После нескольких прохладных, пасмурных, сырых дней - солнце! И сразу между листьев-зонтиков словно вспыхнули свечи каштанов, двор засветился всеми оттенками зелени. Бурное, торопливое обновление природы…
А под этим трепещущим, алкающим жизни благолением, каждый день, опираясь на два костыля, подолгу расхаживается пожилой мужчина.
Рядом с каштаном ветер в порывах-потоках полощет длинные ветви ивы, а когда улетает, они успокоено повисают нежными, шафраножелтыми гирляндами...
А мужчина смотрит только под ноги, с опаской приостанавливаясь над каждой выщерблиной тротуара.
Тонкая берёзка, наконец-то из тесноты двора вырвавшись верхушкой кроны в небо, клонится то в одну, то в другую сторону, игриво поблёскивая серебристым отливом тыльной стороны листочков...
А он, уставший, иногда присаживается и, опершись на костыль, опять смотрит лишь под ноги.
Облако цветущих каштанов, нежно-золотистые ветви ивы, березка, лепечущая молодыми листками... Тихие, едва уловимые писки птах, гортанное карканье галок, зазывное воркованье голубя, озорные голоса ребятишек соседнего двора, беззатейное тявканье дворняжки, в очередной раз погнавшейся за проезжающей машиной, - сплетение живых звуков, причудливое, неповторяемое каприччо двора...
И во всём – лейтмотив: жить, жить!
Но слышит ли эту музыку он, сосредоточенный только на очередном шаге?
Ах, если бы кто-то мог ответить: ну почему в гены всего живого заложено такое долговечное и цепкое стремление к продолжению жизни? И кому оно нужно?
Не дано услышать ответа на этот вопрос, но…
Следующей весной опять засветятся свечи каштанов, кроны берёз еще выше поднимутся к небу, удлинятся гирлянды ив, всеми переливами малахита вспыхнут ковры трав...
А кто-то с заманчивой, зыбкой надеждой будет единоборствовать с постигшим его недугом, чтобы…
Чтобы просто жить.
