Юрьев день

снова не пришлось», - думала, впрочем, без особого ужаса, Аня. Игорь, породистый красавец и джентльмен, со своей барской самовлюбленностью, всегда казался ей недостижимым идеалом мужчины. Однако с прислугой он был холоден, жену обожал, а Аню всячески домогался только в её собственном воображении.  
Лена перекинула ногу через мужа, уселась сверху, и супруги принялись страстно целоваться. Прямо перед носом у Ани оказалась красивая хозяйкина попа с виднеющейся ухоженной писькой и аккуратненьким девичьим анусом.
«Прислуга я и есть», - мелькнула в голове горькая мысль. - «Вам вершки, нам корешки».
Член крепчал и вскоре снова встал колом. Лена, ласкаясь с мужем, не глядя завела руку назад, нащупала то, что искала и бесцеремонно выдернула из Аниного рта. Чуть привстала, а потом с выдохом уселась на мокрую от слюны палку.
При этом выполнилось условие Обволакивания слюной.
- Люблю тебя, - сладко выдохнул Игорь.
-  И я тебя, милый… - прошептала Лена, а служанке через плечо, быстро и  раздраженно, процедила: «Анька, твою мать, вон пошла. За дверью жди».  
Аня пару мгновений завороженно смотрела на то, как из её хозяйки торчат только Игоревы яйца, потом опрометью кинулась за дверь.
В гостиной она прислонилась спиной к двери, перевела дух и зарыдала. Из спальни доносились страстные стоны, стыдные шлепки, восторженный мат и визжание хозяйки.
Минут через пятнадцать раздалось довольное рычание Игоря и всё стихло.
- Анька!
- Анька, блять!
Супруги, опустошенные  и словно раскиданные неведомой силой, чужие и ненужные друг другу, устало лежали порознь.
Раскрасневшийся Игорь откинулся на подушки и тяжело дышал, отдыхая. Лена лежала на спине с немного разведенными ногами. Её распаханная писька уже не выглядела такой аккуратной, а на всем животе, груди и шее белели свежие жирные капли.
- Вытри, чего стоишь, дура! – усталой скороговоркой произнесла Лена.
Аня замялась - вытирать было нечем.
- Ну быстрей, растекается!
Блузку, которую так и не успела надеть, пришлось срочно использовать в качестве тряпки. Насухо обтерев хозяйку, Аня покосилась на  все еще увесистую дубинку Игоря. На кончике тоже блестело. «Надо бы тоже… Заставят ртом… Да после неё» -  в голове носились отрывочные рассуждения. Робко положив на дрожащую ладонь член,  Аня промокнула блузкой, осторожно поднажала у основания и приняла в свою тряпку последнюю хозяйскую каплю.
В своей комнатушке она встала перед зеркалом, полуголая, зареванная с развесистыми грудями долго смотрела в свое отражение. Поднесла к лицу мокрую, в жирных пятнах блузку, промокнула слёзы, втянула в себя запах хозяйской спермы.
При этом девичьи слезы смешались с господским семенем, что было третьим условием – Условием Смешивания.
Она и не старалась понять, что с ней происходит. Во рту стоял вкус спермы, горечь обиды и что-то ещё, не до конца осознанное. Болела шея и горло.
«Была блузка – стала тряпка», - рыдая, думала девушка, глядя на скомканную, в пятнах, материю;  прижала тряпку к лицу, вдохнув запах любимого мужчины.
- Люблю тебя, - в измятую мокрую ткань робко прошептала Аня. То, что она до сих пор смутно, то в чем у неё не было смелости признаться себе, явилось ей этим утром. Аня влюбилась.
Уже следовало бежать на кухню готовить завтрак, потом тереть полы на первом этаже дома, но Аня об этом не думала. До конца не понимая, что делает, она торопливо расправила и надела свою использованную блузку. Сырая ткань холодком обдала молодое тело, но служанке было приятно:
- Её потрахал… моей же слюной, а мне сливки его достались. Дура. - Тяжело дыша, шепотом резюмировала Аня. Сняла из-под юбки трусики и, закинув ноги на стол, в раскоряку устроилась на кровати. Нетерпеливо сунула руку себе в горячий мокрый пах. В глазах потемнело; качнулся потолок комнаты. Теперь это её, а не Ленку, смачно, с хлюпаньем и шлепаньем, долбил хозяин. И спускал горячий свой сок не на жену, а на всю её, Аньку.
- И не в тряпку, а растереть, растереть… по сиськам, щечкам, ручейки…жавороночки, в тряпочку - девчачий восторг, - бормотала свои заклинания внезапно обезумевшая Аня и отчаянно елозила мокрой рукой между ног. А когда стало накрывать сладкой волной, даже не услышала, как открылась дверь.
Таким образом, последнее, четвертое условие – Постичь сладкое – было выполнено.
- Игорь!
В дверях стояла ошеломленная хозяйка. За ней появился Игорь с мокрыми после душа волосами.
- Хотела про завтрак у неё спросить… а она – вот, – впервые на лице супруги появилась растерянность.
Размякшая и раскоряченная Анька явно была не в себе - тяжело дышала и затуманенным равнодушным взором смотрела Лене прямо в глаза.
- Дрянь такая… Игорь… это пипец какой-то… вот что с ней делать? – Лена никак не могла прийти в себя.
Игорь внимательно смотрел на Аню и выгонял полотенцем из уха воду. Что-то незнакомое, чужое и сумасшедшее было в его взгляде.
- Самой всё делать - вот что делать, – сухо ответил жене Игорь и ввалился в комнату.  
До Лены сперва не дошло, но уже где-то внутри зашевелилось страшное, из каких-то глубин памяти, из какой-то дикой древности.
Забытые фразы сами лезли в голову. Вся эта сакральная дурь, расшифрованная профессором клинопись, найденная при раскопках табличка, письмена с которой тогда взбудоражили весь исторический факультет. Одни верили, кто-то даже пытался проверить; многие смеялись, а потом прошло, забылось. А зря. Сувенирной копией табличка висела на кухне, среди декоративных тарелок.
Игорь – какой-то чужой, непохожий на себя, - уже стоял над разложенной ждущей девушкой и будто в трансе медленно водил ладонью по лицу, размазывая слёзы. Хозяйские пальцы Аня с готовностью проворно поймала губами, взяла в рот и принялась благодарно обсасывать. В слюнях и слёзах ладонь пошла вниз, с зареванного лица, по шее, рванула попалам мятую тряпнину, проползла  между разваленных грудей и раскинутых ног. Аня потянулась и сдернула полотенце - оно тряпкой, как на вешалке, висело спереди у заведенного Игоря.
- Игорь… - понимая, что ничего уже не поделать, отчаянно прошептала Лена. Она и не представляла, что мужской член может настолько адски и бесстыдно торчать вверх. Девичья ладошка взялась снизу и пару раз нежно погладила, будто активируя на дальнейшую агрессию.
Игорь совсем обезумел и тяжело навалился на Аньку.
Лена тряслась в слезах за дверью, а муж мокрыми тяжёлыми шлепками вколачивал себя  в Аньку, а Аньку в диван. Такого дикого размашистого напора на долю Лены никогда не выпадало. Бывало, распалившись, в азарте долбил, причиняя боль, но без этой жуткой смеси спокойствия и одержимости.
Потом, будто выполняя заданное предназначение, Игорь вытащил мокрый вздыбленный член и сосредоточенно приставил его пониже, к такой же мокрой дырочке. На секунду замер и плавно без видимых усилий вошел домработнице в зад.  Аня страдальчески, но с одобрительными нотками, замычала.
Лена обхватила плечи руками и медленно, спиной сползла по стене вниз. Съежившись, села на пол. В голове было пусто; все мысли и чувства куда-то исчезли - остались лишь оцепенение и огромный пульсирующий комок горечи внутри. Пока муж драл горничную, Лена без единой мысли стеклянными глазами смотрела вперед – перед ней стояло ведро с водой и тряпкой – Аня готовилась мыть полы в доме, когда ее позвали в спальню.
Муж сильнее навалился на служанку, что-то ворчливо пробубнил и громко выдохнул.
- Кисельчик, кисельчик! – испуганно и восторженно взвизжала свихнувшаяся Анька. – Кипятоочек!
Как зомби Игорь поднялся с распаханной Ани и вывалился из комнаты и проследовал в ванную.
Лена по-прежнему смотрела на тряпку и оцепенение стало спадать. В голове начали формироваться какие-то мысли.
«Полы же ведь мыть. Надо сегодня. И завтрак… не успеваю».
- Подсматривала что ль, сучка-драна?!
Руки в боки, раскрасневшаяся, как купчиха после бани,  тяжело дыша, перед ней стояла Аня. Абсолютно голая, распаханная снизу, мятая и растрепанная, с тяжелыми грудями вниз, она с хитрым прищуром сверху глядела на сжавшуюся в комок Ленку.  
- У неё, блядь, работы полон дом, а она сячёт, как барин барыню ялдит!
Снизу голая Аня казалась каким-то гигантским колоссом-божеством, топорно сработанным древними мастерами. Мощные ноги, лобок-пупок-два соска, надменное лицо.
У Лены задрожали коленки, по спине пополз мерзкий холодок. Было страшно взглянуть в глаза новоиспеченной хозяйке, и Лена смотрела ниже – в большие, расползшиеся после доброй ебли, круги купчихиных сосков.
- Те вродь как полы сягодня тереть. А за подгляд вечером нагая пруты принесешь… часов в восемь, - голос у Ани оказался звонкий, с озорством, но с прежним белорусско-деревенским выговором.   Безжалостно и по-простому вворачивала она слова в свой приговор: «сяходня», «нахая», «у осемь». От ее всегда смешного гхаканья-яканья теперь становилось противно и страшно.
- Анна Степановна - не надо! – шмыгая носом, зачастила Лена, - я ж тут с вядром, тряпкой, полы мыть... Не глядела я ничего! – Сама не заметила, как с испуга стала перенимать хозяйкин говорок.
Но, похоже,  барыня остыла; улыбнулась и снисходительно оглядела Лену сверху вниз.
- Ня ссы, дуреха – ялозь давай полы! Твоё счастье, настроение доброе. Такая вот клинопись, - заговорщицки подмигнула  она Лене и потопала в ванную.
А через плечо, уже серьезно, добавила:
- В келье-то своей приберись. Бардак развела…
Лена метнулась в комнатушку, сноровисто прибрала развороченную постель, поправила мебель, подтерла мутные капли. Потом вернулась к своему ведру и, отставив зад, привычными движениями завозила тряпкой.

Приложение
Содержимое глиняной таблички предположительно IХ-Х вв до н.э., найденной на месте древнего шумерского поселения. После дешифровки клинописи находка получила название «таблица Перерождения». Предположительно является фрагментом знаменитого шумерского эпоса о Гильгамеше и содержит условия превращения рабыни в госпожу1.

Возмокшая рабыня
С рассветом брызги первые его
Сглотнула
До последней капли,
Слюной своей господский фал, что суженой предназначался,
Обволокла.
Девичьи слёзы с семенем господским от отчаяния
Смешались.
Но в сладких грёзах ей блаженство удалось
Постичь.
И вот Перерождение случилось
Рабыни в госпожу, а госпожи в рабыню.
И возжелал хозяин деву - набросился, как лев,
Взыгравшей плотью вколотил ей в лоно (иль не в лоно)
И страсть свою, и власть, и похоть, и гордыню,
И кисель.

1 (пер. Г.П. Пшебышевского-Рясина)