время был пулеметчиком, вот как ты сейчас. Только у меня был пулемет другой, - «Максимка»… Я, чуть с катушки не съехал. Там в Карелии страшная бойня была. Помню, не одну ленту расстрелял; мороз за 25, а в пулемете вода кипит. А эти сумасшедшие все идут и идут густыми цепями по пояс в снегу, беспорядочно стреляя. Передние падают, а задние, втаптывая убитых и раненых в снег, продолжают двигаться. У меня второй номер, после боя дурачком сделался.
 Бергман почувствовала на теле мурашки.
  - Интересно, если будут прорываться здесь, большая у них группа?
  - Примерно около роты. Ну, ты девка не древь, если чего, наши ребятки помогут.
  Пограничник посмотрел на часы, потом на реку.
  - Скоро сержант вам ужин будет разносить.
  - Давно пора, ответила она, прикуривая цигарку.
  - А где твой помощник? – спросил он строго, завязывая вещмешок.
  - Он мне не нужен, новичок в отряде, да и вообще, странный какой-то. Я его направила в следующую ячейку. Пусть там с винтовкой…
  - Ну, девка, ты даешь! Не положено, - перебил он ее. – Нельзя, по одному в ячейки. Вдруг ты ночью случайно заснешь, а разведка тихо подойдет и финку тебе в тельце молодое…
  - Да брось ты, старшина пугать, - строго заявила Бергман, переходя на ты.
  - Здесь, не далеко стоит застава, можно сказать соседняя. Так вот, в белофинскую войну ее враг захватил без единого выстрела…
  - Как же это могло случиться?
  - Всех финками порезали, спящих. А ты говоришь. Пугаю!
  Он встал в полный рост, посмотрел еще раз на реку и, взвалив на плечо мешок, произнес:
  - Пойду дальше, уже почти темно. Если чего, бей короткими очередями. Патроны береги.
  Бергман, покурив цигарку, почувствовала себя в одиночестве утомленной и несколько подавленной.
  « Может меня здесь убьют, и буду я лежать в этой яме, тлеть », - подумалось ей без всякого страха, вроде бы как о самом неизбежном и необходимом.
 Чтобы избавиться от этого состояния, Люба принялась на ощупь обследовать различные предметы в окопчике. Было там три полных диска патронов к пулемету – Дегтярев и немецкая граната с длинной ручкой, лежащая рядом. У ног ее лежала коробка с трофейными ракетницами и небольшой ящичек с дополнительными патронами, которые выдал пограничник. Она зарядила одну ракетницу и положила рядом с собой. Потом достала из кармана ржаной сухарь, стала медленно грызть.
  С реки надвигался холод, низко спускались тучи, начинался высеиваться пыльный дождик, едва слышно застучало по деревьям, зачиркало по сухому мху. Предчувствие  снега чудилось в пришедшем дождике. Бергман не могла согреться и про себя с завистью ругала сержанта – повара, что тот у теплой кухни сейчас нажрался горячей каши и спит, обнимая теплый котел, а жрать, как положено не разносит. Однако на ее удивления, с
темноты появился пожилой сержант – пограничник, с пышными, как у Буденова усами; держа в руке большой термос.
  - Котелок давай, - скомандовал он, открывая крышку у термоса.
  - Там еще один, - показала рукой Люба, и высунулась из ячейки. – Эй, Суслов!.. Топай сюда с котелком.
  Он тут же спустился, заерзал.
  - Вот и Господь смилостивился к нам. Покушаем…
  - От кого это покойником-то воняет, аж блевать тянет, - втягивая носом воздух, возмущенно спросила Бергман.
  - Там вверх по речке, с часу назад, хоронили мы, в болотной жиже навалялись – уже запахли.
  - Кого? – спросила Люба.
  - Двух фрицев обнаружили, наверно из разведки… на мине подорвались. Ну, их, взрывной волной в болото и выкинуло. Не известно, сколько времени они там, в жиже валялись?
  -  Господи упокой души усопших рабов Твоих, - прочел молитву Суслов.
  Все притихли, отчего-то побледнел, подобрался повар.
  - Что, некому закопать было? У Вас товарищ сержант, ведь своей работы по горло хватает.
  - Так ведь мой лейтенант приказал… Царствие им Небесное. Как собак, без креста, хоть они и фашисты, но все-таки же люди.
  - Шли бы вы дальше, отец, аппетит портишь, - высказалась она, а в голове стояло:    
  « Давно бы старый хрыч смылся, людям жрать не даешь ».
  - Да-да, пойду дальше ваших кормить, - пробубнил он и так же незаметно скрылся.
  Суслов, лет тридцати от рождения, имел сходство с Иисусом Христом, каким пишут его на иконах: бородка, удлиненные черты лица, грустные глаза. Только стрижка была короткая, как у всех военных. Сидел в ячейки рядом с Любой и алюминиевой ложкой угрюмо отправлял в рот кашу. Закончив, он досуха облизал ложку, вытер ее полой гимнастерки и засунул под обмотку. Рукавом гимнастерки расправил усы и бородку, собрал с чистой тряпицы крошки хлеба в ладонь и отправил их в рот. Еще раз – последний, прошелся рукавом по бородке и свесил руки с колен. Пришел он без пилотки и телогрейки, винтовка стояла рядом, руки, жилистые, с землей под давно не стрижеными ногтями, повисли.
  Суслов жил, не так как все партизаны в отряде – текущим днем. У него был свой,
какой-то не понятный человеку – внутренний мир. Еще один день прожит, прожит с божьей силой – остался жив, не кого не убил, слава Господу. Как оно пойдет дальше, если начнется смертно – убийство?.. Он предпочел бы лучше погибнуть, чем убить человека. Неважно, враг он, или свой.
  - Эй, ты, о чем так задумался? – спросила Бергман, прерывая его думы.
  - У меня всегда есть о чем думать, - уклончиво ответил он.
  - Сейчас, ты не о чем не должен думать, все твое внимание, вон туда! – с раздражением воскликнула она, показывая пальцем в сторону реки.
  Суслов угрюмо вылез из ячейки и направился к своей позиции.
  - Смотри, не засни, а то и не почувствуешь, как финку вставят, - крикнула Бергман ему вслед.                                            
                                                                             
                                                               ***
                                                   
  Когда из сумерек надвинулась полнейшая темень, Бергман стала смотреть на противоположный берег реки, пытаясь сквозь темень, что-то рассмотреть. И вдруг она услышала, - там, где шумит порог, что-то не совсем ясное – улавливающее. Ее слух настроился на звуки, раздающиеся в водном шуме. Она старалась отсеять все, что не
имеет сейчас значения. Моросящий дождик успокоился. На шум падающей воды, Люба не обращала никакого внимания; если пронесется ветерок, ее уши просто не замечали его. Бергман старалась уловить приглушенный ускользающий звук, который, как она знала, мог производить человек пробирающийся по воде. Рот у нее плотно сжался. Рука ее нащупала затвор пулемета, и она медленно направила ствол - Дегтярева в сторону звука. Шум усилился, похоже было на то, что люди пробираются не только по воде, но и между кустов на противоположном берегу, как раз напротив ее пулемета. Люба проглотила слюну.
  « Не должно же мне все это казаться?..» – со страхом подумала она и, облизав губы, чуть передвинулась, передернув затвор пулемета.
  У ног нащупала камушек и с силой бросила в темноту, в сторону Сусловской ячейки.
  - Ну, где же ты?! Выгляни!.. – крикнула она, и сердце забилось в бешеном темпе.
  В это же миг, с противоположного берега по ней ударил пулемет, и она мгновенно присела. Во мраке вспыхнул смертельно белый огонек, похожий на ацетиленовую горелку. Сразу же на всех боевых позициях застрочили, забухали, автоматные и винтовочные выстрелы.
  Силой воли Люба заставила себя сосредоточиться. Она нажала спусковой крючок своего пулемета, тот дернулся и задрожал у нее в руках. Трассирующие пули рикошетили об камни, уходя вверх по другую сторону реки. Она направила ствол туда, где видела огонь вражеского пулемета и выпустила длинную очередь. Пулемет дергался у нее в руке с такой силой, что ей пришлось сжимать его двумя руками. Запах горячего метала, идущий от ствола, вернул девушке чувство реальности происходящего. Она присела на дно ячейки, дожидаясь ответной очереди, и тут же услышала, как пули просвистели над ней. Быстро вскочив, выпустила в ответ еще две короткие очереди.
  Жуткий вопль раздался в ночном мраке. «Попала», - подумала она, представив, как метал, прожигает мясо, дробя на своем пути кости.
  Стрельба не утихала повсюду, но сквозь нее Бергман расслышала, как выкрикивают команды на финском языке.
  Она подняла ракетницу.
  - Вот вы где!.. – произнесла Люба, взяв на мушку жертву.
  Ракета вспыхнула, как раз в тот момент, когда финны начали свой бросок. В какую-то долю секунды Бергман отметила, что Суслов не стреляет – молчит. «Убит»,  - сожалением подумала она.
  Прижимая пулемет к плечу, и двигая им из стороны в сторону, она с яростью, наполненной злостью, закричала:
  - Хрена вам!..
  Она посылала им отборные маты, до тех пор, пока у нее не замолчал пулемет. Поменяв диск, Люба выпустила ракету; перед ней застыло видение людей, переправляющихся в брод, посередине речке. При свете ракеты, медленно спускавшейся на маленьком парашюте, финны виделись ей в каком-то странном застывшем виде, как люди, внезапно освещенные вспышкой