и мою судьбу.
Но вот, что-то сдвинулось во мне и вокруг: обходя озеро, среди одиноких скамеек, окружающих его, я увидел девушку. Она стояла около одной из них, где лежала ее сумка, и смотрелась в зеркало. Меня всегда привлекали одинокие люди – я остановился недалеко от нее и закурил. От тоски безысходной мне захотелось познакомиться с этой девушкой, просто погулять с ней, поговорить. Как всегда, в такие моменты мною овладевало шутливое настроение, к тому же фигурка девушки была стройная, юная, и это вдохновляло. Я подошел к ней:
- Извините, пожалуйста, не поможете ли вы мне разрешить один вопрос: что делать, если прошлое становится настоящим, а настоящее – будущим? Как тут быть?
Она обернулась. Это была миниатюрная, миловидная татарочка лет тридцати, с тонкими чертами лица. Она улыбнулась:
- А вы всем женщинам этот вопрос задаете?
- Нет, только вам и только в этом парке.
- Интересно... а как вы сами думаете?
- Вот не знаю, поэтому решил спросить у вас.
- Трудно ответить, уж очень непонятно.
- Ну, чтобы разъяснить, мне придется рассказать вам свою жизнь, а мне этого не хочется. Может быть, мы просто погуляем с вами: погода хорошая... Вы не заняты?
- Да... нет, не очень.... А куда пойдем?
- А куда глаза глядят. Я давно в этом городе не был, вот и хочу погулять по нему, тем более, что я жил здесь с самого детства.
- Интересно... вы куда-нибудь уезжали?
- Да, я теперь здесь не живу.
- А где?
- В Медведеево. Бывали там?
- Бывала... это недалеко от Казани.
- Я бы не сказал, это далековато.
И мы пошли. Она была очень похожа на молодую девушку, и по фигуре, и по манерам, вела себя просто, хотя примитивно кокетничала. Скоро я узнал, что ее зовут Алсу, что работает она медиком лаборантом, и взял ее под руку. Алсу давно одинока, был у нее роман с мужчиной, который ее очень любил, но она не пошла за него, потому что в пятом колене у него были родственники-шизофренники, боялась родить ненормальных детей.
По улице Ленина мы подходили к Кремлю. Там, около памятника Мусе Джалилю, остановились и прошли немного вперед, до того места, где с холма открывался вид на Волгу и бескрайние поля и леса. Солнце светило ярко, молодо, по-весеннему, но словно сквозь дымку еще не совсем проснувшегося неба. Я сказал Алсу, что люблю Волгу и Мусу Джалиля за их силу и бунтарский дух, а про себя подумал: прав был Андрей Болконский: жизнь еще не кончена в тридцать один год, даже в мои тридцать семь. Обнял Алсу за талию – она не сопротивлялась, и я почувствовал, что город вдруг улыбнулся мне.
Затем мы шли по узкой дорожке вдоль крепостной кремлевской стены, волжские горизонты сопровождали нас, а внизу раскинулась родная Казань, которая вырастала, приближалась, встречала нас, пока мы постепенно спускались к ней. Я хорошо видел, как Алсу хотела семьи, детей: она была уже готовой невестой с однокомнатной кооперативной квартирой, которую ей заранее подарили родители, живущие в деревне. В свою очередь, я тоже кое-что рассказал о своем житии-бытии учителя. Теперь она с новым уважением смотрела на меня и сказала, что литературу любит и книги читает с интересом. Обнимая свою новую подругу, я шел и напевал себе сладкую песню: брось Медведеево, женись на Алсу и разрубишь многие проблемы. Главное: наконец-то у тебя будет свой дом и своя семья, без неродных детей и соседей. Может быть, тогда отстанут от тебя медведи, выпадет медвежья шкура и будешь ты жить как нормальный человек.
- Можно я вам... один нескромный вопрос задам? – несколько смущенно спросила Алсу.
- Давай, давай, не смущайся, - весело ответил я.
Она еще больше сконфузилась и спросила:
- Вы венерическими болезнями никогда не болели? Может быть, в роду у вас кто-нибудь болел?
- Нет, не болел, Алсу... и в роду никто не болел.
Да, подумал я, глубоко «девочка-медичка пашет», видно, слишком серьезно, навсегда хочет устроить свою семейную жизнь. Конечно, для первой встречи ее вопросы были нетактичны, как будто товар покупает, но тревога, опасения были вполне искренни, понятны и больше говорили о чистоте, детскости, чем о недостатке культуры. Вообще, вся она была какая-то ускользающая, вьющаяся, как змейка, тонкая, игривая, но в ней явно чувствовался жизненный опыт.
Мы еще долго гуляли, говорили о жизни, семье, литературе, о ребятах и учителях, и Алсу во многом со мной соглашалась, я чувствовал ее поддержку. «Девочка», как говорится, была правильная. С меня на сегодня было достаточно, я устал, и Алсу пошла меня провожать в Речной порт, на последний «Метеор».
Хорошо было, по-весеннему радостно. Прежняя тоска не ушла, она пряталась глубоко внутри, и я улыбался, шутил, острил, как будто забыл все свое прошлое. Это была неведомая свобода в возрождении духа и тела, тем более, что впереди меня ждал отпуск, целых два месяца.
«Метеор» долго не приходил, мы стояли на причале. Волга задумчиво плескалась у наших ног, и я полумашинально отвечал на вопросы Алсу, потому что вдруг ясно увидел, почувствовал сердцем, что по уровню развития мы с Алсу не пара. Это означает новые муки, страдания и, в конце концов, разрыв. Ужасный призрак бездомной, бродячей жизни вновь встал передо мной, тем более, что меня опять окружал тот самый город, с заброшенными домами и недостроенными зданиями, в которых я провел не одну ночь.
Как бы чувствуя мои мысли, Алсу спросила:
- Можно, я задам тебе один нескромный вопрос? Не обидишься?
- Нет, давай.
- Почему ты... с женой разошелся?
Как можно было ответить на этот вопрос? Сколько всего стояло за этим вопросом! Я нахмурился, немного смутился, но врать не хотел, что было бы кощунством:
- Я тебе ничего не скажу... мне неприятно об этом говорить.
- Ну, ладно.... Ты извини, я не знала.
- Ничего, ничего.
Подошел мой «корабль» - Алсу дала свой рабочий телефон, и мы договорились встретиться через неделю.
Передо мной снова раскинулась матушка-Волга. Да, давно у меня не было женщины, но Алсу не возбуждала сильного желания, я отдыхал с ней. Она была проста и свежа, как весна, правда, порой смеялась Алсу как-то странно, ненормально, с высокой ноты, почти взвизгивая, и это, вместе с ее провинциально-кокетливыми глазками и улыбкой, казалось примитивным, но я убеждал себя, что в целом Алсу все-таки очень мила.
Когда я сошел с пристани, меня поразила тишина леса, через который лежал путь в Медведеево. Жизнь и смерть здесь мирно сосуществовали как одно целое, неразделимое и вечное. Приветливо шелестели под ногами прошлогодние листья, а новорожденные клейкие листочки изо всех сил тянулись к небу, к солнцу, проглядывавшим из-за ветвей деревьев. Сосны, в своей вечной темной зелени, мудро смотрели вверх и вокруг, как бы утверждая тот порядок жизни, при котором все повторяется и все обновляется. И у меня все повторяется: Варвара, Алсу и я: обе женщины стремятся замуж и поочередно встречают мужчину, который во всем разочаровался. Тихая, приятная грусть обволакивала меня: женись на Алсу, переезжай в Казань и создай нормальную семью, смирись и будь как все, тогда ты, как и они, может быть, не будешь видеть медведей в себе и людях, избавишься от медвежьих ужасов. Работай в школе и пиши диссертацию: вероятно, Алсу - твой единственный шанс на сравнительно нормальную жизнь, даже на выживание вообще. К черту любовь: этот ад не лучше встреч с «медведями»; к черту духовную гармонию и взаимопонимание: их нет в реальной жизни! Надо жить так, как живет этот лес, в единстве с самим собой и миром: «бытие определяет сознание»: стерпится-слюбится. Мудро, будто и в такт моим мыслям, и отрицая их, покачивались вершины сосен.... Нет, «медведи» никогда не оставят меня в покое, и я сам давно уже «медведь», поэтому жизнь Алсу обязательно испорчу, хочу этого или нет. И все-таки сейчас, казалось, я был особенно далек от всего «медвежьего» в себе: от эгоизма, бездушия и разочарованности, мне так хотелось верить в новое, радостное, весеннее. Я смотрел на стремящиеся к заходящему солнцу юные листочки деревьев и чувствовал, как мешает, давит на меня незаметно выросшая медвежья шкура, как давит душу мысль, что «сладкий недуг угаснет пред» словом реальной жизни и опять останется только скука, пустота и вечная тоска.
Близился конец учебного года, но вечной грязи, неустроенности, лени, эгоизму и дикости, видимо, конца не будет. Ребята еще больше испортились, обленились, слабые «забивали» сильных своей серостью, хорошо учиться считалось чем-то позорным, недостойным. Да, на фоне этой «клоаки» Казань манила. В очередной раз убирая изуродованные книги за своими варварами, я с облегчением думал, что у меня теперь есть Алсу с квартирой, с ее городом, что она хорошая и простая женщина, которая с радостью пойдет за меня замуж. Поэтому и вот этот обгорелый, обшарпанный кабинет сейчас мне казался явлением временным, а не могилой, как раньше.
Через неделю я снова поехал в Казань. Город расцветал на глазах: каждое дерево красовалось свежей зеленью, трава густела, и я с каждым перекрестком узнавал родные места. Все было преображенным, будто навсегда очистилось от того зла, которое принесло мне, и выглядело привлекательным, даже возвышенным. Не начать ли все по-новому, ведь теперь я знаю людей, их бездушие и эгоизм и смогу оградить себя от них? Буду жить только для себя и своей семьи, без «друзей» и любовниц, работать в школе и закончу, наконец, диссертацию....
С Алсу мы встретились на площади Куйбышева, в самом центре казанской сутолоки, на кольце пешеходных и транспортных дорог. Я сразу увидел ее: она стояла около памятника Г. Тукаю и радостно улыбалась. Мы обнялись и влились в снующую, звенящую толпу, а навстречу нам во все лицо смеялось солнце. Мы опять пошли к Волге, а когда увидели ее, она улыбалась нам в сверкающих бликах солнечных лучей на волнах. Небо, лазурное, чистое, свободное, слилось с Волгой и раскрыло нам свои объятия. Я обнял Алсу так, как обнимала меня природа, и стал целовать ее простое, сияющее в смехе и солнечных лучах лицо. Она вдруг ответила поцелуем долгим и глубоким. Я прижал ее к себе и сразу ощутил взрослую, зрелую женщину: выпуклости груди и живота поразили меня, а тело было крепким и плотным. После следующего долгого поцелуя я взял такси, и мы поехали к ней домой.
Жила Алсу в белом высотном доме, окруженном зеленеющими, большими деревьями, в небольшой, уютной квартирке. После недолгих ласк я вошел в Алсу легко и свободно, а она обвила мое тело ногами и руками, слилась с ним полностью. Только душа моя была где-то не здесь, а как будто сверху смотрела на нас. Затем я с интересом гладил ее нежные и белые плечи, небольшие груди, стройные ноги – все казалось мне утонченным и изящным и, в этом смысле, необыкновенным.
Но, когда мы вышли на улицу, солнце уже не было таким радостным. Оно пряталось за длинные дома-коробки и светило в какой-то непонятной туманности. Вокруг словно все поблекло, исчезли сочные краски, но отчетливо слышался шум большого города, воскресающий что-то прежнее, неприятное, ненавистное. А как же мечты о семейной жизни, горько смеялся я над собой, а ведь так было хорошо?.. Почему такая пустота вокруг и во мне? О чем теперь с ней говорить, да и зачем? Ох, урод я, урод, зачем я только живу? А она полна надежд, радости.... А я? Ох, урод! Тошнотворная пустота... как она всегда
