Хотя и ладным лыжником ощущал себя Тим, но идти по рыхлому глубокому снегу было очень тяжело. Из-под шапки и распахнутого ворота валил пар. Пот застилал глаза, рукавицы намокли. Лыжи, его юркие быстрые на снежных склонах лыжи тащились теперь загнанными клячами. Вот у дяди Вити – лыжи. Он сам их делал. Лыжи широкие – охотничьи. Легкие, подбитые на поверхности скольжения мехом, эти лыжи несли охотника по сугробам, почти не проваливаясь. Мех же, ориентированный на поверхности скольжения ворсом с наклоном к пятке лыжи, удерживал надежно их от проскальзывания – назад, даже на крутом склоне, лыжи не катились совсем. На этих лыжах можно было спокойно подниматься вверх или даже стоять на склоне, направив носки лыж в гору. А вниз по склону лыжи летели без всякой смазки!
А вот примерно такие лыжи ходили здесь, отметил про себя мальчик, заметив впереди след на снегу. Тим встал на лыжню и теперь легко заскользил по ней.
«Санька, давай сюда, здесь лыжня» - позвал Тим приятеля, который в очередной раз завалился в стланике еще в самом низу сопки. Санька был, конечно, слабым лыжником. Он тащился всегда сзади и Тим не любил с ним ходить кататься на дальние сопки. Вот и теперь он плелся сзади, хотя и шел по лыжне Тима.
Задрав свою круглую большую голову со сдвинутой на затылок шапкой, он смотрел теперь снизу вверх, слушая Тима, хватал воздух широко открытым ртом и пытался встать и двинуться дальше. При этом Санька парил как стираное белье, вывешенное на морозе.
Дальше пошли по лыжне вместе. Поднявшись по склону почти на вершину сопки, Тим, вдруг совершенно неожиданно увидел зайца. Заяц сидел на полянке, совсем рядом от лыжни и до него было всего несколько метров. «Ну, дает» - пронеслось в голове, и Тим стал интуитивно двигаться украдкой, поднимая для атаки лыжную палку. Заяц сидел, и только казалось, сейчас упадет без памяти от страха - столько было в его огромных глазах боли и ужаса. Но, тем не менее, заяц сидел на месте, и в этом было что-то невероятное. Тим, не веря в происходящее, подходил все ближе и ближе, совершенно теряя уверенность в необходимости нападать на зверька. А заяц, замерев и сжавшись в комочек, - вдруг рванулся, опрокинулся, закричал и Тим увидел, что его задняя лапа охвачена петлей из проволоки, а шерстка - белая с желта, вокруг проволоки окровавлена. Боль жалости рванула сердечко мальчишки.
Освобожденный из петли и одновременно плененный заяц был в руках: дрожал, а, собравшись с силами, отчаянно лупил задними лапами в грудь и живот Тима. Лупил не слабо, норовя распластать когтями не только одежду, но и живот. Спрятав зайца под куртку, прижимая его рукой, Тимка двинулся вниз по своей лыжне, неловко скользнул вниз по склону, теряя равновесие, балансируя и от того отчаянно плужа - притормаживая лыжами. Санька ждал, стоя на склоне, а, увидев зайца, спросил: «Что будем делать с ним?». «Возьмем домой» - ответил Тим, одновременно понимая, что зайцу не нужен дом, ему нужен лес и снег, и его нора, но было жаль отпускать, хотелось его приручить, покормить. В данный момент просто не было воли и сил отпустить зайца.
С трудом, падая в снег, дошли до поселка. Тим свернул к своему дому. Заяц, отпущенный в доме, сразу нашел для себя укромный угол под кроватью и сидел теперь безучастно, не реагируя ни на морковь, ни на капусту.
«Сдохнет» - отреагировала на зайца мама.
«Дикий он, есть не станет. Нужно или отпустить, или…» – с усмешкой сказала она – «…в суп. Дядя Витя, наш сосед, каждую неделю домой приносит зайчишек».
«Нет!» - закричал Тим. «Он живой, как ты можешь. Я его отпущу, пусть только подлечится».
Тим уже понял, что этот дикий заяц – зверь, и он не для игр. Единственное для него место в жизни – это заснеженный лес. Было конечно жаль, ведь Тим думал приручить зайца, что бы с ним можно было играть, но теперь было ясно – этого не получится и не следует делать.
К вечеру разыгралась пурга. Как всегда неожиданно и уже привычно монотонно задул ветер, забарабанило в окно, периодически гас свет. Помело снег по холмам сугробов, срывая с вершин живыми всполохами колючую снежную пыль.
Тим вышел в сенцы, отпустил зайца на пол, открыл дверь. Дверь открывалась вовнутрь, как все двери в поселке из-за обильных снегопадов, способных за ночь полностью завалить вход в дом. У порога сеней создалась стенка из снега, наметенного к двери за вечер. Стенка в виде тонкого языка наползала на дверь и теперь лишенная опоры все же не падала, просвечивая голубизной густеющей от вершины к основанию. Заяц, сидя на полу, непрерывно смотрел в проем двери. Уши его быстро двигались вперед-назад. Тим отошел от зайца и только смотрел на него, старясь запомнить все, что происходило в данный момент с зайцем до мельчайших деталей. Он очень волновался и ждал чуда. А происходило действительно волнующие события. Заяц менялся на глазах. Вялый по началу, он резко оживился, подобрался, напружинился, и в стремительном прыжке, пробив прозрачную снежную стенку, помчался по двору, дороге, а затем по огородам к лесу. По глубокому снегу он летел, совершая невероятный каскад прыжков-салютов, проваливаясь в снег с головой, вновь и вновь взлетая над поверхностью заснежного поля. Вскоре он скрылся из вида, растворившись в белоснежном пространстве.
Отец пришел домой поздно, и не заставши уже зайца, рассказал о том, что у Виктора – нашего соседа охотника, кто-то снова вытащил зайца из петли. «Кто успел, то и съел» - добавил отец.
«Кто успел, тот не съел» - со счастливой улыбкой повторил про себя Тим, уютно устраиваясь под одеялом.
Вот так гулко бьется сердце в ответ на ритмы сердечка какой-нибудь птахи по ошибке залетевшей в дом или сарай. И когда древний инстинкт охотника мы заменяем состраданием, выпуская птаху на волю, мы растем как личности и закладываем в нашу генетическую память иной смысл и иные начала нашего человеческого существования.
