Две строчки

откашливаясь. Ася оперлась головой о стенку и стала машинально гладить котейку по голове и телу, он терся о руку, мурлыча, выставляя хвост и зажмуривая глаза.
- Ох, и нелегкая же это работа. Пойдем, действительно, к Карычу, - сплюнув и подняв голову из согбенного состояния, сказал Андрей.
- Разбудим поди… Да нехай – перебрехается, - оскалился Вася.
Они остервенело барабанили в черную, обитую дерматином совдеповскую дверь, настойчиво сопя и выкрикивая: «Карыч, открывай! Это мы!!!», «Иван Карлович, откройте, пожалуйста». Наконец, за дверью раздались шаги, и картавый голос прорычал:
- Кого черт принес на порог?! Тя водой святой или огненной? Или просто полбу дать да с лестницы спустить?!
- Да, свои! Свои, - радостно переглянулись Андрей с Васей.
- А-а-а, - протянули за дверью и заскрипели засовы. Открыл седой, уверенный, тяжеловесный человек с тяжелым взглядом, порывистыми движениями в старом, поношенном трико с вытянутыми коленями и белой майке.  – Что, свои? Почто не спите?
- Вот, - сконфужено переглянулись мальчики. – Привели очередное дарование! – В голос доложили они.
- Дурь из вас не выветрилась. Меня маете и сами маетесь, - устало проговорил Карыч и зевнул. – Девок ко мне таскаете… Иван Карлович. Можно просто: Карыч, - отрекомендовался он и жестом пригласил в темную, захламленную прихожую, освещенную светом из комнаты. – Ну, чито тянуть нервы населению: тексты? давайте!
Все обернулись к Асе. Она спохватилась, засуетилась и стала вытаскивать из внутреннего кармана тексты. Они, как назло, цеплялись за что-то, не хотели высовываться. Наконец, преодолев неловкость, она отдала их Карычу. Он включил тусклую, пыльную лампочку без абажура в коридоре и, поворачивая тексты к свету, читал. Потом пожал плечами и сказал: «Нормально. Пиши…»
- Ну вот, видишь – все выяснилось, - обрадовался Вася.
- Что выяснилось? – не поняла Ася.
- Все! Айда выпьем лучше, - отрезал он, показывая бутылку.
- В кухню идите. Я вам пельмени скормлю, - вставил Карыч.
- Звякнула бутыль – закипела жизнь, - подхватил Андрей.
Андрей с Васей ускакали на кухню, а Ася в нерешительности стояла на пороге. Карыч в дверях кухни обернулся:
- Безыдейно как-то все у тебя. Эмоции, эмоции, а направления нет, цели – нет. Вот ее бы найти – все бы было идеально.
- Идею?
- Карыч, айда уже выпьем! И, Настюха, иди сюда тоже, - с кухни выкрикнул Вася.
- Ну, как: куда зовешь? Зачем пишешь? Ты же выплескиваешься просто… - он задумался и кивнул своим мыслям. - А писатель должен быть лидером. Он первым идет и за собой зовет. Вешки расставляет произведениями, показывая, где был и что видел. А у тебя одна рефлексия. Лишь рефлексия… - подчеркнул он.
- Ну, да… - согласилась Ася.
Карыч подошел к столу, взял рюмку и залпом влил ее в себя, его передернуло, он быстро схватил кусок хлеба и сосредоточенно жевал. Ася, жмурясь,встала в дверях освещенной кухни. Шаткий, заляпанный столик и древние, расшатанные табуреты – вот и все, что бросилось в глаза.
- Нахрена мне читать? – спросил  Вася, смотря по очередности то на Карыча, то на Асю. – Что хорошего вы мне скажете? В жизни итак все хреново, а вы еще больше настроение портите… Себе жить не даете и другим мешаете. Кого куда вы ведете? Кто читает сейчас? Кому это все надо? Раздули сами себя… Да кому вы нужны с вашими книжонками? Лишь подтереться… В школе толдычили… сейчас толдычат… достали. В жизни пипец. Вас почитать – вообще, все беспросветно. Мне нахрена себя в гроб загонять? Понапридумывали всякого... Встречали эту хрень в жизни хоть раз? Я – нет. Значит, и нет ничего. А вы все уши прожужжали: должно быть… должно быть… Ничего не должно! Прочитает вас пара десятков таких же идиотиков, как и вы, повосхищается на вас и забудет почти сразу же. Потому что есть реальный мир, в котором ваши заморочки никому не нужны. Все ваши великие идеи, все ваши идеалы – грязь под ногами. Лучше кинчик какой позырить…
Карыч подавился огурцом и закашлялся, повернулся и, сверля взглядом Васю, который сразу уменьшился в размерах, заговорил, чеканя каждое слово:
- Что ему твоя рефлексия?! Что ему твои идеалы? Куда бы его не вели, чего бы не придумывали – он стакан засосет, бабу трахнет и жизнь у него станет прекрасной! А ты ему постоянно настроение портишь – у тебя, вишь, там плохо, здесь – плохо. Он пошлет тебя с удовольствием и еще стакан засосет. Мне, мол, до фонаря, что ты, солнышко, там понапридумывала. У меня тут свое солнышко светит. А ты жизнь ломаешь, ночей не спишь – все думаешь: как бы ему-то разъяснить да так, чтоб понял. А он напивается до полускотского состояния, и солнышко опять светит. А раз светит – значит, все хорошо. Мрак по нему бродит. Мрак всех подмять хочет…
- Завел, закаркал хренотень свою. Давай я те двину разочек, чтоб соплей не развешивал!
- Внутри тебя идет борьба! Что ты несёшь: свет или тьму?! – он перевел тяжелый взгляд на Асю.
Андрей вскочил, подхватил Асю под локоть и оттеснил в прихожую
- Так! Пошли-пошли, ничего хорошего здесь не будет…
- Свет неси! – гортанно выкрикнул Карыч им вслед.
- Да, затухни, факелоносец… -примирительно сказал Вася.
Вытащив ее на лестницу, он прикрыл дверь за собой. Ася стала ошеломленно спускаться по лестнице:
- Надерутся до чертиков, поссорятся, обвинят во всем США и продажных политиков, и мирно уснут, - неловко улыбнулся, догоняя, Андрей.
- Квартира-то цела останется? – не поднимая глаз, спросила Ася.
- Смотря сколько чертей к каждому придет… -  ответил он, пожав плечами.
- Я пишу-пишу, а им форма нужна, нужен сюжет. А я живу как-то без формы, без сюжета… - вздохнула она.
- Мир потерял слово. Ему стала так важна легкость. Он любит болтать много и без души. Но каждый шаг, каждый поступок – это будущее. Только творчество делает мир делает чуть гармоничнее…чуть теплее, чуть справедливее что ли…
- Слова, слова… - покачала головой Ася.
- Найди слово. Твое - от звуков до междузвучия. Ведь то, что ты делаешь так тонко, хрупко: при помощи букв передаешь эмоции, насыщаешь не разум – душу. В мире, где нет глобальных идей, где разум боится собственной души…
- Что? – подняла на него первый раз глаза.
- Твои стихи – неповторимы… - сказал он осторожно. – Они трепетны живым чувством. От них возникает миг, когда отключается разум, когда глаза распахнуты и брызжут светом…
- А ты? Нашел? – лукаво улыбнулась она, а внутри голос  твердил: «Мне нужен максимум! В каждой фразе, в каждой строчке, в каждом стихе. Максимум! Максимум твоего опыта, твоих чувств, твоей боли, твоей души. Максимум!». Она затрясла головой, отгоняя его.
- Я … сначала наивный и открытый… - вздохнул Андрей и злобно пнул сигаретную пачку под ногами. - Не там,  не с теми… Потом загнанный и никому ненужный. Смотрят на меня и никого, кроме грузчика не видят, во что бы я не рядился. А грузчик – профессору не чета, что он может о жизни знать…
Они вышли из подъезда. Небо просветлилось, кругом были сумерки, редкие собачники выгуливали питомцев среди развалин детской площадки, чахлых деревьев и рядов машин.
- Ты, надеюсь, не на мост? – остановился он
- Нет. Товарищу миску купить и молока… - покачала головой она.
- Эт хорошо. А-то как-то боязно…Может, привычка ожидать худшего… Я очень хочу послушать еще раз твои стихи. Может, встретимся как-нибудь? Сходим куда…
- Давай… звони… - радостно закивала она.
Котейка урчал в кармане. Внутри поднималась тревога – она на мосту. Назад - к перилам, к реке – там стоял пожилой, грузный дядька-полицейский в мешковатой, поношенной форме и лицом, покрытым серой щетиной. Он, перегнувшись вниз, что-то внимательно высматривал.
- Нашел! – раздался молодой, хрипловатый голос снизу. – Записку нашел. Она ее на паспорте написала… и выбросила!
- Паспорт это хорошо. Читай! –сказал полицейский.
- Была я здесь…Выходит, что нет. Схватила свет – ржет вокруг тьма. Дарила улыбку – зубов больше нет. Поднимала свой стяг – собралась мошкара.
- Это все? – он озадаченно потер подбородок.
- Все. Прописка на окраине, - расстроился голос снизу.
- Увозите. Туда час пилить… - проговорил и махнул обреченно рукой.
Послышался треск, кряхтение и прямо на Асю из-за кустов надвинулся усталый, сухой человек в зеленой униформе. Она посторонилась, он нес на носилках исцарапанную шатенку с перебинтованной рукой в шине.
- Красивая. Кто ее так? – вырвалось у Аси.
- Сама, - с досадой пробурчал черный, полный второй врач, проходя мимо. – Сама себя решила. Сама себя искалечила. Самой себе потом аукаться будет.
Из-за кустов подскочил мужик в кепке и седыми усами, подхватил носилки, и они вместе потащили  их к дороге.
- О родителях бы лучше подумала… - пробурчал пожилой дядька полицейский и пошел следом.
Она шла, шла мимо домов, скверов, машин. Город просыпался, движение нарастало. У нее появлялись попутчики, встречные: сонные, отутюженные, накрашенные, неизбежно спешащие. Тянуло морозной свежестью, было зябко, но солнце уже выходило из-за туч и давало надежду на тепло. Ночь отступала под арки моста,  во дворы и под деревья. А вместе с ней и страхи, и события,  и мысли…
«Чего я ищу? Понимания… Сочувствия… поступкам, словам… не показного, а внутреннего. Когда видно, что он со мной общается, а не я участвую в его многоходовой комбинации, или не я цель его комбинации… Её жизнь уместилась в четыре строчки. Моя - в две. Сколько звуков в них? Сколько событий нужно пережить за каждый настоящий звук? Сколько дум передумать? За настоящий пробел? Строки…Каждый решает сам, чем их наполнить. Каждый решает сам, что принести сюда. Чем наполнить строку: радостью, пониманием или грязью, стебом. Каждый  несет ответственность сам. Не родители, не друзья, не учителя. Сам. Теперь не за кого прятаться, - светофор через дорогу мигал зеленым и Ася остановилась, включился красный. – А на обсуждении зря я так... Просто я промолчала, а надо было доказывать, разъяснять... А я так, как будто это кто-то другой сочинил. Тогда бы все по-другому было. Они же умные, заинтересованные люди, опытные – столько лет этим занимаются».
Красный свет замигал, включился желтый – она шагнула на проезжую часть. Её тут же дернули назад.
- Куда? Вернись! – мимо пронеслась, сигналя, машина. Она повернулась отблагодарить, но уже включился зеленый, и вся толпа двинулась и пошла вперед. Она отшатнулась к железному грязному ограждению дороги, оперлась на него спиной и посмотрела в небо: «Ну, что ж ты молчишь?! Что же ты хочешь… - спросила она и устала опустила плечи. – Надоело все…» «Ты! Что ты хочешь?!» - раздалось внутри в ответ. Ася села на корточки:
- Учат. Все учат. Даже внутренний голос и тот поучает, - она всхлипнула и часто-часто заморгала. – Пока болит, пока все повторяется – я буду кричать об этом. Пока есть силы, пока хватает веры, пока мрак не победит – буду толдычить  об одном и том же. Пусть неформально, пусть неправильно – неважно. Главное – что черное, плохое – это плохое, даже если привычное. Я буду кричать, а там… Кто захочет найдет ответы в своей жизни. Моя задача поставить вопросы… Вскрыть неровности бытия, занесенные пылью быта, показать уловки мрака. А как: правильно-неправильно, формально-неформально – неважно.
Успокоившись, она пошла следом навстречу мигающему зеленому. «Надо будет напросится еще раз на рецензию, в редакции почаще бывать, - из