Девушка из маленькой таверны

луга,
Для нее скупались безделушки,
Ожерелья, кольца, жемчуга.

Голос рос, ширился, от его звона вздрагивало сердце. Тетя смотрела вперед невидящими глазами, совершенно зелеными и глубокими.  В маленькой выемке на груди проступали капли пота. Дина слушала завороженная. И так же, чуть подавшись вперед, слушали мама и папа, бабушка и дедушка, и соседка Тамара и родственница Ирада, и все, собравшиеся за столом. Что видела перед собой тетушка? Волны каких океанов плескались сейчас перед ее сердцем? Этого Дина не знала. Этого не знал никто. Но все в эту минуту желали, чтобы обманутой, брошенной мужем Тате,  Тате с растоптанным сердцем - хоть немного повезло. Чтобы судьба однажды улыбнулась, и вместо камушков вложила бы ей в руки эти самые ожерелья и жемчуга. Ну, или хотя бы цветочек с тех самых лугов, стелющихся коврами. И не отнимала бы его потом.

А она с улыбкой величавой
Принимала ласки и привет,
Но однажды гордо и лукаво
Бросила безжалостное «нет»…

На этом месте тетя как-то жалко пожимала плечами. Эх, Тата, милая Тата, разве она могла бросить «нет», тем более безжалостное! А, может, все-таки могла? Кто поймет женское сердце!  Может, бросила «нет» в надежде, что  его сразу же опровергнут? Что «нет» сразу же накроется всеобъемлющим «да»? Что снова будут «песни и золото», любовь и счастье?! Не будут. Так же как не будут, не родятся дети, выплеснутые в таз под гинекологическим креслом. Сколько их было? Четыре или пять. Возможно, это были бы очень красивые и умные дети. Может быть, они когда-нибудь простят Тату. Муж наотрез не хотел детей. Тата выбрала не их, а его. Она проиграла. Так бывает.

Он ушел, суровый и жестокий,
Не сказав ни слова в этот миг,
А наутро в море на востоке
Далеко маячил белый бриг.

Тетин голос становился глуше, но той странной глухостью, от которой  звенели хрусталики на люстре. Внутреннее напряжение было таково, что папа не выдерживал и начинал мерить шагами коридор. Дина сжимала мамину руку и продолжала слушать.

И в тот год с весенними ветрами
Из далеких океанских стран
Белый бриг, наполненный дарами,
Не привел красавец капитан.
Девушка из маленькой таверны
Целый день сидела у окна,
И глаза пугливой дикой серны
Налились слезами дополна.

Как ни странно, эти слова тетя пела спокойно, даже равнодушно, опустив голову.  Дине была видна только ровно подстриженная шапочка волос и белые костяшки пальцев. Так же, устало-равнодушно звучало дальше.

И никто не понимал в июне,
Почему в заката поздний час
Девушка из маленькой таверны
Не сводила с моря грустных глаз.

В этом месте Дина не выдерживала,  и комок в горле превращался в две влажные полоски на щеках. Как же было жалко Тату, голосистую, веселую, единственную Тату! Как же было жалко девушку с пепельными косами, грустно смотревшую на закатное море! Дина знала, каким красивым оно бывает, но сейчас ей хотелось, чтобы капитан вернулся и простил девушке безжалостное «нет». И тогда Тата будет петь другие песни!

И никто не понимал в июле,
Даже сам хозяин кабака:
Девушка из маленькой таверны
Бросилася в море с маяка.

Дина весьма смутно представляла себе, что такое кабак, но его туповатый хозяин рисовался ей во всей красе. Толстый,  потный от июльской жары, с голой грудью, поросшей редким седым волосом и в грязном фартуке, он, наверно, первым бежал узнать, почему девушка бросилась в море. Цокал языком, в ужасе воздевал руки к небу, на чем свет стоит ругал взбалмошность юных девиц и думал, как  бы ему увильнуть от расследования. Но что там тревоги кабатчика, когда девушка с пепельными косами разбилась о скалы?! Что там сама Дина и все остальные, когда голос тети становился прозрачно-хрустальным, словно флейта?! Тата, Тата моя, - ты ли это поешь?! Может в горле у тебя серебряная трубка?!

Так погибли пепельные косы
Алых губ нетронутый коралл
В честь которых бравые матросы
Поднимали не один бокал.

Голос падал каплей. Все ловили  этот последний звук, пока он не растворялся в потемневших обоях. Все давно уже прикладывали к глазам влажные платки, но тут тетя подымала голову и улыбалась.

- Красавица моя! – бросалась мама к ней.

- Тата, ты чудо! Тебе надо петь! - вторили гости.

- Таточка, детка, деточка моя!  - бормотала бабушка. А дедушка махал рукой и выходил из комнаты. Дина обнимала тетю.

- Тата, ты научишь меня играть на гитаре? Научишь?!

- Научу, научу, только не души меня! – отбивалась тетя.

- Тата ты обещала! Ну, Тата-а-а!..

Вот вам и счастье Дины. И если вам скажут, что это не так, что счастье – это всего лишь набор стандартных пожеланий здоровья, удачи, успехов и прочих благ – не верьте! Не верьте!! Счастье – это невыразимая легкость бытия, это умение улыбаться сквозь слезы. Улыбаться, чтобы не случилось. И жить, и верить, что завтра будет лучше, чем сегодня. И это завтра будет и для тебя.

…- Тата-а-а-а!!! – зовет взрослая, уставшая Дина сквозь толщу неимоверных лет и знает, что тетя услышит ее.

- Дина-а-а! – откликнется та. И не будет в ее голосе ни горечи, ни боли, ни оплывшей одинокой старости, ни скромной могилы, заросшей вьюнком и одуванчиками. Тетя будет живой, той же упруго-ладной тридцатисемилетней женщиной, смешливой и взрывной.

 Девушкой из маленькой таверны, некрасивой и прекрасной! 

Лучшей. 

Единственной в мире Татой.