согласился Витёк. – Слова им не скажи. Всё сами и сами. Балбесы. Ну чего? Ещё по грамульке?
Хороший мужик, подумал Карасюк. Он уже совершенно не жалел, что зашёл сюда, хзотя сначала и сомневался. Ему вдруг захотелось сделать этому нечаянному знакомцу, простому и бесхитростному деревенскому мужику, что-то хорошее. Просто так. Не за деньги. А что тут такого? Да ничего! Да, он берёт! И берёт много. Но ведь он не курва какая! Не последний жлобяра! Да и потом он что, в одну свою харю, что ли, «дачки» эти себе оставляет? Щас! А «верхушку» подмазать? Того же военкома. А уж он – Москву, столицу нашей горячо любимой, сплошь коррумпированной Родины. Так что ему, Карасюку, от этих четырёх «штук» всего-то пол-штуки и достаётся. А сколько это стоит нервов (его, Карасюка, нервов! Персональных!), сколько крови и пота (его крови и пота! Тоже личных, тоже не на помойке найденных!), сколько неимоверных нравственных терзаний (да он последний год, если по трезвянке, то и не спит совсем!)! А рискует, если разобраться, намного больше остальных хапальщиков. Ведь если какому крутому начальнику попадёт под хвост очередная справедливая вожжа разобраться с продажей призывов, то первая голова у кого с плеч полетит? Правильно, у стрелочника. То есть, у младшего стрелочника. Коим и является во всей этой длиннющей лестнице он, капитан Карасюк. Да если разобраться как следует, то ему за все его страдания, за все уже потраченные и те, которые он ещё потратит нервы, надо медаль давать, и талоны на бесплатное усиленное питание, а не гонят как крысу! За то, что бегает каждую неделю по всем этим…уклонистам-онанистам и позорится на старости своих сорока с небольшим лет перед ихними, демонстративно неоткрываемыми ему, Карасюку, дверями!
- А я , Вить, знаешь чего? – сказал он, стараясь придать своему пьяному голосу максимальную задушевность. – Я ведь тебе, Вить, помогу. В том смысле, что никто, ни одна тварь больше пацана твоего не тронет. Обещаю. У кого он служит? У Прасолова?
-А ты чего, знаешь, что ли там, на полигоне, кого? – заинтересованно и в то же время смущенно спросил Витёк. –Ты, Сань, эта… если можно… ты скажи…чтоб не забижали… Он ведь. Васька-то парень смирный, хоть и умный. Он иной раз прям как телок. Всё тощит и тощит, тощит и тощит. Я уж иной раз говорю ему: хватит! А он всё тощит… В хозяйстве, говорит, бать, всё пригодится. Даже любое гавно. Сейчас все, кто умный, тощут. А кто не тощит – значит нечего. Значит, уже всё утащили. Ты, Сань, если можешь… А я отблагодарю… У меня деньги-то есть… Может, ещё по сто? Не стесняйся! Свой ведь сын-то! Родной! Хоть и телок!
И вот так вот, яростно думал Карасюк, шагая к себе домой широким , совершенно не строевым шагом. Потому что хорошим людям я завсегда! Потому что не жлоб. Потому что понимаю. Потому что трактор американский – это о-го-го какая вещь! Десять операций! Шесть метров в холке! И только попробуй теперь кто витькиного Ваську тронь! Порву как тузик грелку! И Витёк тоже прав! Все берут! А кто не берёт, то не потому что не хочет (нету таких, нету!) а потому что не дают. Вот, например, тот же Витёк. Правильно, кому он нужен, смазывать-то его? Сеет он, пашет - и пусть себе пашет! Хотя, конечно, обидно, что к нему, пахарю, всякие разные крысы цепляются. Только он опять же прав: на святой Руси испокон веков так было, что один с сошкой, а семеро с ложкой! А то борьба с коррупцией! Надо решительно искоренять! Кого? Не смешите меня, господа хорошие! Я и так на работа каждый день ухохатываюсь! То с военкомом, то с такими вот…горемыкиными. И без конца, без краю.
Он неосторожно наступил в лужу, и поэтому выругался неприличными словами. Что позволял себе крайне редко, только по отношению к злостным нарушителям, и, конечно, только в отсутствии окружающих. А этого… с Земли Франца Иосифа я всё равно накажу, пригрозил он куда-то в пустоту. Я ему устрою, этому святому Иосифу. Я его к узбекам, в Ферганскую долину. Для обмена его уклонистским опытом. Вот пусть тамошнему моему коллеге его узбекские нервы и портит. А мне не надо. Я, может, вообще скоро в охранялы уйду. А чего? Сутки – трое. Семь «штук» на кармане. Проститутки. Ещё и приворую чего… Нормально! Зато жизнь будет спокойная!
Он ещё долго наматывал круги вокруг своего дома, ещё долго что-то бормотал себе под нос, ещё долго грозился и умилялся одновременно. Ему, капитану товарищу Карасюку, было хорошо. Ему не в чем было себя упрекнуть. Потому что он, товарищ гражданин Карасюк, никогда не боялся трудностей, и с честью и достоинством, написанными в торжественной присяге, выполнял свой священный долг согласно своей служебной должности и получаемому в кассе и на лапу денежному довольствию.
