Иллюзия боли

настаивает другой. «Мария больше не приходит. Это пытка одиночеством. Они пытаются подтолкнуть тебя к роковому решению. Они предложат исповедь. Не соглашайся! Ты не умеешь хитрить, ты глуп и простодушен. Когда они поймут, что ты не один, то непременно решат, что ты – не тот, за кого себя выдаёшь. Они ведь не друзья нам. Они чужие. Они только притворяются людьми, а на деле – лишь ожившие фантомы, спиритические автоматы, питающиеся нашей болью!»
«Чушь!» резко бросает главный. «Им вообще наплевать, сколько нас: один, двое, сотня или ноль. Ноль их бы устроил в наибольшей степени. Им наплевать!»
«Вот и доказательство, что они фантомы» спокойно загоняет его в логический угол другой. «Людям было бы не наплевать. Люди испытывали бы эмоции. Люди проявляли бы интерес. Люди тянулись бы к общению. Ничего этого нет. Вокруг нас пустота. Нас поймали в ловушку. Нам не вырваться»
- Вырваться, вырваться, - шепчет Сёркен.
И начинает царапать бронеплиту.

- Белые червячки на стенках аквариума…
Кольман провожает ладонью синий куб в приёмную сферу.
- Новый код загружен, небольшая корректировка коммуникатора. В принципе, программа несложная. Эта существо… это, скорее, психохимера, продукт совмещения человеческого сознания с инопланетным животным разумом, ведёт себя, следуя достаточно простой логической схеме.
Ботнер, на втором часу дежурства провалившийся было в краткий сон, встрепенулся и приоткрыл глаза.
В щёлках между веками блеснули тусклые огоньки.
- Аквариум? Вы говорили об аквариуме? О, господи…
Он вздохнул и протёр ладонью лицо, убирая невидимую сонную паутину.
- За несколько последних дней я научился ценить вас по настоящему, Кольман. Вы мастерски программируете коммуникатор на общение с этим…
Он показал на экран.
- Вот только некоторые ваши фразы… Честное слово, в отрыве от контекста понять их совершенно невозможно.
Кольман откинулся на спинку кресла.
Ботнер заметил, что глаза экзобиолога стали пуговично-белыми от недосыпа.
- Или вы не в себе? Тогда прошу прощения, не буду цепляться к фразе. Обсудим пациента… в который раз.
- Мы и обсуждаем, - ответил Кольман. – Белые червячки на стенке аквариума – это планарии. Ресничные черви, питаются мелкими беспозвоночными. Частые нахлебники аквариумов. Вообще-то они предпочитают грунт, но при недостатке кислорода в придонной воде выбираются на стенки, и тогда становятся видны нерадивым аквариумистам. Есть миниклинеры для чистки стенок, но я не люблю их использовать – беспокоят рыб. Промывая грунт вручную, хотя на это тратится масса времени.
Ботнер помотал головой, демонстрируя полное недоумение и нарастание когнитивного ступора.
- Кольман, я всё-таки не понимаю: вы развлекаете меня своим рассказом или по делу говорите? При чём здесь наш пациент?
Кольман смотрел, не мигая, прямо перед собой. Говорил с размеренностью автомата.
- В двадцатом веке биологи ставили эксперименты с планариями, подозревая в них способность усваивать информацию с полученной РНК. Собственно, РНК – это не магическое «вещество памяти», но рибонуклеиновая кислота содержится клетках живых организмов. То есть, РНК – носитель информации, распределённый по всему нашему телу. По одной из теорий, популярной в двадцатом веке, планарии способны были усвоить информацию, закодированную в нуклеиновой кислоте…
- Двадцатый век! – Ботнер фыркнул и подскочил в кресле, окончательно проснувшись. – Тёмное, дремучее средневековье! В те времена и болезни лечили каким-то жуткими «антибиотиками», выжигавшими микрофлору кишечника подобно напалму. Вы уж простите, конечно, но нашли, что вспомнить…
- И тем не менее, - упорствовал Кольман. – Конечно, механизм передачи информации через нуклеиновые кислоты не так прост и однозначен. Он является многофакторным, и не сводится к поиску мифологического «вещества памяти». Но всё же пример с планариями вполне корректный. Даже при физическом разделении на части пара этих крох, появившихся из одного тела, сохраняют общую память «первопредка». В том числе и приобретённые им рефлексы. Конечно, в случае с планарией речь идёт не о наследовании сознания, их ганглии – не человеческий мозг. Но и мы имеем дело не с планариями…

«Мы попробуем бежать» сказал себе Сёркен.
Другой не ответил.
Он стал совсем бледным и туманным, этот другой.
Его почти не стало.

«Говорливый какой» отметил Ботнер.
Этот пижон с побережья говорил теперь так складно и уверенно, будто сам себя успел назначить руководителем исследовательской группы, собрать и обработать весь массив накопленных данных, проанализировать их и придти к выводам, которые теперь и излагает менторским и раздражающе-самоуверенным тоном.
«Тебе нескольких дней хватило?»
Откуда-то, будто издалека, а на самом деле – с расстояния метров в пять донёсся глухой звук удара.
Ботнер посмотрел на плавающий в воздухе серебристый циферблат.
- Второй час пытается выбраться. Видно, совсем ему плохо…
- А дело вот в чём, - будто и не слушая собеседника, продолжал Кольман. – Пилот Эдван Сёркен совершил аварийную посадку в районе пещерного комплекса Тамрон, то есть места обитания октоподов. Пилот давно мёртв, поскольку один из октоподов прикончил его, как только смог добраться до места падения уникоптера.
- Вы повторяете мой рассказ? – уточнил Ботнер с лёгкой демонстрацией иронии.
- Выстраиваю логическую цепочку, - без тени смущения пояснил Кольман холодно-спокойным голосом. – Вам было непонятно поведение октопода, который каким-то образом умудрился забраться в медицинский блок, подать сигнал помощи и даже вполне профессионально управиться с информационным терминалом. Все действия такие осознанные и человеческие… А ведь похоже, что имеем дело с редким случаем инопланетной шизофрении. Октоподы – белковые создания, подобно людям, но их метаболизм отличен от нашего и построен в том числе на процессах информационного обмена путём поглощения ткани и усвоения информационной матрицы белковых структур. Октопод, поглощающий жертву, способен считать не только ДНК-чертежи и РНК-преобразования его биоструктуры, но и его память, матрицу-фантом его личности. Это важное эволюционное приобретение, ведь таким образом колония октоподов не теряет информацию, записанную в сознании отдельных особей. Да, собственно, не теряет и самих особей: они продолжают существование в виде фантомов в сознании своих убийц. Уникальность этого случая заключается в том, что этот убийца…
- Он жалуется на боли в ноге, - заметил Ботнер. – У него шоковое состояние.
- Предлагаете усыпить?
Кольман показал на серую тень, расползшуюся по броневой плите.
- Он теперь Эдван Сёркен. Возможно, и не один. Копирование не прошло бесследно, сознание октопода находится в состоянии распада. И, похоже, частично вышло из-под контроля. Началась неконтролируемая репликация психоматрицы. Он многократно копирует Сёркена и воссоздаёт личности, заключённые в его сознании. Вы не были знакомы с этим пилотом?
Ботнер покачал головой.
Кольман скривил губы в короткой и кривой усмешке.
- Жаль. А то мы могли бы получить и второго Ботнера. Вы сейчас сидели бы в боксе и жаловались на то, что у вас болит голова.
Ботнер вздрогнул и затряс головой.
- Бред какой-то! Это же невыносимо… смотреть на это… Предлагаете рассказать супруге о том, где сейчас обитает её покойный муж?
- Его призрак, - поправил Кольман. – Нет смысла…
Он зевнул и поднялся из кресла, вытянувшись во весь свой долговязый рост.
- Октопод не выдержит напряжения. Сёркен убьёт его… это же слепок земного разума, несовместимого с торканским. Так что подождём ещё пару дней и сделаем ещё несколько записей.
Экран мигнул.
Вспыхнул пронзительно-бело.
И крикнул:
СПАСИТЕ МЕНЯ!

- Вас с трудом удалось спасти.
Доктор поправил подушку и поднёс ко рту больного пластиковый стаканчик с маслянистой кисловато-горькой жидкостью.
Эдван с трудом сделал глоток.
- Ну, нехорошо, нехорошо… зачем капризничать?
Врач нахмурился.
- Ещё парочку. Линда так старалась для вас.
Медсестра пытается улыбнуться, но улыбка выходит такой пугающе ненатуральной, странно-пластиковой, что более походит на вызванную внезапной болью мучительную гримасу.
- Здесь добавлен транквилизатор. Нам нужно стабилизировать ваше психическое состояние. Вам нелегко пришлось, Эдван.
Он пытается поднять руки, прикоснуться к наполненному кисловато-горьким забвением пластику, но не в состоянии это сделать.
В туманном взгляде расплываются белые пятна: плотно обмотанные бинтами культи.
- Вас удалось спасти, - продолжает врач.
Выжидает секунд пять и убирает стаканчик с остатками лекарства.
- А вот с руками, Эдван, беда. От локтя и ниже – сплошное обугливание. Ни мягкие, ни костные ткани восстановить не удалось. Кисти пришлось вообще ампутировать. Ещё перелом ноги при падении. Вертолёт разрушился ещё в воздухе. По счастью, вас выбросило взрывной волной на деревья. Вы не помните, что произошло в пилотской кабине?
Эдван молчит.
Врач ждёт, что пациент хотя бы подаст знак головой. Кивнёт или… Или что ещё он может сделать?
Выразительно посмотреть?
Но взгляд его пустой и остановившийся.
- Вы долгое время были без сознания. Когда вас начали выводить из комы, началась гиперреакция организма на введённые ранее обезболивающие…
- …короткое замыкание и пожар в кабине… Так нам сказали эксперты полётного центра, но от вас хотели бы услышать…
- …хорошо, потом… вы слишком устали.
Звуки долетают сквозь сон, будто сквозь летнее марево. Но это жар не от солнца.
Это едва касается его огонь подступающей боли.
- Мы позвонили вашей жене, - говорит Линда. – Едва вы стали приходить в себя, мы сразу связались с ней. Вы постоянно звали её… мы подумали, что вам будет лучше, если она приедет.
- Приедет? – с трудом разлепив губы, произносит Сёркен.
Врач удивлённо приподнимает брови, уловив вопросительные интонации.
- Разумеется, - отвечает он. – На пароме из Копенгагена. Регулярной линией… Эдван, что с вами?
Эдван пытается привстать, оттолкнув врача, пытающегося его удержать.
Он стонет от боли и забинтованный обрубок срывается с края простыни.
- Какой сейчас год? Год?!
- Шестьдесят третий, - растеряно роняет Линда. – Тысяча девятьсот... Июнь. Вы без сознания больше месяца…
И, уловив знак врача, выбегает в коридор.

Октопод прислушался к едва доносившимся извне шорохам.
Затем царапнул когтем по стенке.
Звук ему не понравился. Глухой, быстро теряющийся в полутёмном пространстве странной пещеры.
Он не помнил, как попал в эту ловушку.
Он не мог понять, почему в этой пещере такие гладкие стены, и, почему эти стены со всех сторон сомкнулись вокруг него.
Он догадывался, что пещера населена какими-то животными, постоянно издающими тихие стонущие звуки и постоянно стучащими по стенам, так что по направлению вибрация всегда можно догадаться об их присутствии.
Октопод пытался приманить глупых тварей охотничьим шорохом, но они оказались не так уж глупы, как можно было изначально подумать.
Они подбирались было к ловушке (октопод мог определить их приближение по нарастающей силе вибраций), но в скрытый лаз (а октопод точно знал, что в каждой ловушке быть скрытый лаз) забираться не желали.
Окотопод вёл себя тихо и