Сквозь тернии

бою тамтама внутри собственной груди. Когда грохот немного поутих, под ложечкой защемило. На глаза навернулись слёзы. Алька плюнул на приличия и снова кинулся к маме.
Так они и просидели в тишине, ничего не говоря друг другу: мама перебирала непослушные Алькины волосы, а сам Алька уткнулся носом в её подол и с наслаждением вдыхал знакомый аромат дома, от которого даже больничный смрад поспешил убраться куда подальше. Александр Сергеевич выкладывал на тумбочку купленные по дороге фрукты.
Затем, когда Алькины чувства немного поутихли, мама заставила своих посетителей съесть, за компанию с нею, по апельсину, а попутно, поделиться домашними новостями.
Алька тут уж совсем притих, будто затравленная в мышеловке мышь, но Александр Сергеевич остался солидарен с чувствами внука – самых откровенных пакостей так и не выдал. Алька был благодарен! Потом он всё же урвал у деда билеты и принялся размахивать ими перед самым маминым носом – сразу из больницы они идут на стадион «Центральный», где их любимый «Урал» принимает ненавистный «Шинник» – последняя домашняя игра сезона! Такое просто нельзя пропустить!
Мама согласилась: действительно, тут без вариантов.
На том они и распрощались. Алька снова всплакнул, на что мама тут же улыбнулась и дёрнула за нос: мол, не унывай, всё будет хорошо!
Александр Сергеевич кивнул и подтолкнул внука к выходу – сам на какое-то время задержался.
Теперь Алька топтался в пыли, изредка поглядывая на свинцовый небосвод.
С мамой определённо было что-то не так – он это чувствовал. В груди, под ямочкой. Вот только что именно? Алька уже не раз и не два собирался спросить деда в открытую, но всякий раз раздумывал в самый последний момент – это была боязнь правды, и от неё было не так-то просто избавиться.
Но задуманное нужно было воплотить в реальность. Во что бы то ни стало!
И всё равно, что слово ОНКОЛОГИЧЕСКИЙ – кажется страшенной злюкой.
Когда Александр Сергеевич вышел из диспансера, Алька спросил:
- Деда, а что нужно сделать для того, чтобы стать смелым?
- Чего-чего? – Александр Сергеевич недоверчиво глянул на притихшего внука – тот был серьёзен как никогда. Даже личико сделалось каким-то уж больно взрослым.
- Ну, чтобы ничего и никого не бояться и, при этом, оставаться нормальным человеком, а не дурачком, как те, что на ТИР лазят. Ведь есть же такие люди, которые постоянно рискуют жизнью, потому что так надо. Пожарные, например, или военные. Да много кто! Тот же дядя Гена! Ты, деда.
Александр Сергеевич задумался.
- Вон, значит, ты про что... Знаешь, Алька, тут всё дело в характере. Даже не в характере, а в самой человеческой сущности. Не знаю, как проще объяснить, чтобы ты меня понял.
Алька засопел.
Александр Сергеевич потрепал внука по волосам; те оставались послушными лишь под пальцами матери – вдали же от неё снова высовывались во все стороны, точно шипы дикобраза.
Алька ждал, не желая сходить с места, пока не услышит ответа на свой вопрос.
- В человеке должна быть «искорка».
- Искорка? – Алька недоверчиво глянул на деда, прищурил правый глаз. – Что за искорка?
- Видишь ли, это такой особенный элемент человеческой души. Человек с «искоркой» никогда не останется безучастным – что бы ни случилось поблизости. Причём не только с его друзьями или близкими, но и с совершенно посторонними людьми. И не важно, что ему самому будет угрожать смертельная опасность. Просто душа таких людей – та самая «искорка»! – питается именно этим. Эмоциями. И если последних не будет – заряд «искорки» просто иссякнет. Понимаешь?
Алька склонил голову на бок.
- А где же её взять? Эту искорку.
Александр Сергеевич развёл руками.
- Боюсь, её не так-то просто заполучить. Нужен толчок, точнее розжиг.
- Не понимаю.
- Алька, человеческий путь складывается через поступки. Плохие, хорошие – не важно. Да и не получится постоянно поступать правильно – уж поверь мне на слово. Важно, что именно перевесит в конце: плохое или хорошее. Отсюда и выльется общее отношение к конкретному человеку, когда тот уйдёт в свой последний путь. Алька, поступок – вот что может зажечь в человеке «искорку»!
- Поступок? Но какой?
- А вот это уж тебе решать: какой именно поступок совершить. Главное, чтобы он не причинил никому вреда и был бескорыстным. Всё остальное – сопутствующее.
Алька вдохнул полной грудью и погрозил туче кулаком.
- Ещё посмотрим кто кого! – Он шмыгнул носом. – Деда, я обязательно стану смелым! Тебе больше не придётся меня выгораживать перед мамой. Никогда-никогда! Обещаю!

Россия. Москва. 8-й километр внутреннего кольца МКАД. «Утраченное».

Аверин молча брёл внутри колеи. Просто так. В никуда. Потому что не осталось даже безысходности. Эмоции закинули в огромную бетономешалку и размесили в грязь, которая со временем обрела земную твердь. Она превратилась в оковы, из уз которых было не так-то просто вырваться. Чего уж там! Это была самая настоящая клетка – по крайней мере, так казалось на первый взгляд, – что заточила в себе заблудшую человеческую душу. Если последнюю всё ещё можно было называть именно так.
Из-за спины налетел чудовищный рёв.
Аверин отшатнулся.
Обдало жаром. Упругий поток воздуха промчался в считанных метрах, шипя проклятиями и обдавая запахом разогретого металла, после чего так же внезапно исчез, оставив после себя ритмичное постукивание в такт перепуганному сердцу.
Аверин сплюнул. Открыл рот, силясь угомонить неприятный звон в ушах. Нижняя челюсть противно хрустнула – так бывает, когда долго и упорно на кого-нибудь злишься, – но сделалось значительно легче. В голове так же прояснилось. Впрочем, ненадолго.
- Надо же, страх всё ещё отрезвляет... – Аверин прислушался к хрипу собственного голоса. – Зачем же я так надрался?
Он глянул на занимающийся над автобаном рассвет.
- Внутренний МКАД. Никак я снова за своё...
Аверин почесал затылок. На виски что-то давило, мешая нормально мыслить. Нестерпимо хотелось пить.
Он уже толком и не помнил, когда именно всё началось. Вернее помнил, но лишь эпизодами. Непонятно, как далеко назад необходимо отмотать собственные воспоминания, чтобы появилась возможность хотя бы приблизительно определить первопричину случившегося значительно позднее ужаса. Внутри головы это походило на откровенный слайд. Слайд что ежедневно прокручивается с конца в начало.
«Но почему так?»
Неистовые женские крики... Огонь, почерневшие дети... Земля и дрожь в коленях: «Что мы натворили?!» Купол парашюта на фоне ясного неба... Затяжной рывок с максимальной перегрузкой... Мысль: «Я катапультировался, хотя ничего не предпринимал...» Разбегающиеся прочь зрители... Вид приближающейся земли... Сведённые судорогой пальцы на неподдающемся штурвале... Громкие крики в наушниках: «Уводи!.. Уводи!.. Уводи же!!!» Предостережения диспетчера: «127-й, у вас недостаточно высоты, большой угол атаки. Какая вертикальная скорость?» – «Ты видишь хотя бы одну?» – «Да хватит, не бзди! Если ещё набирать, в зрителях окажутся местные ёлки!» – «У нас не тот градус, давление на пределе». Пилотаж. «127-й, есть разрешение на работу: можете приступать».
Занавес. И всё заново, только теперь наоборот.
«А что наоборот?..»
Нет, не то. Это уже следствие, а не первопричина.
...Солнечное утро. Аэродром и децибелы музыки. Праздничное настроение. Толпы весёлых лиц. Визжащая малышня на руках у восторженных взрослых. Авиашоу где-то под Раменским.
«Теперь по порядку...»
Галдящая малышня облепила стройную фигуру Су-27 – в их глазах самолёт, это что-то поистине невообразимое, сродни межпространственному космическому кораблю! Именно в таком возрасте и формируется истинное мировоззрение первоклассного пилота. Даже не мировоззрение, а сущность, потому что небеса начинают просто пленить! Особенно когда находишься рядом со стальной птицей, что спустя миг вознесётся над землёй. Забываются скучные уроки, игры в лапту, прохладная речка, мамины наставления... Всё повседневное просто отходит на второй план, становясь блеклым и тусклым. В сознании парит лишь мечта. Мечта, которая вот-вот завладеет реальностью! Ощущение, что если прямо сейчас почувствуешь в пальцах рельефную ручку штурвала – вытянуть тебя из кабины не удастся ни одному учителю или воспитателю в мире! Да какое там... Разве такое забывается?
«Снова не то. Кажется, детство... А вот малышня на Су-27 – это совершенно иной эпизод. Реальный, ещё не успевший кануть под пластами времени».
Детство.
Аверин помнил его как никогда ясно. Говорят, так бывает со всяким нормальным человеком, когда в его жизнь наведывается антиутопия. Жуткая обыденность заслоняется пеленой прошлого, потому что именно там осталось безоблачное детство, когда казалось, что всё ещё впереди, а на небе не царит ни облачка, ни даже пятнышка.

Колька прибегал по утренней свежести. Замирал у крыльца и начинал издавать условленные звуки: чаще всего это был пересвист соловья – у друга был идеальный слух и голос под стать, – но иногда в оконное стекло летели и мелкие камешки, – это когда дело не терпит отлагательств, а нерадивый друг всё никак не соизволит отойти ото сна. Если бабушки не было дома, Колька просто орал во всю глотку, в усмерть распугивая дворовую живность:
- Яська, хорош дрыхнуть! Так всю жизнь проспишь! Давай, выходи уже, подлый трус! Хватит пузыри пускать!
Сонный Яська высовывал нос в окно и какое-то время просто прислушивался к утренним запахам, пока озорство и бодрый настрой жизнерадостного Кольки не начинали подкалывать, силясь раззадорить притихшие чувства.
Колька ухмылялся:
- Никак наш Яська снова всю ночь напролёт в облаках вверх тормашками летал, как отважный самолётчик! Хорошо еще, не возомнил себя капитаном дальнего плавания – страшно даже представить, какое мокрое разочарование могло поджидать к утру!
Яська грозил другу кулаком, попутно силясь натянуть шорты и придумать что-нибудь не очень обидное в ответ. Вообще, он редко прикалывался над Колькой – тот рос без родителей, под надзором бабки: отца завалило в шахте где-то под Норильском, а мать не смогла пережить ужасной трагедии. Задумалась в московском метрополитене, а кто-то спешащий по своим делам, просто оттолкнул её прочь со своего пути, прямиком в колею, под прибывающий поезд.
Колька долго не делился чувствами. Бегал с дворовыми мальчишками, так же как и всегда подкалывал лучшего друга Яську, дёргал девчонок за опрятные косички, за что неизменно получал ранцем по голове. По всему, обычный озорник, каких миллионы. На первый взгляд и не подумаешь, что в груди у этого растрёпанного мальчишки застыл кусок льда – часть вечной мерзлоты, часть бескрайней Вселенной.
Но однажды, тайное стало явным.
Друзья пошли на пересохшее озеро, расположенное недалеко от деревеньки, где они на пару коротали летние каникулы. Договорились вязать «тарзанки» – это такие качели, состоящие из накинутой на сук верёвки и привязанной к ней снизу поперечины. Своеобразный аттракцион, навеянный мультиками про Тарзана, мог видоизменяться и трансформироваться в зависимости от настроения и местных условий. Можно просто раскачиваться у самой земли, как на обычных качелях; или перелетать от дерева к дереву на руках – но это требует не дюжей физической подготовки; либо нестись вдоль