"Броня крепка, и танки наши быстры... "(рассказ)

праздничные выходные свои материально-финансовые возможности, трезво сидел по домам, усиленно приобщаясь к глубоко и люто презираемому здоровому образу жизни.
-Как всегда,- сказал Карасюк, подойдя к прилавку.
Буфетчица, соблазнительно пышная, ярко накрашенная деваха, лениво оторвала свою необъятную ж…от стула, качнув при этом очень хорошими, но почему-то не возбуждавшими сегодня его, Карасюка, бёдрами. Потом так же  лениво развернулась к стойке, лениво налила сто. Искоса взглянула на Карасюка (тот чуть поморщился, но всё-таки кивнул), долила ещё пятьдесят, напенила кружку «Жигулей», достала из витрины бутерброд с селёдкой. Карасюк положил на специально выделенное для расчётов блюдце деньги без сдачи, разом, чтобы не возвращаться к стойке вторично, подхватил в обе руки своё богатство и повернулся лицом к залу.
В углу, у окна, какой-то незнакомый, мордатый и с плохо ухоженными бакенбардами мужик, равнодушно уставясь в окно, медленно и так же равнодушно  перетирал что-то своими квадратными мощными (наверно, боксёр, уважительно подумал Карасюк) челюстями.
-Можно? – спросил он, подходя, мужика.
Тот, не отворачиваясь от окна, кивнул: садись, чего там…
-Как пивко? – вежливо поинтересовался Карасюк.
Мужик поморщился: и не говори. Кругом одни сволочи.
-И народу чего-то никого…
-Мужик непонятно скривился: то ли собрался чихнуть, то ли до фонаря ему был весь этот, прости Господи, век бы глаза его не видели вместе с тобой, Карасюком, народ.
-Уже? – кивнул капитан на пустой стакан. Мужик хмыкнул: а чего тянуть-то? И даже, судя по раскрасневшейся харе, с добавкой.
Да что он, немой, что ли, неприязненно подумал наш сомнительный герой. То щерится, то морщится, то, как корова, зубы свои перетирает. Да, не задался сегодня день! С самого утра не задался! Может, и на самом деле в охранялы уйти? С проститутками всё-таки гораздо легче, чем с призывниками.
-Ещё примешь? – неожиданно спросил мужик, внимательно пронаблюдав за глубокими жадно-глотательными движениями карасюкова кадыка. Тот от такой неожиданной словоохотливости (а думал, что и правда немой!) сразу даже и не сообразил, о чём идёт речь.
-Ещё остограмиться, - поянил мужик. – Ты как? Не против?
-Можно, - сказал, подумав, Карасюк и полез в карман за деньгами.
-Сиди… - поморщился мужик. – Угощаю.
Да, и такое бывает в наших забегаловках! Совершенно незнакомый тебе человек вдруг угощает тебя, совершенно незнакомого ему человека, просто так, без всякой для него выгоды. Ни с  того, ни с сего. Это называется русский характер, который сейчас заменили совершено нерусским и очень пошлым словом «менталитет» (от слова «мент»). Хотя это не совсем ни с сего! Нет-нет, такой доброхот не преследует при этом никаких меркантильных интересов, нет! Просто ему в этот конкретный момент грустно. Просто ему, бедолаге, наподобие сегодняшнего Карасюка, хочется найти участливую душу – а где её найти, если не в этой тошнотной забегаловке с глубоко подмоченной репутацией! Ведь чтобы не попасть впросак, и случайно не подставиться, легче излить её, душу, человеку именно что совершенно незнакомому. Который послушал тебя, посочувствовал, похлопал по плечу, глубокомысленно сказал: «Да уж…» -  и исчез. Растворился в туманной дали. И, таким образом, унёс с собой часть того камня, что, извините за тавтологию, камнем висел у тебя на душе. Слава, слава мимолетным забегаловским знакомствам! Они - подлинные очистители наших смятенных , наших заблудших, наших хронически неустроенных душ!
-Александр, - протянул Карасюк мужику руку. – Можно просто Саня. Без реверансов. Чего-то раньше я тебя здесь не встречал. Приезжий, что ли?
- Из района, - подтвердил мужик и руку пожал. – Виктор. Можно Витёк. Я к сыну приезжал. Он служит здесь, на полигоне.
-Во! – и Карасюк торжествующе поднял вверх палец. – Служит! Образно говоря, тащит свой тяжёлый крест! А есть козлы, которые брыкаются! И хрен ты чего с ними сделаешь!
-Да-а-… - и мужик досадливо махнул рукой. – Это конечно. Брыкаются. А мой, наоборот, сам захотел. И сам пошёл. И отслужил уже полгода. А тут подорвать собрался. Из части-то. Я ему говорю: ты чего, дурак? В штрафбат захотел? Я ж тебя предупреждал, что служить - это не варенье ложками у мамки жрать.
-А чего бежать-то собрался? – забеспокоился Карасюк. Какого-то не такого ожидал он продолжения столь удачно начавшегося разговора.  
- Под раздачу, что ли, попал?
-Ну! – кивнул мужик и протянул Карасюку тараночный хвост. – Угощайся… «Деды» отбуцкали. Ляпнул чего-то не то, вот и получил почти по полной схеме. Но ведь не до смерти же! Я и сам служил! Тоже в салагах огребал -  будь здоров!
- А когда сам «дедом» стал? – хитро прищурился Карасюк. – Вот уж, небось, отыгрался!
- Не. Не любил, – сморщился Витёк. – Ну, если только кому лёща оформишь…Да и то нежирного… Не, всё правильно! Армия это чего? Это дисциплина! Правильно я говорю?
-Абсолютно, - согласился Карасюк. Витёк с каждым своим очередным словом, несмотря на некоторую противоречивость суждений, нравился ему всё больше и больше.
-Сам-то где служил? В каких частях?
- Вэвэ, - вздохнул мужик. – Байкало-Амурская магистраль. Посёлок Беркакит, колония строгого режима.
-Значит, на ударной комсомольской стройке? – усмехнулся Карасюк.
-Во-во! С комсомольцами, бля, добровольцами. У меня такие комсомольцы были, упасть – не встать. Три «законника» - не шутка! Рельсу отвинтить – полсекунды! Вагон вскрыть – плюнуть не успеваешь! Как-то по весне две комсомолки беркакитские  пропали. Искали-искали так и не нашли. Следаки с моими пыхтели-пыхтели, чтоб признались – куда там! А ведь они, суки, девок-то оприходовали! Сто процентов!
-Весело, значит, служилось?
-Нормально, - согласился мужик, высасывая махом больше половину кружки. – Благодарность от самого товарища генерала Криволупова имел и от начальника штаба округа.
-Криволупов –это серьёзно, - уважительно кивнул Карасюк (он понятия не имел кто это такой, Криволупов, но подыграть мужику надо. Хотя бы из уважения и вообще для  поднятия настроения.).
-Это за что ж тебе, Витёк, сам Кривопупов-то??
-Два ухаря по той весне, как девок это самое, ушли в тайгу кукушку слушать. Не понял? По-нашему, по лагерному, в побег. Мы, понятно, в преследование. Через сутки в распадок загнали, между сопками. А им терять нечего, «мокрушники», и ушли по «мокрому», с солдатиком убитым. Так что, повторяю, терять нечего, вот они и пошли внаглую, на прорыв. И вышли прямо на меня. Только я тоже не на помойке найденный. Уже второй год службу тащил!
-Значит, задержал? – уважительно спросил Красюк. – Один двоих?
-Ага. Задержал, – кивнул Витёк. – Из автомата. Он, автомат-то, кого хошь задержит.
Посидели, помолчали. Пиво действительно было отвратительным. А ещё боремся за высокую  и рыночную культуру рыночного же обслуживания! Даже матом теперь на забегаловых стенках не пишем и по углам не блюём! Как была она, так и есть - одна показуха!
-Вот! – шумно выдохнул Витёк. – Я ж ему, сыну-то, так и сказал! Не захотел, говорю, чтоб заплатить…этому…как его…ну, капитану…фамилия ещё такая рыбья…вот и парься теперь, дурачина! В следующий раз будешь соображалку вовремя включать!
У Карасюка, когда он услышал про рыбью фамилию, нехорошо похолодело в животе. Нет, он не считал, что занимается чем-то постыдным. Все берут, такие сейчас в обществе правила, так что же он-то, святой что ли? С волками выть – по волчьи жрать. Закон джунглей. Киргуду. Или иди в народное  капиталистическое хозяйство. Сутки – трое, семь штук.
- Да не, я понимаю, - продолжал тем временем бухтеть Витёк. – На лапу давать надо, никуда не денешься. На этих самых взятках Россия всю жизнь стояла и стоять будет, и никакими указами-приказами её от этой заразы не отлечишь. Все же жрать хотят! Каждая канцелярская крыса! А зарплата маленькая! А хавать хочется! Я понимаю. Не дураки какие. Всё правильно.
- А сам-то, значит, не берёшь? – вдруг вырвалось у Карасюка, и он тут же понял, что спросил несусветную глупость. Начал лихорадочно шевелить мозгами, как выйти из такого дурацкого положения, но Витёк сам разрешил эти его метания.
- Да кто ж мне даст-то! – захохотал он. – И за что? Ну ты, Сань, спросил… Что в лужу пёрднул! Это с меня деньги разные крысы дерут! С производителя1
- И… - Карасюк запнулся. – И не  обидно?
-Да о чём ты, Сань? – удивился Витёк. – Какая обида! Хотя оно, конечно, иногда подсасывает… Но ведь не подмажешь – не поедешь, я ж тебе только что об этом говорил. Потому что страна такая воровская. Люди. Этот, как его… менталитет, вот!
- Ну и чего же тогда сын-то твой не согласился? Или денег не было?
-Да были деньги…  - и Витёк опять сморщился. Любил он это дело: чуть чего – собирать свою физиономию в одну сплошную складку.
- Просто тут случились одни интересные дела… Я ведь фермер. Десять гектаров у меня своих, да ещё пять арендую. А трактор – х…ня, а не трактор! Чэтэзэ семьдесят пятого года выпуска. И всё время в работе. Латаный-перелатаный, в нём уже и родного-то ничего не осталось. Так что он уже сдох десять раз, менять пора. А тут как раз случай подвернулся «американца» взять. Ну, это я тебе скажу, агрегат! Танк! Луноход! Двадцать десятый век! Что в горах, что в пустыне, что на полюсе! И пашет, и сеет, и убирает! Десять операций против наших четырёх! Стоит пятнадцать «штук». Американских, понятно, не рублей. Дороговато, конечно, для меня, но… Нет, на такое не жалко! И опять же захват шесть метров! Я и говорю – сила! Кабина широченная, тёплая, стекло со всех сторон, обзор как у директора пляжа! (почему  пляжа, капитан не понял, но спросить постеснялся)! И всё чистенько, аккуратненько! Это не только работать, в ём и жить в натуре не загребостно! Вот. А малому  -  в армию. Чего хочешь, то и придумывай. Или малого отмазывать, или «американца» покупать.
- И ты решил, значит, лучше сына в армию… - продолжил за него Карасюк.
-Да не я, не я! Он, малой! Сам! Я-то ему чего, малому-то? Хрен с ним говорю, с этим «американцем»! Обойдёмся! Эти годы прокрутились, и дальше Бог даст! А он ни в какую! Бери да бери! Неслух! Всегда всё по-своему норовит!
Последние слова Витёк произнёс  с откровенной гордостью. Дескать, вот ведь какой он замечательный неслух! Самостоятельный! Хоть кол ему на голове теши, а упрётся как баран и всё одно по-своему сделает.
- А ты сам-то, Сань, кем трудишься? – спросил вдруг Витёк.
- Я-то? – несколько растерялся Карасюк, хотя втайне и ждал этого щекотливого вопроса. – Я, Вить, можно сказать, воспитатель. Воспитываю значит, наше подрастающее поколение в духе любви к родной нашей стране. Чтоб, значит, не валяли дурака и самоотверженно исполняли свой гражданский долг.
-Значит, учителем, - понимающе качнул головой Витёк. – Тяжёлая работа. Это какие ж нервы надо иметь. У меня вон тоже сосед учителем был. Пять лет дали за педофилию. А ведь и не подумаешь. И здоровался всегда.
-И не говори, – отмахнулся Карасюк. – Вот иному долбишь и долбишь, долбишь и долбишь, чтобы проникся ответственностью. Чтобы осознал, что Франца тире Иосифа это тоже наша территория! Хоть и с узбеками! Чтоб исполнял, козёл! А он упёрся как… И хоть убивай его… Ещё диктофоном грозится… Журналист Савик Шустрый! Убить гада мало!
-Да. Маленькие детки-маленькие бедки. А большие детки  - хоть караул кричи, -