Меня разбудил телефонный звонок. Я вскочил с дивана, еще плохо соображая, где я и что со мной происходит. Перед глазами маячили обрывки только что прерванного сна… Странный какой-то сон! Длинный дощатый забор, под ногами куски битого кирпича, ржавая арматура, огромный мусорный бак и чья-то худая рука (неужели моя?) в старых нитяных перчатках, выуживающая из-под груды хлама пустые пивные бутылки…
Телефон зазвонил снова. Двигаясь почти на ощупь (за окном уже сгустились сумерки, погрузив комнату в полумрак), ковыляю в сторону коридора, долго шарю рукой по тумбочке, отыскивая трубку.
- Ну, наконец-то! - спросонья я не сразу узнаю голос матери. - Я уж думала, что опять не застану тебя дома.
- Почему «опять»? Ты что, уже звонила сегодня?
- Сегодня еще нет. А вот вчера раза три звонила.
- Вчера… Да, вчера меня действительно не было.
- Ну, и где ж ты шлялся?
- Не помню… Какое это имеет значение, мама? Я что, должен отчитываться о каждом своем шаге?
- О, давно ли ты стал таким самостоятельным?!
- Давно! А ты до сих пор не заметила?.. Ладно, зачем ты звонишь?
- Что значит «зачем»? Что, мать уже и позвонить тебе не имеет права?..
Ну, начинается! Все эти материны звонки ужасно действуют мне на нервы. Наверно, оттого что похожи один на другой, как две половинки яблока. Обычно вначале следуют упреки в невнимании и напоминания о том, что я как-никак ее родной сын и что официально мы все еще живем под одной крышей, а то, что я на какое-то время поселился в квартире у тетки, не дает мне никакого права игнорировать семью и так далее и тому подобное. После этого мать переходит на просительный тон и начинает настойчиво приглашать меня в гости, хотя бы на один вечер, мотивируя это тем, что наверняка я там целыми днями сижу на сухомятке, а дома меня ждет вкусная домашняя еда, что как раз сегодня она пожарила мои любимые блинчики с творогом, которые я должен непременно попробовать. И, хотя блинчики это, безусловно, аргумент (все эти приготовленные на скорую руку супы с «анакомом» и жесткие, отдающие синтетикой отбивные, которые я иногда покупаю в ближайшем супермаркете, действительно уже малость поднадоели), но стоит мне вспомнить ее испытующий взгляд, каверзные вопросы, которые она имеет привычку задавать во время ужина, плюс угрюмое молчание отца, иногда прерываемое какими-нибудь скептическими замечаниями, и у меня тут же пропадает всякая охота проводить этот вечер дома. Поэтому, сглотнув слюну, я привычно бубню в ответ, что сегодня у меня масса неотложных дел, а значит при всем моем желании встретиться скорей всего не получится… На этом, собственно, все и заканчивается. Мать в раздражении бросает трубку, а я в который раз с ужасом думаю о том, что когда-нибудь моему добровольному заключению придет конец, и я снова вынужден буду вернуться под родительский кров. О, только бы это случилось как можно позже!
Сегодняшний разговор мало чем отличался от предыдущих. Разве что вместо блинчиков мать пыталась соблазнить меня своими фирменными котлетами по-киевски, которые на этот раз ей особенно удались, но я, как всегда, остался непоколебим. Тогда, уже совсем другим тоном, она поинтересовалась, чем я собираюсь заняться в отпуске (за день до этого я имел неосторожность сообщить ей о некоторых своих планах на будущее), на что последовал прямой и исчерпывающий ответ: «Творчеством». Это, по-видимому, ее немного успокоило. По крайней мере, никаких новых вопросов не последовало, и на этот раз наш разговор закончился вполне миролюбиво.
Вообще, как я успел заметить, слово «творчество» всегда действовало на мать как-то по-особенному. Ведь именно она - никто другой! - в свое время разглядела во мне зачатки будущего таланта (отец, как всегда, предпочитал хранить многозначительное молчание) и настояла на том, чтоб ее сын связал свою жизнь с живописью, другими словами, пошел учиться на худграф. И потом, когда, вернувшись из армии, я, решив изменить раз и навсегда выбранному пути, стал вдруг всерьез подумывать о том, чтобы полностью переквалифицироваться, именно она подсунула мне то самое объявление в газете, где говорилось, что одному из наших заводов срочно требуется штатный художник, решив таким образом мою дальнейшую судьбу. Да, что там говорить, мать всегда мечтала видеть во мне человека искусства. Мне кажется, она до сих пор твердо убеждена в том, что из ее сына может запросто получиться если не Рембрант, то уж второй Глазунов, как минимум. И - я больше чем уверен - ей даже в голову не приходит, что художник на заводе имеет столько же отношения к творчеству, сколько, скажем, театральный гардеробщик к тому, что, собственно, и называется театром.
Чуть заплетающейся походкой возвращаюсь в комнату и, нашарив на стене выключатель, первым делом смотрю на часы. Ого, уже половина седьмого! Хорошо же я придавил! Состояние сонной расслабленности, однако, не проходит, и в какой-то момент у меня вдруг возникает предательская мысль снова нырнуть в объятия морфея. Искушение настолько велико, что я даже делаю шаг по направлению к дивану и - чуть было не растягиваюсь во весь рост на полу, споткнувшись обо что-то мягкое. Это мой хвостатый сожитель - черт бы его подрал! - со всей возможной деликатностью пытается напомнить мне о том, что с десяти утра еще ничего не ел.
Громко выругавшись, нехотя плетусь на кухню и, пока скармливаю Тобику остатки любительской колбасы, вдруг вспоминаю, что принимал пищу примерно в одно время с ним, и, значит, мне тоже сейчас не мешало бы подкрепиться. Однако все, что мне удается отыскать в недрах холодильника - это не совсем свежее яйцо, два малосольных огурца и крохотный кулечек драже. Плюс полпачки перловки, чудом обнаруженные в одном из настенных шкафов, и черствую горбушку в хлебнице. М-да, как тут не вспомнить о материных котлетах, так необдуманно отвергнутых мной несколько минут назад!
Впрочем, я недолго предаюсь унынию. Магазин, слава Богу, рядом, так что умереть от голода мне сегодня не грозит. Накинув на плечи куртку, проворно сбегаю вниз по лестнице. Вечерний воздух чуть отдает сыростью. Легкий ветерок игриво ерошит волосы, проводя влажной губкой по лицу, выгоняет из глаз остатки сна. Тут и там на асфальте пятнами свежей смолы тускло отсвечивают лужи с плавающими в них разноцветными огнями фонарей - значит, дождь все-таки прошел.
Чтобы сократить путь до магазина, я пересекаю улицу и ныряю в ворота ближайшего проходного двора. Впереди еще одни ворота, потом поворот. И тут совершенно неожиданно путь мне преграждает длинный забор из плохо сколоченных досок, за которым угрюмой тенью высится остов недостроенного дома. Вот тебе и срезал угол! Да, давненько я, оказывается, не ходил этой дорогой. Опять придется плутать вкруговую.
Забор почему-то долго не кончается. А может, это только кажется, потому что мокрая галька, в которой нога вязнет чуть не по щиколотку, сильно замедляет движение. Вдобавок ко всему на пути то и дело попадаются кучи битого кирпича, нагромождения каких-то железных труб вперемешку со строительным мусором, которые постоянно приходится обходить. Во мне начинает расти раздражение, которое усиливается еще и оттого, что в какой-то момент мне начинает казаться: когда-то я уже был в этих местах, причем совсем недавно. И, хотя мой здравый смысл подсказывает мне, что такого просто не может быть, что этой дорогой я не ходил по меньшей мере год, иначе бы давно знал про эту стройку и ни за что бы сюда не поперся, ощущение дежа-вю продолжает преследовать на каждом шагу.
И вдруг меня озаряет. Это происходит в тот самый момент, когда, преодолев очередное препятствие, я буквально натыкаюсь на выстроившийся вдоль забора длинный ряд мусорных баков. Ну, конечно же! Как я раньше не догадался! Ведь именно это место я видел сегодня во сне. Я даже остановился от неожиданности, еще раз внимательно обежав глазами окрестности. Точно! Вот ржавая арматура у забора. А это тот самый бак, в котором я (или кто-то, похожий на меня) рылся в поисках пустых бутылок. Для верности я даже заглядываю внутрь бака… Тьфу, дьявол! Но ведь этого просто не может быть! Какое-то наваждение, не иначе.
Яркий свет фар выскочившей из-за угла машины резко бьет по глазам. Я быстро отскакиваю в сторону, вжавшись спиной в забор. Жалобно скрипнув тормозами, автомобиль проезжает в каком-то сантиметре от меня, обдав целым каскадом гальки. Это возвращает меня к реальности. Решительно тряхнув головой, я продолжаю свой путь.
Вот и магазин, весь в ярких огнях реклам, демонстрирующих невиданное изобилие всевозможных деликатесов. Внутри, как всегда, многолюдно. Два парня в одинаковых форменных костюмах, выстроившиеся наподобие оловянных солдатиков с двух сторон от дверей, придирчиво оглядывают меня с головы до ног.
Потянув за ручки из стоящих на столике возле входа воткнутыми одна в другую пластмассовых корзинок самую верхнюю, начинаю неспешное шествие вдоль полок с продуктами. И - тут же понимаю, какую непростительную ошибку допустил. В голове, словно гул далекого моря, возникает до боли знакомый шум. Это опять дают о себе знать мои экстрасенсорные способности. Черт! Как же я мог забыть! Я невольно ускоряю шаги, словно хочу убежать от этого все нарастающего шума. Но куда там! Он уже прочно обосновался внутри моей черепной коробки. Теперь это уже не гул моря, а гомон птиц, кружащихся, казалось, над самой моей головой.
Я быстро проталкиваюсь к одному из трех больших морозильников с выложенными под стеклом образчиками мясной и рыбной продукции, второпях выуживаю оттуда несколько коробок с изображениями каких-то не то котлет, не то отбивных - мне уже, в общем-то, все равно, - потом, также не глядя, хватаю с деревянного лотка первую подвернувшуюся под руку буханку хлеба. Шум в ушах все больше нарастает и, достигнув своей наивысшей точки, вдруг раздробляется на десятки отдельных голосов - мужских, женских, детских. Они звучат то попеременно, то как бы перебивая друг друга, пропадают, появляются, вновь пропадают, чтобы через секунду зазвучать с удвоенной силой.
«…Интересно, что они подмешивают в эту колбасу. Вид у нее какой-то уж больно неаппетитный…»
«…Мамочка, ну пожалуйста, давай купим того шоколадного мишку! Он такой симпатичный, мамочка!..»
«О, какая интересная
| Помогли сайту Реклама Праздники |