Полуденный морок
Она уходила сквозь полумрак огромного помещения, оставив позади равнодушный и безжалостный турникет и того, кто, похоже, любил ее. Он стоял и смотрел ей в спину, словно пытаясь, раз и навсегда сохранить в памяти очертания ее стройной фигурки, невысокой и хрупкой, столь родной и желанной и одновременно абсолютно чужой и недосягаемой.
- Да разве ж такое возможно? Разве ж это правильно?
Говорил он ей в тоске всего лишь несколько минут назад, в маленьком кафе у зоопарка, крепко держа женщину за руки и вглядываясь в её влажные глаза: близкие и все понимающие.
- Мы же с вами (он попытался перевести горечь расставания в шутку, пусть и неуспешную), даже не согрешили.…Не переспали. А вы уже уезжаете. Он расплакался и, пытаясь скрыть слезы, отвернулся к окну, туда, откуда прекрасно был виден главный вход московского зоопарка.
-Да и что это за свидание такое, в десять часов утра, прости Господи!?
Он слегка успокоился и обреченно и даже как бы укоризненно взглянул на женщину.
Она закурила и медленно, словно вдумываясь в каждое произнесенное слово, проговорила негромко.
- Как же не переспали? Конечно же, переспали.…Вы Володя, этого просто не заметили. А мне кажется, что я люблю вас.
- Ну, пусть так, пусть переспали? – Улыбнулся он и прижался к ней, такой хрупкой и тонкой.
Они вышли из кафе и остановились, ослепленные ярким весенним солнцем. Не замечая никого вокруг, они стояли, обнявшись на ступенях небольшого московского кафе, и посетители, молча, обходили их, словно понимая, что вот сейчас, эти двоим мешать не стоит, еще мгновенье, и они подойдут к метро и расстанутся навсегда.
Яркое солнце дробилось в ближайшей луже. Он прикрыл глаза, но солнце просвечивало розовым, даже сквозь опущенные веки. Ему вспомнилось, как в детстве, в ведомственном детсаду, пожилая нянечка, на толстых отечных ногах, увидев в небе ясное солнышко, неважно летом это происходило или весной, забравшись на деревянную горку, громко кричала оттуда, сложив для громкости ладони в виде рупора возле рта.
-Дети! Дети! Все в тень! Все на веранду! Того и гляди полуденный морок случится. А ну ка, все в тень!
Что такое полуденный морок, пожалуй, не знали даже и воспитатели. Но тем ни менее через несколько минут и они, и их подопечные дети, гурьбой собирались на веранде, и со страхом поглядывали на залитые солнцем участки, словно ожидая, что вот именно сейчас, из ближайшего куста волчьих ягод, вдруг вывалится этот самый, страшный, неведомый полуденный морок.
- Это с нами полуденный морок приключился. Это скоро пройдет. Окончится…
Думал он печально, поглаживая ее по горячему от солнца плечу.
– Это все полуденный морок…
Они, взявшись за руки, подошли к огромному дверному проему метрополитена, и он позволил ей уйти, зная почти наверняка, что поступает неправильно.
И вот сейчас, она уходила от него сквозь полумрак огромного помещения, оставив позади равнодушный и безжалостный турникет. Она все ближе и ближе подходила к лестнице эскалатора, и наконец, ступила на пыльную, истертую, подвижную ступень своей ножкой, повернулась и, увидев Владимира, чуть заметно улыбнулась ему.
Он заметался, забегал, сунулся было в карман за проездным, но остановился и на слабых, словно отсидевших ногах поплелся к выходу. На улице закурив, он живо представил, как она в вагоне метро стоит у окна и смотрит на пролетающие мимо станции, тускло освещенные туннели, пучки толстенных кабелей на стенах. Плохо ему стало. Затрясло, как бы даже…Он знал совершенно точно, что сейчас должен был стоять рядом с ней и смотреть в тоже окно, на те же станции, тускло освещенные туннели, пучки толстенных кабелей на стенах, смотреть на ее отражение в темном стекле и держать ее маленькую ладошку в своей руке.
А он сидел на металлической скамье, курил, смотрел на асфальт пятнистый от втоптанных жевательных резинок и не понимал сам себя, не желал понимать.
…Дома, приняв душ и надевая халат, он вдруг случайно бросил взгляд на большое зеркало, висящее на стене.
Большое тело не молодого уже мужика, довольно дряблое и рыхлое. Редкие и уже седые волосы на груди и паху, красноречивее любых слов говорили о его возрасте. Вот сейчас, голым, перед зеркалом, Владимир как бы это кощунственно не звучало, чувствовал себя как на исповеди, честным и откровенным, словно ребенок.
И только сейчас он понял как это правильно и здорово, что он не кинулся вслед за ней, не остановил ее криком, не поехал к ней домой и не остался на ночь. Ну что, что он мог предложить ей, практически совершенству? Себя? Хромого и немолодого, редко издающегося писателя, страдающего отдышкой и лишним весом. Давно и накрепко связанного семьей, таинством венчанья, детьми и внуками…Да к тому же еще эта проклятая хромота.
Он зажмурился, представив на мгновенье ее рядом с собой. Молодую, стройную, голую и чуть не закричал в голос: столь неподходящие они были друг для друга, столь разными. Он запахнулся, крепко завязал пояс на животе и вышел из ванны.
Громко работал телевизор, а из кухни несло запахом жареной курицы.
Все как всегда.
