разговоры и идти разбираться.
Вскоре Егор и Тоня, попрощавшись, ушли. Девушка вдруг поймала себя на мысли, что впервые за эти два дня ей стало легко – словно с груди спала пудовая гиря. Конечно, она понимала, что боль не оставит её сейчас раз и навсегда. Всякий раз при виде этих людей она будет возвращаться, напоминая о том, что не сбылось. Но теперь после разговора с Андреем Борисовичем Тоня знала наверняка – она справится.
На следующий день была репетиция балета «Дон Кихот», где Тоня должна была танцевать в массовке. Но директор сообщил неприятную новость: Вера Десятченкова, партнёрша Анисимова, неожиданно заболела, так что придётся тебе, Тоня Исламкина, срочно разучивать партию уличной танцовщицы Мерседес.
Танцы с Максимом, влюблённые, да ещё и вторая роль. Какую-то неделю назад девушка готова была бы прыгать от счастья (хотя нехорошо это – на чужой болезни). Теперь же просто подивилась, насколько циничной порой бывает судьба: растоптать настоящее светлое чувство, чтобы потом заставить изображать оное на сцене.
Максим, понятное дело, не пришёл в восторг от перспективы танцевать с Тонькой-пулемётчицей, но ослушаться директора не решился. Вместо этого он срывал зло на партнёрше: смотрел на неё с явной неприязнью и отпускал едкие комментарии, когда у неё получались не те движения. Казалось, что, поднимая Тоню на руках, Максим едва сдерживался от того, чтобы как будто нечаянно её уронить. Девушка же, стиснув зубы, старалась запомнить и воспроизвести движения как можно лучше. И это её старание, по-видимому, ещё больше раздражало партнёра. Она же дико завидовала Марине, которая тем временем повторяла привычную ей роль королевы дриад.
«И как она, бедная, срабатывалась с таким крокодилом?» - думала Тоня, вспоминая жалобы бывшей подруги на придирки «Альберта», когда они ещё только начинали танцевать вместе. Тогда она думала, что они, скорей всего, были вполне справедливыми. Теперь же, почувствовав их на своей шкуре, начала понимать, как жестоко ошибалась. Вот Вася – другое дело. Как бы он внутренне не протестовал против партнёрши, как бы ни был недоволен тем, что она делает, до язвительных оскорблений бы не опустился. По крайней мере, ни одна их балетных див на него не пожаловалась.
Конечно, в этот день девушка так и не смогла прийти к Андрею Борисовичу.
Когда, наконец, Тоне удалось посетить больницу, библиотекарь выглядел значительно лучше. Даже глаза его заметно повеселели. Но не он один обрадовался девушке.
- Значит, теперь у тебя роль второго плана? – Андрей Борисович был явно заинтересован. – Поздравляю!
- Присоединяюсь, - поддержал отца Егор. – Жаль, конечно, бедную Веру, но рад, что на эту роль выбрали именно Вас.
- Спасибо! Только было бы с чем поздравлять!.. Вот так, буду танцевать с бывшим возлюбленным. Что делать – работа!
- Что ж, удачи тебе!
- Спасибо! Надеюсь, у Максима хватит благоразумия не уронить меня прямо на сцене.
Так за разговорами незаметно пролетело несколько часов. Лишь когда Егор собрался уходить, девушка посмотрела на часы.
- Ой, кажется, и мне пора. Скоро выступление.
Распрощавшись, оба вышли из палаты.
- Думала домой зайти пообедать, - пожаловалась Тоня. – Но кажется, не успею.
- Я знаю тут одну хорошую забегаловку, - сказал Егор. – А то я тоже не успеваю, а у меня занятия. Предлагаю пообедать вместе.
Девушка с радостью согласилась. Вскоре они уже сидели в кафе и разговаривала о жизни. Егор, учитель русского языка и литературы, оказался интересным собеседником. Он рассказывал Тоне забавные и драматические случаи из школьной жизни. Девушка в свою очередь делилась с ним самым интересным, что происходит на театральных подмостках.
- Адский, наверное, труд – быть балериной? – посочувствовал парень.
- Есть немного, - призналась Тоня. – Впрочем, работа учителя, наверное, тоже не из лёгких?
Егор в ответ пожал плечами.
- Не без трудностей, конечно. Но когда любишь её, любишь детей – это преодолимо. К детям ведь нужен индивидуальный подход. И приходится им не столько вбивать в голову знания, сколько воспитывать.
- Согласна. Сразу вспоминаю Станислава Петровича, нашего географа.
Молодой, красивый, он был её первой любовью. Никогда не увлекавшаяся географией, Тоня полюбила этот предмет только за то, что его стал вести Станислав Петрович. Его большие карие глаза, смотрели, казалось, в самую душу. А голос, а стать! Создавалось впечатление, будто античный бог сошёл с картины талантливого художника.
Нечасто красота сочетается с добротой, но Станислава Петровича никак нельзя было упрекнуть в недостатке последней. К ученикам он относился скорее как старший товарищ. Кроме учебного материала, любил поговорить с ними о книгах, о фильмах, о музыке. Попросить у него одолжить диск или видеокассету считалось нормой. Ещё он очень любил театр и с удовольствием обсуждал эту тему.
Конечно, любовь к учителю редко бывает взаимной. Случай с Тоней не стал исключением. Чувство со временем прошло, осталась благодарность за то светлое, что только может подарить первая любовь.
- И говорил он прикольно! Когда мы чересчур шалили, говорил: «Детиш-ш-шки, не будите во мне Годзиллу!». Он был наполовину поляк, поэтому шипел просто отпадно! А когда вызывал к доске Костикова, который кричал: это унижение прав личности! – так и говорил: сейчас будет унижение прав личности Серёжи Костикова!
- Да, прикольно! Я иногда тоже деток подкалываю. Говорю: сейчас буду обижать, сейчас буду издеваться!
- Надеюсь, детишки не пугаются?
- Да их попробуй чем-то напугать! Сами кого хочешь запугают!.. Кстати, ты когда-нибудь боялась учителей?
- Было дело, - призналась Тоня. – У нас химичка была просто зверюга. Могла поставить двойку только потому, что была не в настроении.
- А я математичку боялся. Тоже злая была. Я тут как-то книжку у папы взял – стихи Юлия Даниэля. Она увидела – такое было! Весь урок кричала, что я продал Родину за тридцать серебренников. Потом ещё вплоть до окончания школы цеплялась и придиралась.
- А стихи у Даниэля хорошие? А то я так и не прочитала.
Оставшееся время обеда прошло в поэтических пересказах – и не только Даниэля. Егор читал стихи с душой, вкладывая в них всю радость и печаль, которую, очевидно, хотел передать автор. Слушать бы их и слушать! Ну, почему именно сегодня, как назло, выступление? Да ещё и с этим противным Анисимовым!
Противный… Анисимов… Ничего себе? Неужели репетиции оказалось достаточно, чтобы убить любовь? Или её ещё раньше убила Тонька-пулемётчица?
Когда Тоня и Егор распрощались, пожелав друг другу удачи, девушка чуть ли не бегом кинулась в театр. Опаздывать она не любила.
Выступление стало настоящей пыткой – не столько из-за непривычной роли, сколько из-за партнёра. Максим, не желая смириться с тем, что танцует с Тонькой-пулемётчицей, старался ей всячески напакостить. Пользуясь тем, что его партнёрше пришлось учить роль Мерседес чуть ли не в последний момент, «тореадор Эспада» пару раз сделал обманные движения, словно собирался поднять «возлюбленную» в воздух. Если бы Тоня, полагаясь на партнёра, доверчиво бы устремилась к нему на руки, то упала бы и больно ударилась. Один раз Максим незаметно сделал ей подножку. Чтобы не оказался на полу в не балетной позе, девушке пришлось выполнить сальто-мортале, никак сценарием не предусмотренное. И надеяться, что среди зрителей не оказалось никого, кто знал бы этот балет досконально.
Когда же «Эспада» брал «Мерседес» на руки, Тоня всерьёз опасалась, что переоценила его благоразумие – сейчас он её уронит. Но к счастью, так рисковать своей репутацией Максим не стал.
Кружась в танце, Тоня искренне не понимала, как могла полюбить такого мелочного, непорядочного человека. Человека, который так тупо и топорно гадить, притом в ущерб работе. Красиво разбить сердце, как Альберт Жизели – и то не додумался!
Но зрителю казалось, что тореадор и танцовщица безумно и страстно друг в друга влюблены. Никто и подумать не мог, что «Мерседес» глубоко презирает «Эспаду», и что он, в свою очередь, отвечает ей взаимностью.
«Привет, Вася! И тебе большое спасибо за письмо! Рада, что ты держишься, не теряешь присутствия духа, да ещё и думаешь о перспективах. Я не знаю, думал ли о таковых Вацлав Гавел, когда сидел в тюрьме. Но если так, то он не ошибся. Аналогичной должности я тебе, конечно, не обещаю, но не теряю надежды, что времена изменятся, и что случится это при нашей жизни.
Спрашиваешь, как мне роль Мерседес? Так-то неплохо, но Максим был каким-то неуклюжим. Я ему как партнёрша тоже не понравилась. С нетерпением жду, когда Вера поправится – пусть сама с ним танцует! Марина недовольна, что роль досталась именно мне, рассказывает всем, будто я нарочно подстроила Вере перелом.
Библиотекаря наделю назад выписали из больницы. Сейчас он, слава Богу, заметно пошёл на поправку. Егор собирается на выходные в Тулу – посмотреть музей пряника и музей самоваров. Приглашал меня поехать вместе с ним. Так что в субботу-воскресенье буду в Туле. Приеду – напишу о своих впечатлениях.
Кстати, Егор, оказывается, любит театр, правда, больше спектакли, но балет, говорит, тоже зрелище интересное. На днях смотрел «Жизель», ему очень понравилось.
Здорово, что ты взялся учить французский! Наверное, язык сложный? Впрочем, для меня иностранные языки всегда были гестаповской пыткой.
Наверное, ты прав: нынешнее время – нелёгкий экзамен для нас для всех. Экзамен на человечность, на порядочность. Среда, конечно, может искушать и развращать, называть чёрное белым и толкать на нехорошие поступки. Но тем не менее всегда находились и находятся люди, которые могут сказать «нет» стадному чувству и остаться собой. И я думаю, они правы: лучше уж сейчас стерпеть презрительное отношение агрессивной толпы, чем потом всю жизнь стыдиться, что поддался как последний дурак.
Рада, что ты в этом плане предпочитаешь не терять здравого смысла.
Ладушки, иду собираться, а то завтра вставать рано.
Счастливо!
Тоня».
Дописав письмо, девушка затолкала его в конверт, написала адрес и положила в сумку. Завтра по дороге на вокзал она будет проходить мимо почты и бросит письмо в ящик.
Скорей бы уже завтра! Увидеть Егора, услышать его голос! А там целых два дня с ним!
Надо, кстати, погладить салатовое платье. К рыжим волосам – самое то. К тому же, Егор её в таком ещё не видел.
Пока девушка ставила утюг, пока доставала платье из шкафа, подбирая к нему подходящие украшения, по радио звучало:
«Улыбнись мне, моя отрада!
Улыбнись мне, моя печаль!
Ты сегодня со мною рядом,
И былого тебе не жаль».
«Озари меня звездопадом,
Чтобы близкою стала даль.
Улыбнись мне, моя отрада!
Улыбнись мне, моя печаль!»
- Мамина любимая песня! – отозвался Егор.
Маршрутка стремительно проплывала по залитому дождём асфальту, минуя здание в форме шлеме – музей оружия, речку, динозавра у фасада экзотариума. Город не производил впечатления шумного, хотя «глухим затульем», отчего, видать, и пошло название, также не казался.
Они приехали утром рано – первой «Ласточкой». Город-герой встретил их мемориалом погибших за родной город, что расположился у самого вокзала, ларьками с тульскими пряниками разных форм и размеров, автобусной остановкой с маршрутками, готовыми доставить в
