Ой-Ля-Ля или Только - Без Обид /двадцать первая часть/

А чтобы пропорционально дополнить и логически продолжить данное смысловое развитие уже сложившейся ситуации, которая, судя по всему, была лишь очередной и совсем не последней кульминацией в нашем фильме, камера оператора, мягко и легко меняя места и фокусы, понемножку, и кадр за кадром, осмысленно самоотстранялась от подробного показа Игоря/надо щадить зрителя/, но, при этом, по-прежнему оставляла его в кадре, и нисколько не умаляя и не пряча всё его боевое "великолепие" и "шарм", а лишь ставя его на второй план, закономерно и настоятельно переводила зрительское внимание на более крупный и подетальный показ Галины.
Этим съёмочным манёвром, как бы слегка снималось излишне/!/ жёсткое напряжение данного отрезка фильма, потому что Галя, что вполне естественно, и выглядит, и ведёт себя сейчас, намного, сдержаннее и скромнее, чем, излишне поверивший в себя, Игорь/как ни как, а она молодая и красивая женщина, а это очень многое значит не только в кино/.
Во всяком случае, мне это так представляется, или видится - как хотите.
А как автору, мне, конечно же, ещё и очень хочется, чтобы, с экрана, именно так сейчас всем и казалось.
Чтобы, невзирая на визуальные очевидности и совершенно не учитывая того, что она сейчас была не особо соблазнительной и в своей одежде представляла только серо-чёрные тона, а местами была ещё, и плюс ко всему, изрядно забрызгана не только вражеской, а вполне ещё живой и активной, своей собственной, родной кровушкой, этого ничего бы не бросалось бы в глаза и зритель всё равно бы, в данной кинематографической ситуации, воспринимал Галину как олицетворение нашего русского милосердия, нашей духовной
воспитанности и естественного стремления к миру.
Ведь как бы там ни было, но она всё же была одета в свой домашний, шёлковый халатик, который, правда, хоть уже и утратил свой первоначально интимный вид, почти полностью заменив свой первоначальный цвет на менее привлекательный, да и вообще, был сейчас больше похож на коротенький, и местами мелко порванный и потрёпанный, кожаный плащик, за поясок которого был надёжно заткнут её большой чёрный "Маузер", но тем не менее, этот плащ-халатик, всё равно, как бы скрывает от зрителя не только её раненную ногу/саму пришитость/, а и множество других, более мелких и несущественных, но абсолютно повсеместных Галиных  ранок или травмочек.
А если ещё взять и умышленно оставить без внимания и все остальные, хоть многочисленные, но в серой ретуши, видимые на её теле стёртости и царапки, а вместе с ними, и её сбитые коленки, и её многострадальные локти, то можно уже смело заявлять, что по сравнению с Игорем, Галя выглядит, в общем-то, достаточно однородной и даже практически целой.
Правда, она босиком и до сих пор без своего скальпа, и на её макушке лежит, промоченный спиртом, носовой платочек Игоря, из-под которого, по её шее и лицу, тонюсенькими, множественными струйками, медленно вытекает алая кровь.
Которую ей сейчас некогда, да и нечем вытирать, так как в её руках, уже с полчаса, наверное, беснуется здоровенный, вертолётный пулемёт и она занята только им, а вся её, стекающая по лицу и телу, кровь, самопроизвольно впитывается в её халатик изнутри, оставляя на нём большие и влажные разводы.
Ничего страшного в этом нет, на войне и не такое бывает.
Как и нет ничего страшного в том, что вдобавок ко всему, такая вот, геройская наглядность её лица, ещё и "отлично" подчёркивается её большими, учительскими очками, которые выглядят сейчас, мягко говоря, немного зловеще, так как слишком обильно/сплошняком/ "сверкают" красно-розовыми, кровавыми оттенками, полностью скрывая от зрителя её глаза, с их диковатым, противоестественным выражением и определённой направленностью её взгляда, что, само собой, становится даже немного непонятно, как же она сейчас ещё что-то видит сквозь такие не прозрачные стёкла и о чём она, вообще, сейчас думает, и куда, и на кого, она именно смотрит на протяжении всего этого времени.
Вся равно, я убеждён, что даже при всех этих, вышеперечисленных, жутковатых тонкостях, эти очки придают ей некую интеллигентность, и я бы даже сказал - солидность и представительный вид.
Однако, я так увлёкся Галиным внешним видом, что чуть не забыл ещё раз сказать о самом важном и самом солидном, в её облике, аксессуаре - о пулемёте, о том смертоносном "вентиляторе" в её руках, ствол которого/крупный план/, ежесекундно и почти что в упор, уменьшает численность вражеских диверсантов, оказавшихся между двух огней, как хорошее и затянувшееся землетрясение.
И хотя, этот весомый штрих в её облике невозможно не заметить, и на него, поневоле, придётся обратить, и своё внимание, и свои мысли, но данной ситуации, его надо подать зрителю так, чтобы при всей своей агрессивности, этот пулемёт, некоем образом, не перекрывал бы женского обаяния Галины, а наоборот, позволял бы по-человечески понять, что в её руках сейчас находится самый вынужденный атрибут её жизни.    
И что она, по сути, здесь ни при чём, а этот пулемёт, пускай, впечатляет, и удивляет зрителя как самостоятельный предмет.
Тем более, что, по закону жанра, в таких фильмах как наш, ни враги, ни патроны, раньше, нужного режиссёру, времени, никогда не кончаются.
И об этом не надо забывать, потому что, и те, и другие, если это надо по сюжету, откуда-то будут, всё время, безостановочно появляться ещё, и ещё, поражая зрителя не только своими массами, и количествами, но, и удачной, прямо пропорциональной, совместимостью.
И поэтому, в нашем фильме, я предлагаю считать этот пулемёт, и всё что с ним связанно, отдельной, качественной фишкой, заслуживающей самого красивого изображения, и подачи, как будто это кисть художника, или мастехин скульптора, работающего с таким податливым материалом, как глина.
Чтобы, получающаяся с помощью этого пулемёта, из мёртвых и раненных захватчиков, страшноватая стена-полусфера не только, с напором, хлестала во все стороны очень свежей, вражеской кровью, а обязательно наводила на разные, философские мысли и имела, в этом, некий свой изыск и свою историческую неповторимость.
А для этого нужно, чтобы эта стена-полусфера одновременно хлестала и пенилась сразу десятками, и даже сотнями фонтанов и фонтанчиков, с ручейками и маленькими, кровавыми речичками, и чтобы они, витиевато соединяясь, в итоге, стекали вниз и заливали весь "пол".
Где местами, в ямках и ямочках, быстренько создавались кровавые лужицы, которые, тут же, становясь Игорю на уровень лодыжек, очень забавно, как в детстве, плюхались и взрывались красочными шлёпками под его прыжками и выпадами, с его, абсолютно ровной и негнущейся, левой ногой./оператор сейчас может над этим пофантазировать, но юмора должно быть в меру, так как это не комедия/.
Главное, чтобы за время всей этой повальной, на целый час, мясорубки/на экране минут десять/, трупы и полу-трупы вражеских диверсантов, вместе с разными частями их тел, успели бы полностью завалить оконные проёмы и пробоины в полу-оставшихся стенах Цеха, и самым нереальным образом выгнувшись наружу, выстроились бы в такую, стонущую от горя, кровоточащую стену, а заодно и ещё как-то смогли бы, путём скрещивания и переплетения своих рук, ног, тел, автоматов, ножей и двустволок, так заплестись и сцепиться, что создали бы подобие крыши, намертво, при этом, соединившись с баррикадой всевозможных обломков со стороны входной цеховской двери.
Это, если смотреть снаружи, то есть с улицы. /камера сейчас, на пару минут, на улице/.
А если смотреть теперь изнутри/небольшая подсветка/, то получается, что у Галины, с помощью пулемёта, в конце концов, неожиданно получилась, можно сказать, абсолютно законченная, архитектурная, полусферическая конструкция и прострелить, или прорубить, в этой сплошной, многорядной стене-полусфере дыру или дырочку, ни ножами, ни из пулемёта, ни изнутри, ни снаружи, в итоге, стало фактически невозможно. /камера внутри/.
И поэтому, прорваться к ним вовнутрь, враги уже больше не могли никаким образом.
продолжение следует...