«Но если когда-нибудь, очнувшись, Россия воздвигнет ему памятник, достойный его святой любви к родине, то пусть начертают на подножии горькие евангельские слова: “ И враги человеку домашние его”».
А.И. Куприн
Длинный-длинный старый мундштук, папироса… дым… Она начала рассказывать о последних днях, когда они были рядом, и я провалился будто в гипнотический сон. Передо мной вдруг всё закружилось... ...Сибирь, звуки паровозов, чехи, залпы пушек, голоса…, я чувствовал холод и страх, нежность и смелость, боль и любовь, чувствовал её дыхание на своих пальцах, и как уходила земля из-под ног…
***
- Восемь вечера. Вагон. Чешский офицер с тремя неизвестными: – Собирайтесь. Мы
передаём Вас местным властям.
- ...Это предательство.
- Одеваешься. Бледный и молчаливый. Лишь на секунду близко – поправляя тебе ворот. Хоть так.
- ...9 часов 55 минут. Акт передачи составлен. Темно. Очень.
- Какая тёмная ночь! Ни луны, ни звёзд. Идти можно только друг за другом. Молоденький штабс-капитан нервно выставляет руки вперёд, верно боится, что ты свернёшь вправо или влево, скроешься в этой темени, убежишь. Там – японцы. Они требовали твоей выдачи.
- ... А что, давно Ангара встала?
- Только бы скорее. Если чуть замнёшься, расстреляют, как при попытке к бегству – этим и оправдаются.
- ... Ещё несколько метров. Быстрее, быстрее. Если начнут стрелять, то и её... как ненужного свидетеля.
- Не давай им даже шанса! Слышишь?..
- ... Машина на берегу. Зачем Вы со мной?
- Одиночный корпус. Нас поселили обоих на первом этаже. Писали, виделись…
- ... Кто бы мог подумать, что мы будем гулять в тюремном дворике?!
- И Балтика в крови. Твоя родная Балтика… Руки убитых в чёрном дыму. Говорят, Войцеховский ультиматум выдвинул.
- ... Должно быть, торопиться будут.
- С четвёртого февраля нам запретили прогулки. Писала записки, требовала, чтобы тебе привезли тёплые вещи, иконы – из поезда.
- ... А как хорошо мы жили в Японии! Есть, что вспомнить.
- Когда ты побеждал, побеждала Россия – рядом была не я.
- ... Минус тридцать пять? Ничего, в самый раз.
- Теперь Россия проигрывает – и я рядом.
- ... Восемь шагов в длину, четыре – в ширину. Невелика камера.
- Хорошо, что кашель твой проходит. Господи, только бы Войцеховский успел.
- ... Шинель. Папаха. Готов.
- Маленькие кусочки нас разбросаны по стенам сознания. Я никогда никому не рассказывала ничего. Берегла.
- По поручению Иркутского революционного комитета… - ... Хватит, я понял.
- Вот так – без суда. Не удивился. Четыре утра.
- ... Снег. Идешь, спотыкаешься, указатель в сугробах. Хорошо. Пожалуй, что хорошо.
- Ночью легче. Уже ничего не страшно. И бояться не за кого.
- ... Утро солнечное будет, и умереть не грех.
- У меня забрали то, что было твоим для меня. Но воспоминания они не украли, не смогли, не вычеркнули.
- ... Солдатов жаль, куда их в такой мороз? А командир боится.
- А там, на берегу сибирской реки Ушаковки – крест. Простой деревянный крест.
- ... Поэтому злой. Так-то. Людей расстреливать - не по мишеням стрелять.
- Всё чаще вижу то ли во сне, то ли наяву – глазок своей камеры, и в который раз в нём - как тебя уводят.
- ... Надо же. И мысли как будто застряли на морозе.
- И записка несостоявшегося выпускника юридической академии:
«Не распространяйте никаких вестей, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием … опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин» - против твоей, содержание которой мне пересказали только пятьдесят лет спустя.
- ... Зябко. Смотри ты, Иордань. Свежая.
- Пять лет. И большая часть – в разлуке.
- ... ОН простит, потому как видит всё. А она? Она простит?
- И даже сейчас, спустя полвека - ты моя жизнь.
- ... Глаза... Помню, как споткнулся в первый раз о её взгляд. Улыбка...
- Церковь, где ты венчался, располагается на той самой улице, которую Пятая армия сделала советской.
- ... Всё бы отдал, чтобы увидеть ее ещё один раз.
- И камера – твоя – пятая. Сколько пятёрок.
- ... Ощущение тепла просто от того, что она рядом. – Становись!
- Руки. Мы могли только так. Держались.
- ... Уже. Что ж, наверное, пора.
- «Господа – они с Господом Богом, а товарищи – они товар ищут» - твои слова перед пьяными матросами в Севастополе.
- ... Я сам!.. Колючий взгляд командира сменился недоумением и нерешительностью.
- Я сказала ему, что люблю его…
- ... Перекрестился. Пли!
- Он смутился до спазма в горле: – Я Вас больше чем люблю.
***
Длинный-длинный старый мундштук, папироса… дым… Она начала рассказывать о последних днях, когда они были рядом, и я провалился будто в гипнотический сон. Передо мной вдруг всё закружилось... ...Сибирь, звуки паровозов, чехи, залпы пушек, голоса…, я чувствовал холод и страх, нежность и смелость, боль и любовь, чувствовал её дыхание на своих пальцах, и как уходила земля из-под ног…
Полвека не могу принять,
Ничем нельзя помочь.
И все уходишь ты опять
В ту роковую ночь.
А я осуждена идти,
Пока не минет срок,
И перепутаны пути
Исхоженных дорог.
Но если я еще жива,
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе.*
*За пять лет до смерти, в 1970м году, Анна Васильевна Тимирёва написала это стихотворение. В январе 1920г добровольно пошла под арест вместе с адмиралом Колчаком. В общей сложности провела 37 лет в лагерях. Пережила расстрел сына. По окончании последнего срока и после реабилитации проживала в Москве.
Умерла 31 января 1975 года в возрасте восьмидесяти одного года.
Похоронена на Ваганьковском кладбище.
