Запись десятая. Роман "Медвежья кровь".

моей жизни.
 Вдруг заскрежетал замок, хлопнула дверь, и в прихожей зажегся свет, через некоторое время передо мной появилась Алсу. Она зажгла свет и в комнате, где я сидел, но чувствовалось, что была не в настроении, чем-то угнетена, хотя улыбалась и обняла меня приветливо. На душе стало теплее и легче. Потом я опять сидел и читал Лермонтова, а она долго готовила что-то на кухне. С удивлением я ощутил, что в комнате воцаряется какой-то противный, тошнотворный запах то ли подгорелого масла, то ли жира. Откуда он, я не понимал, неужели идет с кухни? Мне не хотелось верить в это, но иного объяснения я не находил. Прошел к Алсу:
 - Что это ты варишь? Запах противный какой-то, ты не чувствуешь?
 - Да нет ничего, что ты? – она удивленно и испуганно смотрела на меня.
 - Как же нет, ведь дышать невозможно! – с раздражением воскликнул я.
 - Откуда же запах: масло и жир у меня свежие, в холодильнике все время, - настаивала она с туповатой уверенностью.
 - А сколько они лежали в этом холодильнике… все время, какое ты была у родителей? Откуда же они свежие?!
 - Да нет же, они свежие, я их сама пробовала….
 - И ты этого запаха не чувствуешь… совсем?!
 - Нет, не чувствую….
 Я вышел на балкон и всей грудью вдохнул вольного, свежего воздуха. Вечерело. Вдали горел невидимый за высокими домами закат: виднелись лишь его отсветы, нежного светло-розового цвета. И мне вдруг неудержимо захотелось назад, в Медведеево, в свою «берлогу», несмотря на все муки и ужасы, которые я там испытал. Вспомнил всю тамошнюю роскошь красок пленительных закатов над полями и лесом, чернеющим вдали, вечернюю красоту изб и проселочных дорог в прощальных лучах пламенеющего солнца, ширь и простор деревенской природы. А здесь что-то жестокое было в этих окружающих со всех сторон высотных домах-коробках, вытянувшихся вверх и похожих на солдат злой колдуньи Бастинды из мультфильма по сказке Волкова «Волшебник Изумрудного города». Они закрывали перед людьми мир, лишали их достаточного света солнца и воздуха, а самое главное – заслоняли красоту отступающей перед ними природы, без которой люди черствели душой в тюрьме этих тупых железобетонных глыб.
 Подошла Алсу и склонилась рядом на перила. Она была грустна, выглядела уставшей, и мне стало жалко ее: я обнял ее за плечи.
 - Ну, что с тобой? Ты обиделась на меня?
 Алсу молчала.
 - Ну что с тобой? Расскажи, не томи душу!
 Она еще ниже опустила голову и сказала:
 - А то… что сегодня я заходила на работу, а там меня ждала какая-то женщина… и она сказала… «Милая девочка, мне тебя жаль. Зря ты связалась с Оленевским: он тебе только голову крутит, а полюбить никогда не сможет, помучает и бросит. Уж я его знаю!».
 Катька! – мелькнуло у меня в голове.
 - А как она выглядела?
 - Ну… волосы такие кудрявые, роста среднего….
 - Лицо красивое?.. Шатенка?
 - Кажется….
 Катька, сейчас я был уверен, она, стерва, к тому же я ей как-то сказал, где работает Алсу. Бедная девочка заплакала. Я взял ее за плечи и повернул к себе лицом:
 - Я знаю, кто эта стерва, знаю, поверь! А ты ей веришь?
 - Не зна-аю…. – Алсу зашлась слезами.
 Жалость к Алсу, ненависть и презрение к Катьке рвали мою душу, и я вновь обратился к Алсу:
 - Поверь, поверь мне, что это неправда… ведь я не такой, а?!
 - А откуда я зна-аю!.. – она плакала по-детски, беспомощно, отчаянно, навзрыд, вся растерянная и обессиленная.
 Кое-как мне удалось ее успокоить, а в ответ она «напоила» меня корвалолом, сунула под язык валидол, затем положила мою голову себе на колени и начала гладить, шептать что-то ласковое. Потом мы оба посмотрели в зеркало, улыбнулись друг другу, но мое отражение искривилось, и опять на его губах появилась сардоническая усмешка: «Врешь, «такой» ты, «такой», - сказал я оттуда себе.
 На следующий день я уехал в Медведеево оформить отпуск и получить деньги. Через два дня должно быть свидание с Катей: ее занятия кончались позже. Долго ждал я ее в своем сквере на площади Куйбышева, но она так и не пришла: чует кошка, чье мясо съела.
 Отношения с Алсу разваливались на глазах – пустота в душе моей увеличивалась. Алсу это чувствовала, но честно, по-собачьи преданно служила мне: кормила, обстирывала, обглаживала. Спать с ней я уже не хотел, да и тела ее сквозь медвежью шерсть не чувствовал. Она и с этим примирилась, а мне было вдвойне стыдно. По-прежнему теплая, приветливая со мной, она и сейчас бросала свою работу на кухне, когда я слушал по телевизору классическую музыку, и стояла рядом, а мне теперь это было неприятно. И этот запах, отвратительно тошнотворный, выворачивающий тело и душу наизнанку, когда она готовила на кухне, продолжал донимать меня. Почему запах пищи был такой мерзкий и почему его не чувствовала Алсу?
 Близился мой отъезд на Кавказ. О Катерине я ныне думал с отвращением и злобой, но, когда отбрасывал эмоции, плохо верилось, что она способна на такую подлость. Хотя женщина, и не любящая мужчину, если знает, что он с другой, ревнует и способна на многое.
 Началось лето, начало июня, и я брел по пыльным и душным улицам, среди мелькающих прохожих и надвигающихся на меня домов. Проходя мимо грязных дворов, я почувствовал точно тот же отвратительный запах, которым дышал в квартире Алсу. Неужели жители этих домов, как и Алсу, тоже не чувствуют его… или привыкли настолько, что уже не замечают?
 Я встретил Катю, когда выходил из книжного магазина. Она, как всегда, раскрыла свои большие, красивые глаза, и они заискрились.
 - Здравствуй, - спокойно сказал я и ничуть не взволновался.
 - Здравствуй, - ответила она и улыбнулась, а глаза ее еще больше засветились.
 - Я в отпуске… вот ищу хорошую книгу.
 - Пойдем, погуляем….
 - Пойдем…. А ты почему на свидание не пришла?
 - А-а… извини, муж приезжал.
 - Недавно мне Алсу сказала, что приходила к ней женщина, похожая на тебя, и говорила обо мне гадости.
 - Разве Алсу меня видела?
 - Я ей тебя описал.
 - Нет, это была не я, ко мне муж приезжал.
 Ни растерянности, ни замешательства в Кате я не заметил, лишь голос понизился. Помолчали, она заговорила первой:
 - Я завтра уезжаю, у нас занятия кончились.
 - Как отпуск будешь проводить?
 - Поеду на юг, перед этим к маме заеду, в деревню.
 - А далеко мама?
 - В Лаишево. Скучно там.
 - На юге будешь одна?
 - Наверное, у мужа отпуск осенью.
 Расстались мы без малейшей любви и сожаления, лишь на душе у меня и, как я видел, у Кати было тоскливо и пусто.
 Да, все, что было со мною за этот учебный год, двигалось по кругу того мертвого озера, которое я видел в Медведеево. Все красоты и обольщения, какими я любовался в его радужных водяных стенах, были ненастоящими, иллюзорными, таковы они были и в женщинах, с которыми я общался. Потому что все было пронизано тяжелой пустотой мертвого озера как их душ, так и моей собственной.

……………………………………………………………………………………

 Стоял чудесный зимний день, а я через три дня уезжаю в Дом престарелых и инвалидов, в Чистополь. Уезжаю, примирившись со всем и со всеми, стараясь желать обидевшим меня людям только добра.
 Круг мертвого озера… он мучает и меня: я опять холостой, одинокий, как был до Ирины, в ней потеряв самого близкого человека, как потерял когда-то мать. И в остальном: рвешься к настоящему делу, дружбе, любви, а жизнь отбрасывает тебя снова и снова – и ты опять сидишь у разбитого корыта. И нельзя  выйти из этого круга, пока остаешься человеком, со всеми его желаниями и стремлениями.