римский закон, закон неверных, сделал недосягаемым для Ханана. Вот и посмотрим, так ли это….
Надо ли удивляться тому, что обложили Саула со всех сторон.
Варнава, остававшийся для Саула Иосией, был страшно удивлен, помимо того, что огорчен, той лавиной сплетен, обвинений, как он говорил «глупостей беспочвенных», что обрушилась на друга.
— Ты хотел славы, мой Саул, — говорил он. — Сколько тебя помню, ты все рвался к тому, чтоб стать большим и известным. И, однако, ты стал известен. Пусть ограниченному кругу людей, но стал. Пожалуй, никто из ноцрим не обсуждается Иерусалимом так широко, нет и споров таких, как о тебе. Ты ведь еще ученик в среде учеников, не больше того. Ты тщишься доказать мне, что ты посланник Его, но, прости, хоть я и люблю тебя, многое в словах твоих странно. Многое требует раздумий, долгих бесед с тобой. А вокруг негодуют, шумят, кричат, зовут или отвергают, не давая мне времени выслушать и понять. Мне почему-то кажется, что раздут возле тебя пожар, и подпитывают его без конца сухими ветками и угольями. Все как-то странно, Саул, очень странно…
— Но я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка против высших ноцрим, тех, кого прозвали Посланниками Его, — отвечал Саул. — Я видел Его, Иосия, так, как видишь ты меня сейчас, я говорил с Ним. Он выделил меня среди всех для проповеди среди язычников. Почему так, почему все так, как и Он говорил: не встречается пророков в отечестве своем? Неужели и ты мне не веришь, друг?
Иосия отмалчивался, глядя на Саула глубокими своими, кроткими очами; в них было обидное для Саула сомнение…
Иногда он говорил Саулу, когда подступало к горлу слово, которое не удержать:
— Ты гнал Его, Саул! На тебе наша кровь. Он прощает. И я прощаю, правда, зло причинено не мне, но многим близким. И не все простят.
Саул говорил:
— Я виновен. Но благодатью Божьей есмь то, что я есмь; и благодать Его во мне не была тщетна. Ты еще увидишь это. От чрева матери предназначен я был, Иосия, для того, чтоб говорить о Нем среди языков…
Иосия был человеком, знавшим Саула с детства. Он знал и его болезнь, тяжкую, страшную. Знал о его семье. О том, как болезненно перенес Саул «предательство» обожаемой им матери. Увы, приходили ему в голову мысли о том, что все, Саулом рассказанное, есть плод воображения. И воображения больного. Не мог он сказать об этом другу. Но думать и перебирать мысли себе не запретишь.
Он стал говорить Саулу то, что казалось ему правильным; казалось в меру обидным. О возвращении в Тарс…
— Если ищешь обращения языков, то к чему пребывание в Иерусалиме? Идти нужно к братьям, живущим за пределами Эрец-Исраиль, чтобы благовествовать им. Здесь тебе опасно, Саул. Я виделся с Мариам. Ты знаешь ее мужа, а он близок к саддукеям. Говорят о мерах против нас, ноцрим. А еще говорят чуть ли не о покушениях; ты знаешь, ведь есть еще и зилоты, ревнители веры; а ты отступником представляешься и там, и здесь, и повсюду! Пусть это чересчур, вряд ли все так плохо, как говорят. Но лучше тебе быть далеко отсюда, где разгораются страсти. Рядом с близкими. И не говори мне: враги человека — ближние его. Да, так сказано, но еще говорил Он, что прощать надо брату своему до седмижды семидесяти раз[14]; и коль прощен ты у Него, прости и ты…
Сознавая, что Иосия прав, Саул противился уходу. Ему казалось несправедливым, что надо уйти. Он хотел дышать этим воздухом, хотел ходить по этим улицам, хотел наступать на эти камни…
Он не мог представить себе, что вновь покинет Иерусалим, не увидит больше Храм, белый, прекрасный, святой.
Пока не понял он, что веление то свыше, противился.
В тот день, тоскуя, отправился он в Храм, как всегда, когда душа просила этого. Иосия, что шел с ним рядом от дома, деликатно оставил его заботой своею, еще в пределах ограды Храма. Ушел молиться; в молитве забывался он от дневной суеты, от людей, искавших его внимания.
Долго бродил Саул вокруг Храма, касаясь мраморных плит, лаская их рукою. Старался запомнить то, что могли запомнить глаза. Думал о том, что и Учитель, Йешуа, навсегда покинул Иерусалимский Храм. А вместе с Ним отошла от Храма и слава его. Он, говорят, сказал: «Се, оставляется вам дом ваш пуст». Сын Божий мог сказать так, ибо он — сам по себе Храм. Есть Бог, есть Храм. Нет Бога, так зачем же Храм?
Так говорил себе Саул, пытаясь унять боль предстоящего расставания.
Он обошел все пространство вокруг Храма, ту самую платформу, которую создал царь Ирод, срыв верхушку Храмовой горы. На ней собирались паломники и приносились жертвы. Остановился у южного края, опасно нависающего над землею. Оценил высоту, от которой кружилась голова. Если говорить о человеческом росте, то двадцать пять таких, как Саул, не меньше. Да нет, больше…
Он боролся с искушением, глядя вниз. Кто из людей, заглядывая в бездну под ногами, не искушался? Она тянет. Он засасывает, как воронка на Кидне, на реке детства. Она зовет, бесчестная бездна. Ибо краток полет, и тяжела неизбежная встреча с матерью-землей…
— Уходи, — услышал он голос, который помнил по встрече на дороге в Дамаск, и из видений своих. — Уходи прямо сейчас…
Он шагнул назад, сделал шаг, второй, третий, удаляясь от края.
Повернулся. И встретился лицом с теми, кто хотел его смерти. Камень, брошенный одним из них, а было их трое, ударил его под правым коленом, да так, что Саул пошатнулся, нога подогнулась, и он пребольно приложился к земле этим самым коленом. Случись это у края платформы, он уже летел бы вниз, кувыркаясь в воздухе и крича…
Но и сейчас положение его было не из приятных. Они держали камни в подоле одеяний своих, и вздымались их руки, и шли они на него быстро и с напором; он невольно сделал шаг назад, приближаясь к пропасти.
Иосия бежал к нему, Иосия, которого оставил он в Храме молящимся. Откуда-то сбоку от Саула вынырнул великан со шрамом на лице; его удар в лицо, нанесенный убийце мощным кулаком, сначала уронил того на землю, а потом обратил в бегство его испуганных товарищей…
Все это заняло какие-то мгновения, Саул не успел ничего понять. Уползал, убегал тот, кому удар великана расплющил нос, Иосия кричал:
— Саул! Саул!
Нарастал звон в ушах; все еще ничего не понявший Саул различил сквозь этот звон голос.
— Уходи из Иерусалима. Они ищут смерти твоей. Уходи…
[1] Ис. 5:1-7.
[2] Есть предание, что три ежедневные молитвы были установлены тремя патриархами: Авраамом, Исааком и Иаковом. Варианты формулировки «Авраам, Исаак и Иаков» встречаются 23 раза в Еврейских Писаниях.
[3] Даниил же, узнав, что дан такой указ, пошел в дом свой; окна же в горнице его были открыты против Иерусалима, и он три раза в день преклонял колена и молился своему Богу и славословил Его, как это делал он и прежде того» (Даниил 6:10).
[4] Две из трех ежедневных молитв соответствуют ежедневным жертвоприношениям, происходившим в Храме. Это утренняя (шахарит) и послеполуденная (минха) молитвы.Вечерняя молитва (аравит или маарив) не имеет прямого соответствия в храмовой службе. Некоторые считают, что она связана с сожжением остатков ежедневных жертв, не сгоревших на алтаре.
[5] Первые христиане — евреи, принявшие Йешуа из Назарета Своим Мессией, были изгнаны из синагог после разрушения Храма и по сегодняшний день. В Явне (70г. н.э.) приняты первые постановления против евреев верующих в Йешуа из Назарета. Был издан «такканот» (официальный указ раввината), где были сформулированы постановления против христиан и других еретиков. Это означало, что когда иудеи собирались вместе для ежедневных молитв, которые отныне заменяли ежедневные жертвоприношения, проклятие против еврейских верующих в Йешуа добавлялось к особой молитве «Шмона Эсрей» («Восемнадцать благословений»). Оно гласило: «Да не будет надежды у отступников, покуда не вернутся они к Твоей Торе, и да исчезнут в миг назареи и миним. Да сотрутся они из книги жизни и не будут записаны вместе с праведниками» (фрагмент из Генизы-1925).
[6] В Библии Храм обычно называется «Бет YHWH» (вследствие запрета на произношение имени Бога читается Бет Адонай — Дом Господа или Бет Элохим — Дом Бога). Часто в поэтических текстах в Пятикнижии и Пророках Храм называется «Леванон» (ивр. לבנון, «белый»). Название «Бет а-Микдаш» (ивр. בֵּית הַמִּקְדָּשׁ, Дом Святости) получило распространение со времён Мишны (II век). В еврейской религиозной литературе широко употребляется название «Бет а-Бехира» (ивр. בֵּית הַבְּחִרָה, Дом Избрания). В поэтической литературе Храм называется также именем «Ариель» (ивр. אריאל, букв. «Божественный лев»).
[7] Облачение Аарона (а впоследствии — всех первосвященников; см. ниже) включало еще отличавшиеся великолепием эфод, нагрудник (хошен), тканный из нитей золота, голубой, пурпурной и багряной шерсти и крученого виссона с закрепленными на нем 12 драгоценными камнями, на которых были вырезаны имена колен Израилевых; верхнюю одежду (ме‘ил) из голубой шерсти с украшениями в форме граната из голубой, пурпурной и багряной шерсти по подолу, вперемежку с золотыми колокольчиками; расшитую виссоновую рубаху (ктонет ташбец). Тканный из виссона головной убор, украшенный золотым щитком (циц) с вырезанными на нем словами «святыня Яхве», и узорчатый пояс завершали особое одеяние первосвященника (Исх. 28:6-39; 39:2-31).
[8] Вероятно, следовало бы называть Симона Канонита Шимон, как и Петра. Но соблюдать правильное произношение не всегда удобно, хотя бы потому, что героев с этим именем на страницах романа много. Да и традиция прочтения имени по-русски уж существует.
[9]Вскоре после окончательного уничтожения Маккавеевой династии Иродом (37 г. до н. э.) к старой саддукейской партии примкнул священнический род Боэтусеев и жреческая группа боэтусеев, сходная с саддукеями понимавшая слова Антигона из Сохо. Родоначальник которых, Боэтус, выдал дочь свою за Ирода и был возведён последним в сан первосвященника. Получив власть, Боэтусеи слились с саддукеями в одну партию; вот почему саддукеи в талмудической литературе одинаково называются то саддукеями, то Боэтусеями. С этого момента Талмуд вообще не делает различия между саддукеями и боэтусеями (и считает жившего гораздо раньше Боэтуса учеником того же Антигона из Сохо).
[10] Саддукеи (צָדוֹקִים, цадоким; צְדוּקִים, цдуким), одно из главных религиозно-политических течений в Иудее 2 в. до н. э. — 1 в. н. э. (см. Земля Израиля (Эрец-Исраэль). Исторический очерк. Эпоха Второго храма). О саддукеях известно главным образом из сообщений их основных противников — фарисеев (к которым принадлежал и Иосиф Флавий), а частично также из Нового завета. Согласно талмудической традиции, основателем саддукейства был некий Цадок, ученик Антигона из Сохо (см. Зугот). По-своему толкуя слова учителя о том, что служить Богу надо не ради вознаграждения, Цадок пришел к отрицанию воскресения из мертвых и загробной жизни (олам ха-ба; см. Воздаяние). Некоторые современные еврейские ученые связывает название саддукеи с именем соратника царей Давида
