Между адом и раем

Кирице Сальгадо был самым обыкновенным человеком. Вместо сердца у него была зловонная рана. Когда он умер, чёрный мохнатый демон поволок его в ад. Грешник, однако, повёл себя странно. Рассвирепел и стал осыпать мучителя градом ударов. Не столько от страха, сколько от неожиданности ангел тьмы оторопел. Никогда ему не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. Обычно души так себя не вели. Обычно, парализованные ужасом, они смиренно принимали то, что было предуготовано малым Страшным Судом. Сейчас же…. Воистину это была особенная душа. Конечно, и с такой душой можно было бы справиться — демон был достаточно для этого силён, но… волна ярости смутила его. Ярость — это ведь больше присуще владыкам преисподней, чем падшим божьим сынам. И демон временно отступил, провалившись в нижние слои, где находилось его начальство. Нужно было запросить дополнительные инструкции.
    Сальгадо же, предоставленный самому себе, обнаружил, что находится в странном мире. Всё вокруг него было бледное: расстилающаяся до самого горизонта равнина, нависающее над ней небо, застывшие, словно на фотографическом снимке, облака. Всё здесь было абсолютно неподвижное.
    Камни, пыль.
    Невдалеке высился дом, напоминавший, скорее, развалины, чем нормальное человеческое жильё.
    Сальгадо направился к этому дому.
    Тот не был пустым. Четыре страшных оборванца жили в нём. Появление пятого не произвело на них никакого впечатления.
    Потянулись дни.
    Вскоре Сальгадо обнаружил, что за ним не наблюдают. Только сейчас он понял, что всю его прежнюю жизнь за ним кто-нибудь да наблюдал — родня, друзья, просто знакомые и незнакомые люди. Даже если он находился в полном одиночестве, всё равно в уголке его сознания (он понял это, правда, только сейчас) неизменно присутствовало ощущение некоего постоянно назирающего над ним Ока.
    Здесь же не было даже этого.
    Здесь вообще не было ничего — ни верха, ни низа. Здесь была абсолютно равнодушная пустота. Всё здесь было абсолютно равнодушное. Всё здесь было абсолютно бледное.
    На девятый день не выдержал Кхалл.
    — Ну, стреляй! Стреляй, сволочь! — закричал он, выбегая из дома и разрывая на груди рубашку.
    Сальгадо увидел, как откуда-то из-за горизонта прилетели пули и — чпок! чпок! чпок! — поразили Кхалла в грудь. Кхалл упал.
    Ужас, тяжёлый опустошающий ужас покрыл Сальгадо. Что было еще ужаснее, остальные никак на это не отреагировали, оставшись по-прежнему безучастными. Ни одна голова, ни одно око не повернулось в сторону Кхалла.
    Вокруг по-прежнему царило первобытное молчание, какого, наверное, не было даже до сотворения мира.
    И тут Сальгадо увидел, что никаких пуль на самом деле не было, что Кхалл упал сам, по собственной инициативе, и что это всего лишь плод его, Сальгадо, измученного воображения.
    Вскоре Кхалл как ни в чём не бывало поднялся и вернулся в дом. Никаких ран на груди у него и впрямь не было.
    Дни — долгие, как тысячелетия — потянулись снова. На сороковой не выдержал уже сам Сальгадо. Он выбежал из дома, упал на колени и завыл, как загнанный волк.
    Кид — чумазый скуластый ковбой со зверским лицом и бесполезными здесь револьверами — сказал ему:
    — Бестолку кричать. Здесь нет второй смерти.
    А Кхалл сейчас же добавил:
    — Здесь вообще нет смерти.
    — Как и жизни, — сказал де-Ливио.
    — Это не ад и не рай, — заключил Коратос. — Ни там, ни там мы не нужны.
    Тут загремел гром. Посреди равнины образовалось чёрное облако, и из него выступил давешний демон.
    — Вот ты где! — прорычал он, схватил Сальгадо за шкирку, и оба они сейчас же исчезли.
    — Счастливчик, — четырехкратно вздохнули оставшиеся.