нижним краем в аккурат покрывал поясной клапан тёмно-серых брюк, накрывавших остроносые блестящие ботинки.
Костя, рассматривая мужчину, невольно обратил внимание на концы его ногтей, они были почти по-женски длинными, и это Косте, привыкшему ещё с музыкальной школы стричь ногти «на нет» показалось несколько странным, и как бы немного «шпанистским».
Мужчина чуть повнимательней, чем девица, оглядел Костю, сказал ему «Добрый вечер» и уселся на нижнюю полку под ним. Костя достал купленную в вокзальном киоске «Ленинградскую Правду» и сделал для полулежащей на соседней полке девицы вид, что он углублён в чтение, хотя сам поминутно искоса поглядывал на Незнакомку и прислушивался к разговору попутчиков.
- Ой, Оль, какой же всё-таки наш Володечка молодец – сказала Зоя Витальевна хоть и умильным, но очень искренним тоном – и Ромку моего умудрился устроить в Москве служить и сейчас с билетами помог. Ты вот поди достань под праздник, все командировочные рванули как сумасшедшие – тут она невольно вскинула глаза в Костину сторону – и неужели завтра мы увидим нашего оболтуса…
Голос её приобрёл мечтательно-материнский оттенок, что сделало его для Кости ещё очаровательным.
- Да ладно вам, Зоя Витальевна, - услышал Костя голос из-под полки – мне же не особенно тяжело было, райвоенком ваш Купчинский оказался знакомым, да и с билетами, сами понимаете, некоторые возможности есть.
- Пишет и звонит, Володь, пупок этот, что подрос там в армии, похудел. Я так думаю, что их в штабной роте, наверное, кормят хорошо, а это он от физических упражнений похудел, ты-то как думаешь?
- Да кто его знает, я-то сам в армии не служил, на сборах только, но, полагаю, что по калорийности должно быть всё-таки нормально. Да и Москва есть Москва, всегда в магазин смотаться можно, булку там купить, сырки, то-сё.
- Ку-у-пить! – фыркнув, саркастически произнесла Оля – да скоро хлеб будет по карточкам, как у нас в Тосно, я в том месяце к своим ездила, так ужас один: китовое мясо в заказах у брата на фабрике!
Оля, Оля, – с досадливым нажимом воскликнула Зоя Витальевна, - ну ты всегда невпопад со своими, я даже не знаю как сказать, тирадами лезешь. Да, есть некоторые трудности со снабжением на периферии, но ты ведь внучка блокадников, должна понимать, что было ещё хуже, гораздо хуже. Уж булки в столице-то имеются, ты уж её, Володечка, не слушай, болтушку эту.
Так что я говорила-то, а? Я говорила, что вот что значит соседская дружба со старых времен. Иной раз кажется, что там в Баскове на Лиговке мы были все как родные люди, я так часто вспоминаю наше парадное, вас - Пулиных, Рутербергов, Кудальчуков, Якушиных, Чуябсов.
Помнишь, у нас посреди двора лужа-то была, никогда не высыхала. Матушка моя, покойница, называла её «озером», так это - как прилипло. Мы и называли друг друга – «озерные».
- Помню, помню, как не помнить – раздался голос из-под костиной полки - я, Зоя Витальевна, вынужден всё и всех помнить: и чего надо, и чего не надо. Работа такая.
- Понимаю… Так я чего говорю: какие люди были, да что я говорю, есть. Все друг друга знали, помогали, очередь полы мыть, так это святое, субботники во дворе – все вместе, праздники опять же, наши советские – все вместе, даже и религиозные. А и нынче братья и сёстры друг с другом как собаки с кошками терпеть друг друга не могут, делят, делят всё.
Поверишь, когда мы на эту Бела Куна в отдельную квартиру переехали, так я до сих пор практически никого из соседей не знаю. Вот только по Ромкиной и Олькиной школе некоторых родителей. С одной такой родительницей Юлией Вениаминовной мы даже приятельствуем, ну просто чудесная женщина, работает экскурсоводом в Павловске, так у неё такой мальчик Митя чудесный, весь такой сосредоточенный, так же как ты, кстати, хочет на юрфак поступать. Семья замечательная, папа преподаёт в Техноложке. Чуть ли не профессор.
Вот почему ты, дорогая моя, - она подняла голову вверх – не берёшь пример с Мити Медведкова?
- Потому что Димон ваш – зануда и малорослый, и кроме того ему, фраеру, Дип Пёрпл нравится, а мне Битлы и Роллинги.
Тут Костя, как старый и истовый битломан с интересом из-за газеты взглянул на Ольгу, это вызвало у него невольную симпатию.
- Вот, вот, эти самые Битлы ей прямо покоя не дают, я иногда даже не знаю, Володечка, что с ней делать. Ходит по школе, долдонит на каждом шагу, что надо Ленинград переименовать в «Леннонград» - это у них там солист такой что ли – все стены увешала фотографиями волосатиков этих. Теперь, правда, уже бородатиков, фу, какие-то на вид непромытые. Я ничего не скажу, некоторые песни у них очень мелодичные, вот эта особенно «Естурдэй». А тут чего придумали…
- А чего придумали, это во всём мире делается – перебила её Оля, - мы на годовщину убийства Джона Леннона ходим на Смоленское со свечами, поминаем, поём там «Имэджин», «Революшн». Ваши, дядя Вов, там пасутся под видом: могилы копают, это ночью-то…
- Делать им там нечего, вас пасти – произнёс, как показалось Косте, с усмешкой, Володя, - это, не исключено: милиция, чтоб не хулиганили, хотя… «Революшн» говоришь?
Вот что я тебе скажу, девочка моя, – голос Володи приобрёл какой-то неуловимый звон, а лицо Зои Витальевны стало напряжённым и немного жалким - как там в песне поётся: «Дружба начинается с улыбки». Так вот желательно всё-таки знать: с кем дружить, зачем дружить, сколько дружить и против кого дружить.
Невинное вроде бы дело: свечки на кладбище ставить, да за ради бога, а вот ты уверена, что там в стороночке кто-нибудь из американского консульства, что на Лаврова, не стоял? Есть у них там этажик такой особый, кое-чем напичканный, ну да это к Леннону не относится.
Запомни, Оля, они для нас и для тебя в том числе, всегда будут врагами, так уж вселенная устроена, и хоть сейчасный Рейган с его звёздными войнами у них, хоть президента-негра когда-нибудь лет через сто себе изберут, а кушать дядя Сэм будет хотеть всегда, и вот такие Олечки-битломаночки в качестве парной телятинки для него самое что ни на есть – оно.
Я, конечно, девочка моя, понимаю, что головку, вернее то, что в головке твоей, условия жизни определяют по Карлу Марксу, а голодной курице, как известно, просо всегда снится, да и строй наш не всегда, что греха таить, является на сто процентов справедливым, особенно в бытовой сфере.
Но вот как только народ наш накормится, наодевается, неважно, кстати, каким способом, вот тогда он и поймёт, что не важен какой строй, а важно кто свой, а кто - не свой.
А того, кто ему это доходчиво объяснит, вот его народ и любить будет пуще папы-мамы, и народу будет всё равно какие у него брови, сколько госдач, открытых счетов, приятелей скольких он на тёплые места пристроил и прочее.
И народ сам всяких шептунов-крикунов – вот я тебе скажу ха-а-арошее название у таких было, по-моему в Испании во время их гражданской войны «пятая колонна» -выметет, и без всяких, как ты говоришь, «наших», и на совок их веником, и в помойное ведро. Хорошо б тебе в их числе не оказаться.
- Дядь Вов, ты сам-то в эту ху…, ой, тётя Зой, я прошу прощения, фигню веришь, а? – лицо Оли приняло дурашливо-удивлённое выражение, глаза её часто захлопали.
- Вот дожились! Девочка – матом! А тут посторонний, кстати. Кошмар какой-то, нет, я по приезде буду иметь серьёзнейший разговор с твоим отцом. Его школочка!
Я, как сестрёнка моя дорогая, Викуша, скончалась, сразу тебя как племянницу к себе в Питер взяла, - только, пожалуйста, не ерепенься, я ни в коем случае не попрекаю, - но надо же и какие-то приличия соблюдать, есть семейные интересы, в конце концов я отвечаю за твоё будущее и просто люблю тебя, дурёху такую!
Выражении лица Зои Витальевны стало каким-то предплачевным, из-под Костиной полки послышалось:
- Ну что вы, дамы мои милые, разругиваетесь, всё отлично, всё идёт как надо, Олечка – большая девочка, вон уже практически невеста… Может, будем спать укладываться, вон мужчине мы, наверное, мешаем. Вставать-то завтра рано.
- Да, да, будем укладываться, сейчас, сейчас – захлопотала Зоя Витальевна, - и вдруг безо всякого перехода обратилась к Володе:
- Володечка, тебе же уже в этом году, кажется, исполнилось тридцать? По-моему, в прошлом месяце? Ой, я старая карга, и не поздравила, прости меня, мальчик, пожалуйста, господи, ну что же это за память, маразм какой-то, честное слово!
- Да что вы, Зоя Витальевна, я и сам этих дней рождений не люблю, куда-нибудь сбежать стараюсь. Вот и сейчас, весь вечер шестого октября в спортзале провёл на татами, ребята, правда, откуда-то вызнали, поздравили, кимоно новое подарили.
- Вот я смотрю: какой парень, умница, не пьёшь, не куришь, спортом занимаешься, офицер, а девушки-то и нет. Ну, хочется же родителям внуков, если честно!
А ты, кстати, - она взглянула вверх – рот на этот калач не разевай: нашему Володечке нужна девушка серьёзная, с образованием, хозяйственная, а не финтифлюшка какая-нибудь со свечкой.
- А я и не разеваю, можете быть спокойны, уважаемый Владимир Владимирович, никто вас по ночам переубеждать в правоте учения не будет!
Тем более – тут голос её приобрёл оттенок весьма неглупого ехидства, - как я понимаю, кандидатура вашей жены должна быть одобрена рейхс…, ой я прошу прощения – в самом, самом большом доме города Санкт-Ленинградска.
- Ол-л-ля, Олечка, ну я прошу тебя, деточка, ох, горе моё, нет, действительно давайте спать, а то мы, я чувствую, до Москвы без ссоры не доедем.
А чего, Вовочка, неужели нет никого на примете?
- Зоя Витальевна, ну вот когда мне личной жизнью заниматься прикажете. Работа, сами понимаете, какая, всё время не то, так другое.
Вот и сейчас, вы, например, едете Ромку навестить, а меня, вызвали по делам, и так вот всегда. Свободной минуты нет, день ненормированный, пашешь, пашешь как раб на галерах, а кому рабы-то нужны. Если только под каблук. К сожалению, таких как вас и вообще женщин вашего поколения теперь не выпускают.
- Ох ты, комплиментщик, - про поколение, правда, это ты немного лишнее - вот всегда скажешь, что человеку может понравиться, я знаю, это природное у тебя. Учись, халдейка, как надо с людьми обращаться.
- Пускай мужики учатся, вон Димон ваш, козлина, бывает, ляпнет, как в лужу пукнет: «Свобода лучше, чем несвобода!». Офигеть откровение: «Волосы лучше, чем лысина», «Сахар слаще, чем соль». Давайте спать действительно.
***
Х-р-р-фю-ю-ю… х-р-р-фю-ю-ю … х-р-р-фю-ю-ю….Э…э….мын….мын… х-р-р-фю-ю-ю….
Костя резко проснулся. В купе царила полная темнота, только от занавешенного окна мелькали смутные блики. Он пододвинулся к окну, там как раз поезд проходил мимо какой-то неказистой платформы.
Костя поднёс к глазам руку с часами - было без двадцати пять, - а снизу, не смолкая ни на минуту, лился громкий отчётливый храп.
- Ну точно теперь не засну до приезда на Ленинградский – с досадой подумал Костя, он уже имел подобный опыт совместного сна с храпунами и в стройотряде, и на военных институтских сборах – спуститься что ли и потрясти этого долбанного Володю.
Потрясёшь тут, достанет спросонья шпалер, да разрядит в меня, и хрен ему за это будет. Небось возит с собой, штерлец ленинградский. Ну чего делать-то, надо терпеть, может ещё и засну.
Устаёт он как раб на галерах – почему-то эта Володина фраза особенно запомнилась Косте – а у самого
