Егор и Утешение

«Эх, старость не радость!» — думала Татьяна Дмитриевна, тяжело опускаясь на дворовую скамейку рядом с Марьей Ивановной.
Затем достала из сумки спицы с двумя мотками пряжи и принялась вязать носок, болтая с соседкой и временами посматривая на Эльку. Та, довольная, что выбралась на улицу, бегала по двору, подняв кверху пышный хвост.
В очередной раз Татьяне Дмитриевне подумалось, что мама, царствие ей небесное, знала толк в именах. Она-то, начитавшись Жорж Санд, и дала питомице кличку – Консуэло – Утешение. И вправду, утешение для одинокой пенсионерки.
— Гляди-ка, Дмитриевна, — проговорила Ивановна. – Похоже, у твоей Эльки жених нарисовался!
И вправду, толстый рыжий Васька вертится около неё, бесстыже заглядывает под хвост, обнюхивает со всех сторон. Того гляди, скоро «утешений» у хозяйки прибавится – эдак месяца через два.
И у Верки с третьего этажа, судя по всему, тоже. Вот идёт по двору, живот из-под платья выпирает. Куда ей, спрашивается, рожать в таком возрасте? Тем более, один уже есть – можно было бы и аборт сделать. И ведь не говорит, кто её обрюхатил. Ивановна уже и так, и эдак пыталась выведать – а Верка как партизанка. Значит, и вправду Егор из шестого подъезда. А что, мужчина хоть куда – здоровый, накачанный, в ОМОНе работает. Он как раз Болотную разгонял. И слава Богу, а то было бы у нас сейчас как на Украине. Вот тогда он с Веркой крутил. Сейчас уже полгода как с Анькой из пятого дома. Вот её Настюха сидит на багажнике велосипеда и вместе с Колькой нарезает уже который круг. Эх, совсем не смотрит мамаша, с кем её дочка водится! Кольку же из детдома взяли. Что из него вырастет – и ежу понятно, нормальные родители детей не бросают.
А Элька-то что вытворяет! Зелёными глазищами на Ваську смотрит. Похоже, благосклонно. Понравился, наглец рыжий! Смотрела-смотрела – и вдруг сорвалась с места да как побежит! Васька – за ней. Молодец, девочка – так и надо, пусть мужик за тобой побегает!
Так они и носились мимо подъездов, когда дверь шестого отворилась, и на улицу вышел Егор. Элька кинулась ему под ноги.
— Брысь, тварь! – закричал Егор и, размахнувшись, ударил её сапогом.
Кошка с жалобным мяуканьем отлетела на дорогу.
Татьяна Дмитриевна медленно поднялась со скамейки, пересекла двор и подошла вплотную к вальяжно закуривавшему Егору.
— Что ж ты делаешь, ирод? – сказала она с улыбкой.
— А чё? – сплюнул Егор. Заметил беременную Верку, усмехнулся. – А чё, на дворе май – на девок налетай! – и загоготал, отвернувшись. – Щепка на щепку, кот на кошку, ну и мне немножко.
Говорил Егор нарочито громко, чтобы его услышали и дети, облепившие дворовый турник, как воробьи куст рябины, и мужики, сгрудившиеся у открытого капота старого «жигулёнка».
— Немножко, — повторила Татьяна Дмитриевна и ловким движением с силой воткнула спицу Егору точно ниже спины.
Мартовские коты не поют так воодушевленно, как орал Егор на весь двор, переходя с мягкого «мяяявау» до высокого «ииииууу». Дело в том, что спицы Татьяны Дмитриевны были ещё её матери, сделаны были из слоновой кости, отполированы временем и руками мастериц не одного поколения, и входили в тело мужчины, словно в масло, глубоко и надолго. А негоже обижать женщин и их любимцев.