на сверхаварийную сеть переключить забыл. Связи, как в экипаже, так и внешней, нет. Посадочные фары – не горят. И только послесвечение светомассы на стрелках высотомеров показывает, как быстро тают эти девятьсот метров. Как падает спасительная скорость.
Слева появилось оранжевое быстро приближающееся пятнышко. В две секунды стал Иван различать летящую параллельным курсом фигуру старика с развевающейся бородой и указывающего куда-то вперед и влево огненным крестом. Следуя за движением креста, стал Ваня плавно влево доворачивать, следя, чтобы скорость не слишком быстро падала.
Правый летчик, онемев от ужаса и ничего, не понимая, тщетно пытался что-то рассмотреть внизу. Охрипший штурман пытался вернуть экипаж на посадочный курс, но из-за обесточенного переговорного устройства напрасны были его усилия и старания.
Летящий старик на Ивана не смотрел, а только указывал: вперед, вперед! И в какой-то неуловимый момент вдруг резко поднял крест вверх.
– Выравнивай! – пронеслось в мозгу у Ивана.
Не видя земли, он потянул штурвал на себя. Высотомер, установленный на уровень аэродрома, показывал 100 метров.
– Будь, что будет, – подумал он и подтянул штурвал к самому животу.
Тянулись секунды, и в каждую из них он ждал взрыва. Но взрыва не было. Самолет грубовато толкнулся о землю основными стойками и… И побежал! Неизвестно по какой поверхности, но побежал. Вначале, даже плавно. Ваня держал штурвал, как учили при посадке на грунт. Держал, сколько мог. Когда воздух перестал держать нос, начался кошмар. Даже посаженный в катящуюся с горы и бешено вращающуюся бетономешалку человек не испытывал бы таких толчков и ударов.
Но самолет, подпрыгивая и содрогаясь, бежал. За стеклом по-прежнему был непроглядный мрак. Видимый одному Ивану старик снова предупреждающе поднял крест. Ваня зачем-то, не отдавая себе отчета в своих действиях, расстопорил переднее колесо. Резко, следуя за движениями креста, крутанул штурвальчик колеса влево, а через несколько секунд вправо. Броски и метания в кабине усилились, но после поворота вправо стали понемногу стихать. Невероятно, но самолет остановился! Более того, передняя нога, хоть и пострадала, но держалась в вертикальном положении. Это позволило открыть люк и быстро выскочить из самолета.
Впереди и слева светился оранжевым светом старик с крестом. Он поднял крест над головой и грозно потряс им. Иван беспомощно оглянулся, ища поддержки у экипажа. Но те истерически хохоча, катались по земле, в восторге оттого, что живы остались. От кормы к ним, яростно матерясь, бежал Гриша:
– Твою ать, ать, ать! Три года не летал! И как меня, старого дурня, угораздило, пи-пи, пи-пи, пи-пи…Да что бы я еще, когда нибудь….ать… ать… ать…
– Да, тихо ты! – прикрикнул Иван на него. – Смотрите вон туда, – показал Иван рукой куда-то во тьму. – Видите?
– Что, товарищ командир? Что, видите? – пять человек таращились во все стороны, не понимая, куда нужно смотреть.
А Иван четко видел, как оранжевой ракетой, продолжая грозить крестом, бородатый старик в старинных развевающихся одеждах входил в низкие облака.
– Да, нет, ничего. Показалось, – он боялся, что теперь, расскажи он про Иону, даже после того, как сохранил жизнь себе и экипажу, его сдадут в психушку.
Он подошел ко второму штурману, ухватил его обеими руками за спасательный жилет и, легко оторвав от земли, вознес к черному небу:
– Ты, почему не перешел на сверхаварийный режим? – потряс он вторым штурманом, как тряпичной куклой. – Мы же вслепую садились! Мы же ни хрена не видели! Ни связи, ни посадочных фар! – Он раскачивал поникшего и не сопротивляющегося парня все сильнее и сильнее. Кажется, что в ярости он стукнет им об землю так, что дух из того вон.
Спас обоих, одного от тюрьмы, другого от смерти, штурман корабля. Он подошел и положил руку на плечо обезумевшего от гнева Ивана:
– Командир! А может, так лучше? Может, с фарами и указаниями руководителя посадки мы не нашли бы эту площадку? Мы ведь сильно влево ушли. Градусов на тридцать. Я орал, чтобы ты исправил курс. Слава Богу, ты меня не услышал. И как ты среди крутых сопок, в кромешной тьме эту площадку нашел? Послушай ты меня, и от нас только черное пятно утром нашли бы.
– Я тебя и так слишком много слушал. Ты бы лучше место в боевом порядке выдерживал. Может, и не торчали бы сейчас здесь. – Он опустил штурманца на землю. – Где это мы? Ну, ты, второй штурман. Бегом в кабину и включи аккумуляторы! Правый летчик. Включить посадочные фары и УКВ на первом канале. Там руководитель полетов охрип уже, нас вызывая.
Когда загорелись посадочные фары, все увидели, что находятся на краю кукурузного поля. В пятидесяти метрах впереди черной трещиной зиял овраг. За ним высокий и густой лес – Уссурийская тайга.
Радист все доступные средства связи включил. Очевидно весь полк, кроме их экипажа, благополучно сел на запасной аэродром. Руководитель полетов совместно с дежурным по связи на всех каналах с уже проявившейся безнадежностью уныло повторяли:
– 532-й, 532-й, я – Рубильник, я – Рубильник. Ответьте, ответьте, если слышите. Прием.
Первым отозвался радист:
– Рубильник, Рубильник, я – задний 532-ого. Вас слышу, вас слышу…. Мы целы, мы живы! Да, все! Передаю связь переднему, нет, старшему…
Иван уже стоял между креслами и подключал фишку шлемофона.
С первыми лучами восходящего солнца над кукурузным полем кружил вертолет. Поле, длиной восемьсот метров находилось в десятке километров от посадочного курса и на сто метров выше порога взлетно-посадочной полосы. Самолет, по счастливой случайности, приземлился в самом начале поля и пересек его практически по диагонали. Мало того, середину поля пересекала глубокая ложбина, и не отверни Иван самолет влево, а затем вправо, сейчас они догорали бы среди невысоких стеблей кукурузы. Объяснить, почему он, не видя ничего в кромешной тьме, принял такое решение, Иван так никогда и не смог.
8. Все живы, все цело
За ними прилетела целая команда. Первым из вертолета выпрыгнул командир полка. Он кинулся к Ивану и обнял, как родного брата, которого не видел много лет. Радостно похлопал по плечам и по спинам остальных членов экипажа. И как человека, и как командира полка его радость можно понять – все живы и всё цело. Вторым право на объятия и похлопывания имел замполит полка, чем он не преминул воспользоваться. Следом за ним шли инженер, врач с медсестрой и ребята из аварийно-спасательной команды. С медсестрой обнимались особенно охотно и спасшиеся, и прибывшие вертолетом. Она была молода и обладала прекрасной фигурой. В суматохе замполит, даже два раза обнял ее. Правда, похлопать себя она не позволила и ловко увернулась. Тем более что хлопать он ее собирался отнюдь не по спинке.
Пока полковой врач и медсестра смазывали зеленкой царапины и прикладывали примочки к синякам пострадавших, командир полка и его заместитель по инженерно-авиационной службе (зам по ИАС – ласково называемый в полку - Зампапуаса) вместе с Дашковым осматривали самолет. Как уже говорилось, внешне самолет практически не пострадал. Порвались несколько шлангов гидравлики шасси, сломался поворотный хомут на передней ноге, да вырвало одну створку ниши передней стойки шасси. Трудно было так сразу, в полевых условиях сделать вывод об исправности самолета в целом. Вряд ли после всех этих трясок и бросков его можно было считать полностью исправным.
О том, чтобы самолет смог дорулить самостоятельно до аэродрома не могло быть и речи, также как и о перелете. Отбуксировать такую, почти сорока тонную махину по грунту можно только тремя могучими тракторами, по одному на каждую стойку шасси. Но для этого надо построить дорогу шириной не менее пятнадцати метров и отстыковать плоскости, что возможно только в заводских условиях. Рельеф местности в округе даже мысли такой не допускал. Но и делать из самолета памятник на безымянном кукурузном поле никто не собирался. Предстояла египетская, по масштабам и трудоемкости, работа. И никакого решения пока никто предложить не мог.
Инженер совместно с начальником штаба полка организовали охрану самолета. Вертолет Ми-8, нашедший Ивана и его самолет, сновал взад и вперед, как пчела между гречишным полем и ульем, привозя специалистов и материалы, и увозя тех, кому возле самолета делать уже было нечего.
Перепуганных колхозников к их кукурузному полю и близко не подпускали. Поле, стараниями Ивана, частыми посадками вертолета и колесами прибывающих и убывающих машин, привели в ужасное состояние. Убытки пообещали компенсировать сжатым воздухом, но только в конце года. Крестьяне, не обладающие чувством юмора, не поняли – зачем им сжатый воздух, но оказались с понятием. Они ни на что не претендовали, а только сочувственно цокали языками и согласно кивали головами. За это командир полка пообещал дать им десять тонн керосина* и две канистры спирта.
Экипаж вертолетом отправили на аэродром, до которого они не долетели всего десять километров. Там им дали полчаса на умывание и завтрак, а потом, в течение двух суток с перерывами на прием пищи и четырех-пяти часовый сон допрашивали и расспрашивали начальники всех степеней и ведомств авиации Тихоокеанского флота. Командующий авиацией со своим следственным аппаратом прибыл на пяти машинах почти одновременно с Дашковым и его людьми.
Картина происшествия вырисовывалась совершенно ясная, за исключением того, что никто не мог сказать, почему летчик приступил к выравниванию на высоте сто метров и для чего он расстопорил переднее колесо? Но эти действия в данной ситуации были признаны единственно правильными и, собственно, именно благодаря ним, все окончилось сравнительно благополучно.
Через двое суток, убедившись, что особой крамолы из экипажа не выжать, даже секретному сотруднику из состава экипажа, кроме матерщины Грини Гончарука нечего было добавить, командующий вместе со своей следственной группой укатил. Напоследок он пожал Ивану руку и предложил командиру полка дать экипажу недельный профотпуск. А затем пригласил их отдохнуть в профилактории на станции Океанской, что возле Владивостока. Не воспользоваться таким приглашением было просто глупо. Да и экипажу, перенесшему такой стресс, отдых просто необходим. На радостях, что люди живы, а самолет цел, забыли отодрать второго штурмана за то, что не включил своевременно сверхаварийную сеть, хотя главный штурман авиации Тихоокеанского флота из-за спины командующего не раз показывал виновному кулак.
Чисто случайно, на одном из приморских аэродромов оказался вертолет В-12, который только что выполнил рекордный по дальности перелет. Эта машина в свое время поставила много мировых рекордов. Один из них, рекорд грузоподъемности. Вертолет выполнил полет с грузом 44 тоны на высоте 2200 метров. Так высоко и не надо было, да и пустой самолет Ту-16 весит не более 38 тонн. И с вертолета, и с самолета для уменьшения веса сняли все, что только можно перевезти автотранспортом, включая кресла пилотов с бронеспинками. Заправили минимум топлива, чтобы только-только хватило перелететь с аэродрома до самолета, пять-десять минут повисеть в воздухе и перетащить самолет на
Посмотри у меня "Аварийная посадка". Я ж не летчик, может что не так изобразил? До встречи. Виктор.